Мун крекерс

– Здоровый он, не впихнем.

Капитан стал мрачней гриба.

– Что ж ему, так лететь?

Сержант, молча, пожал плечами.

Капитан задумался, повертел в носу, крикнул в прилепленную у входа будку с прыщавой девушкой в униформе, хихикавшей, глядя на происходящие сборы:

– Маська, хватит ржать! Дай первого! Срочно!

И уже в трубку:

– Товарищ генерал! Разрешите? Нештатная ситуация: с бородой который, здоровый злыдень такой, в скафандр не лезет. Крупноват, товарищ генерал. Да. Не могу знать. Может… Да, понял вас. Так точно. Разрешите исполнять?

– Ну чего?

– Так грузи, сержант…

***

Грохот раскатился по степи, вспугнул птиц до самого Иртыша. Огромный косматый факел поднялся в небо, пробил дыру в туче, лег в дрейф, а затем погас, умалившись до светляка. К вдавленному в кресло Обабкову вернулся дар речи:

– Ыгм?

«Степной алмаз! Как полет? Прием!»

Филон заерзал в кресле, ловя лапами микрофон, болтавшийся в невесомости.

– Зае… Ироды… Двенадцать минут! Полет нормальный!

«Второй пилот! Подтвердите! Прием!»

– Ыгм!

«Принял! Подтверждаю! Счастливого пути, ребята!»

– Ребята, вашу-то мать… Ты как, Петрович?

Над приборной панелью парила борода, заслоняя кнопки. Над нею – массивный крест и широкое как бубен лицо монаха.

– Фило-о-он…

– Сам знаю, что Филон. Дышишь? – монах постучал костяшкой по стеклу напротив носа пенсионера. Тот кивнул, что не так-то просто с банкой на голове.

– Вот и молодец. Спи, Петрович, не скоро еще приедем. Следующая остановка – Тверь.

***

Космический челнок ничем не напоминал ракету с благородными очертаниями – скорее старинную ванну с четырьмя лапами, брошенную с верхнего этажа разъяренной дамой, уличившей мужа в измене с племянницей.

Петрович, которого, наконец, перестало тошнить, как последнюю сволочь у стриптиз-клуба, начал ерзать в скафандре.

– Филон, пособи, а?..

Стянутый с пенсионера скафандр занял половину отсека. Его кое-как умяли, прибив ногами к полу. Шлем с укоризной косился из-под панели.

Шли вторые сутки полета. Петрович мучился поясницей и перспективами. Земля за иллюминатором висела синим блином – далекий шарик в бескрайнем космосе. Где на ней Самара, а где Анапа, было не ясно. Зато Луна стала гораздо ближе и больше.

За 120 минут влюбленные успевают пожениться, сделать детей и пиццу, харизматичные правители – объявить войну соседу, перемирие и начало затяжных праздников, а сноровистый интендант гарнизона ограничился короткой фразой: «И так сойдет». В итоге НЗ выдали на «соседний рейс», которым Тузик с Шариком намыливались на Марс, – полмешка «Педигри» и до белизны вываренная кость, утратившая питательную ценность и запах («Что б мебель в космолете не грызли, сукины дети!»).

– …молоко, непременно парное, вечерней дойки. Важно! —молочница должна быть миловидна лицом, статна фигурой, опрятна туалетом и помыслами. Помните, юноша: сублимированные продукты порождают сублимированные чувства, – монах отобрал у Петровича пакетик с собачьими гранулами.

– Интересно, се-ли-ни – это научное название или военный шифр? – Петрович листал журнальчик с надписью на обложке: «Все, что вам нужно знать для успешного космического полета (чайник эдишн, на шести языках с картинками)».

Бывавший на Афоне монах прервал гастрономический эскапад:

– Луна это по-гречански. Стало быть, туда и летим. Вишь, иллюминатор заволокло, только ее и видать. Пустыня, я слыхал, совершенная… Где колени преклонить православному? А порты стирать? Что скаж, Петрович?

– Все ты о портомойне! Помолишься, чай, у любого камня – ты и дома через раз на службу ходил… Что делать-то нам на Луне на этой, Филон? Как нас угораздило, а? Будто помутнение какое-то…

– Не помутнение, а приказ начальства, – ворчливо отозвался монах.

– Один хрен!

– Соглашусь.

– Лысого бы он нас на Новую землю отправил… – пробурчал Обабков, сознавая антисоветским нутром, что отправил бы, как раз плюнуть.

Из путеводителя – он же полетная карта – явствовало лишь то, что «пункт назначения расположен от пункта отправления на значительном расстоянии». На конечную точку – одни намеки. Правда, на вкладках кое-где были изображены смешные человечки – некоторые с растопыренными руками, но большинство прикрывало ими срам на манер футбольной стенки перед штрафным ударом.

Пиктограммы расшифровке не поддавались, как положено секретному документу.

– Раз, два… – Филон считал количество пальцев у босых аборигенов, – У этого не хватает одного, у того – трех, а у крайнего вовсе пять на все конечности разом. Раскольником буду, ежели сие не есть тайное послание живым организмам! У тебя в школе по физике какая оценка была?

«Причем тут физика? – подумал пенсионер.– Скорее, арифметика. Впрочем, какая разница!»

– Тройка. И по химии тоже. Я кушать хочу, Филон.

Земная сосиска давно переварилась в утробе подмосковного дачника. Тюремный холостой чай изошел на аппарат регенерации воды. Но, несмотря на туманные перспективы, аппетит требовал жертвоприношений, и солидная размерами фигура спутника подходила нельзя как лучше.

– Каннибализм оставим на крайний случай, – за долгие годы мытарств монах приспособился читать чужие мысли.

Обабков поперхнулся слюной, изобразил зашитый рот и нацарапал ногтем на планшете: «Тсс. Нас пишут».

***

Многое повидал на своем веку верблюд Гоша, – чай не в столичном зоопарке печенье клянчил. Но что бы так пили…