Оценить:
 Рейтинг: 4.5

Память

<< 1 ... 9 10 11 12 13 14 >>
На страницу:
13 из 14
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

– Ну, туманов-то там было хоть отбавляй, и они нас не раз выручали.

– Как это?

– Затянет болота, и мы радуемся – бомбежки не будет, газуй спокойно! А вот пыли совсем не было… Наступали-то мы зимой – какая пыль? Дорогу помню отличную вот тут по Селигеру и дальше, по речным льдам, как по шоссе. Поперли фрица вот сюда, за Ловать, он все побросал. Помню, я сразу засек штабной «опель-фургон» в болоте. Влезаю – ящички, столики, а на счетчике всего полторы тысячи километров, ну, значит, от Берлина до Марева, дальше не дошла. Машина была в порядке, только радиатор нашим штыком пропорот. Завелась с полуоборота. Порядок! Целый день вырубал ее изо льда, вытащил на чистое место. Ребята подъехали, быстро из железной бочки печку соорудили, нарубили немецких покрышек, отогрелись. С того фургона и началась наша база.

– А что она делала?

– Возила снаряды, патроны, продовольствие, горючее, овес – тогда еще кавалерия была. Все возили, что надо. Весь март и даже в апреле еще возили.

– Март и апрель, – уточняю я.

– Ну, правда, под конец стала не езда, а погибель. Крадешься, бывало, – колеса уже в воде. Жалюзи прикроешь, чтоб вентилятор и свечи не заливало, рулишь туда, где побольше травы да кочкарника из воды торчит, но чувствуешь – болотный лед уже все, не держит, садится. Ну, начали и мы садиться. Раз я двое суток сидел без еды со снарядами. Лебедочный трос весь порвал и, пока снаряды не перетаскал к лесу, не мог вылезти… С боевым грузом это был мой последний рейс перед половодьем. Там ведь есть топи – по четыре метра торфа и сапропеля! Танк Сережки Морозова, думаю, по сей день на дне болота рядом с другими…

– Да, у тебя не пыльная была служба… А в половодье, значит, отдохнули?

– Не отдыхали. Бревна возили. Саперы делали через топи дорогу… Знаешь, я всю действительную за баранкой, и финскую. Братскую руку Прибалтике подавал из кабины, этой войны удач было почти два года, но не думал, что в сорок третьем за Селигером такая дорога может быть!

– Ну а какая?

– Прямая как стрела, черт бы ее любил!

Иван засмеялся.

– Представь себе – клети на топях из лесин, а по ним с двух сторон по два бревна. Передние колеса рулем меж бревен держишь, а о задних только первый рейс думаешь и зыбь внизу чувствуешь. Начальный сквозной рейс я сделал на полуторке сам, потому что был в батальоне постарше и поопытней остальных. Потом все привыкли, гоняли, как по земле. Ну, соскочишь другой раз с колеи, зависнешь на заднем мосту или рессоре, поддомкратишь, и полный порядок! Ну, иногда, конечно, по уши в воде, но почему-то ничем не болели. Все лето возили.

– Как эта дорога шла?

– А вот – от Марева через Полу, что течет в озеро Ильмень, мост был, а тут уж недалеко, в тридцати километрах от Марева и Бор. Где он? Да вот он, Бор! А за ним уж линия фронта, Ловать. Вдоль нашей дороги телефон был протянут, разъездные карманы сделаны. Освоились, только комарья тучи да паутов – мы их мессершмиттами звали… И, конечно, неприятно, когда он, натуральный-то «паут», пикирует на тебя. Попадет, думаешь, в кузов, где «катюшины» подарки, все вмиг сгорит – и ты, и дорогая эта дорога. А он как горохом или градом по воде – шррр! Потом бомбы – хлюп, хлюп в болото. В крайнем случае кабину шевельнет, грязью обдаст, да и скроется за Ловать. Первый раз только было страшновато, еще весной, когда дорогу тянули. Выехал-то я из Марева в тумане, потом солнце показалось, разогнало туман. Вижу – заходит на меня в лоб, а я газую вовсю и почему-то досадую, что не успел показать ребятам, у каких берез мои гильзы снарядные стоят – соку в них натекло уже, думаю, по горлышко…

Иван грустно засмеялся и снова закурил.

– Ты так и шоферил всю войну?

– Нет, скоро в гору пошел… Когда двинулись серьезные подкрепления, у нас наступила передышка, и я начал аккумуляторы перебирать. А перед этим написал в полк, чтобы срочно прислали кислоты и баллонов, иначе кранты. И вот сижу в своем фургоне, вожусь с аккумуляторами и слышу незнакомый приказной голос: «Где тут старшина Иван Чивилихин?» Выскакиваю, а штаны-то у меня кислотой сожжены, из них получились трусы, или, верней сказать, по сегодняшнему-то, шорты. Гляжу – полковник. Обозрел он меня со всех сторон, крякнул и, вижу, – достал из планшета докладную. «Это ты писал?» – недоверчиво спрашивает. «Так точно», – отвечаю, а сам думаю: в чем дело? Баллоны, кислоту вроде уже прислали… Ладно. «Откуда у тебя такой инженерский почерк?» – спрашивает. «Практика, говорю. Техникум кончал, чертежи ребятам вечно подписывал». – «Лейтенанта я вашего забрал в полк, а тебя пока оставляю в этом автобате за диспетчера»… Ну, недолго я покомандовал той деревянной дорогой. После боя вывез по ней раненых, и полковник Миронов определил меня в писаря. Служба была не пыльная, но к машинам и ребятам тянуло – не могу передать. Почую бензин – тяну носом, как собака на тяге. По итоговым сводкам и оперативным докладным полковник заметил, что писаришка штабной немного кумекает в автохозяйстве. Перед большим зимним наступлением сделали меня младшим лейтенантом и диспетчером нашего пятьдесят третьего автополка… Девятьсот машин! Не шутка. Начали готовить штурм Ловати – он за ней здорово укрепился, время было. Когда льды наморозило, поехали снова по Селигеру, по Вселугу, Стержу, по болотам, а особенно Пола выручала. Гляди!

Он повел пальцем по синей жилке.

– Это не река – это был Божий подарок! По льду ее восточных притоков – смотри! – по Ломети, Явони, Щеберихи и вот тут, мимо Марева, грузы и техника шли на Полу, а она льнет к Ловати. У Ильменя они сходятся, и туда – на Новгород – был нацелен главный удар. По льду Полы машины шли втрое быстрее, чем по лесам и болотам… Эх, Пола, Пола!

Пола, Пола… Стоп! Где-то я, не то у Татищева, не то в летописях, встречал название этой реки! Схватил с полки второй том «Истории Российской» Татищева. Да, вот оно, переложение события 6455-го, то есть 947 года: «Ольга, оставя в Киеве во управлении сына своего, сама со многими вельможи пошла к Новугороду и устрои по Мете и по Поле погосты».

– Ты чего там? – недоуменно спросил Иван.

– Понимаешь, примерно за тысячу лет до твоих машин по этой Поле проехала княгиня Ольга, наверное, навестить свою родину, и селения, то есть погосты, устроила. Зимой, наверно, потому, что все лето перед этим она осаждала древлянскую столицу Искоростень. Конечно, зимой! Дальше ясно написано: «А сани ея стоят Плескове и до сего дни».

– Зимой как по шоссе, – профессионально подтверждает брат Иван, глубоко затягиваясь дымом.

– Слушай, а вот по твоему опыту, шоферскому и диспетчерскому: какой тут самый скорый зимний путь до Новгорода?

– Селигером, – говорит Иван, не глядя на карту, – Мимо Столбенского острова. Перед большим островом Хачиным налево, пока не упрешься в берег, а там мимо Березовского городища немного лесом и небольшим озерцом на Щебериху. По ней на Полу, к Ильменю, тут тебе и Новгород… Все эти дороги я знал как свои пять пальцев. И бездорожья тоже… Осташков, Валдай, Старая Русса… Новгород, помню, взяли в январе сорок четвертого. Севернее Волховский фронт здорово жиманул…

– Удивительное совпадение! – вдруг вырвалось у меня.

– А что?

– Ты тут воевал, Сергей Морозов тоже, а на Волховском, рядом с вами, Анатолий Чивилихин.

– Да ну! Не знал. Я с ним перед финской в Ленинграде встречался, он мне первую книжку свою подарил. После не привелось… Не дожил Толя, а зря…

У нас с поэтом Анатолием Чивилихиным общий предок. Рязанский мужик из-под Пронска Егор Кирилыч Чивилихин был его дед, наш с Иваном прадед. Деревня та исчезла с рязанской земля, но память о ней пока живет среди нашей московской родни, и всех нас называют по-уличному, по имени моего прапрадеда, имя которого запомнилось, – Кирилиными.

А Толя двадцатидвухлетним студентом химического института выпустил перед войной первый сборник стихов, который я до сих пор храню; его в Тайге оставил Иван, уходя на фронт. Книжки выходили и после войны, и после его трагической смерти в 1957 году – он, человек ясной, доверчивой и правдивой души, не захотел больше жить, и я не берусь его судить… Помню, весной того года я успел подарить ему свою первую книжку с шутливой и задиристой стихотворной надписью:

Понятно, мы с вами вдвоем
Не стоим любого Толстого,
Но все-таки, скажем слово,
Негромкое, но свое.

Анатолий Чивилихин писал негромкие, но удивительно чистые стихи, иногда обращаясь к словам забытым, старорусским. Во время последней встречи он, помнится, сказал мне, что в нашем языке лежат под спудом нетронутые клады, а когда я по молодости, по глупости спросил его, не будут ли нас путать из-за нашей довольно редкой, но все же одинаковой фамилии и не следует ли мне взять какой-нибудь псевдоним, он засмеялся и ответил, что в русской литературе всем и всегда хватит дорог, а насчет путаницы – это зависит не только от нас. Смешно и грустно, однако после его смерти нет-нет да и приходили в мой адрес письма читателей и редакторов издательств, адресованные ему, а в предпоследнем томе последней БСЭ в краткой моей персоналии приписаны мне его стихотворения 1974 года издания…

– Иван, – говорю, – я помню много стихов Анатолия, но тебе хочу прочитать одно, фронтовое. Он ведь на Волхове и отступал и наступал… Эти стихи Михаил Дудин читал над его гробом. Слушай…

Отход прикрывает четвертая рота,
Над Волховом мутное солнце встает.
Немецкая нас прижимает пехота,
Спокойствие, мы прикрываем отход.

Браток, вон камней развороченных груда
Туда доползи, прихвати пулемет.
Кто лишний – скорей выметайся отсюда,
Не видишь, что мы прикрываем отход?

Прощайте! Не вам эта выпала доля…
Не все ж отходить, ведь наступит черед!
Нам надобно час продержаться, не боле.
Продержимся – мы прикрываем отход.

Не думай – умру, от своих не отстану.
Вон катер последний концы отдает.
Плыви, коль поспеешь, скажи капитану:
Мы все полегли, мы прикрыли отход.

– Хорошие стихи. Солдатские, – сказал Иван. Лицо его вдруг закаменело, и он медленно, вспоминательно произнес: – А от Новгорода Великого сорок домов осталось…

Мы помолчали, и я вернул его к прежнему разговору, к Селигеру.

– А был ты вот тут, на Березовском городище?

<< 1 ... 9 10 11 12 13 14 >>
На страницу:
13 из 14

Другие аудиокниги автора Владимир Алексеевич Чивилихин