Кодекс имиджмейкера

На эти деньги брошенка, сжигаемая праведным гневом, запустила ежемесячный иллюстрированный журнал «Русский гомофоб». К всеобщему удивлению проект оказался жизнеспособен. А спустя некоторое время, и прибыльным. Тираж рос. В журнал потянулись рекламодатели, звёзды шоу-бизнеса и политики. Идея оказалась трендовой и только ленивый не засветился на его страницах.

Голубые и розовые активисты пару раз вламывались в редакцию. Разбивали оргтехнику, обливали всё желтой краской и расписывали стены дурацкими радужными флагами – символом гей-прайда. Обвиняли Маню в раскачивании лодки, сексизме, разделении общества на правильно, гендерно ориентированных и неправильно, ущемлении прав и свобод сексуальных меньшинств. Называли Манькой-шовинисткой, зараженной отвращением к людям и больной иррациональным страхом перед неведомым. Предлагали лечение сексуальными практиками.

«Русский гомофоб» ответствовал садомитам, что выражает мнение большинства о гомосексуальных отношениях, и поэтому в деятельности журнала не видит ничего предосудительного, оскорбительного или ненормального. И, в свою очередь, обвинял разноцветных секс-радикалов в развале способных к репродукции семей. Разрушении моральных норм и традиционных ценностей. В посягательстве на безопасность страны через осквернение национального самосознания. Ведь какая такая историческая миссия есть в смысле существования садомии, как не показать, насколько отвратительно и бесплодно уродство? Еще журнал предлагал свою, гендерную, концепцию национальной идеи. Попутно обвинил садомитов в давлении на свободную прессу и использовании затасканных идеологических клише. И посоветовал тем, кому не нравится «Русский гомофоб», издавать свой журнал. К примеру, «Вестник гомосексуализма». Или просто – «Гомосексуалист». Кто мешает?

Набеги прекратились, как только в редакционном подъезде заступили на бессменную вахту бородатые хоругвеносцы и бритые парни в цепях, с арматуринами в руках. Первое время Маня их пугалась. Ждала, что они вдруг ворвутся в редакцию со всеми своими желязяками и хоругвиями. Позже попривыкла, как к части интерьера. Однако, каждый раз, оказываясь в вестибюле, старательно глядя в пол, норовила быстренько прошмыгнуть мимо. И встреть она кого из своих нештатных защитников на улице – не узнала бы. Разве, что по начищенным хромовым сапогам или тяжёлым армейским ботинкам.

На фасаде кто-то намалевал граффити: «Из любого гомосека воспитаем человека!» Вокруг «Русского гомофоба» закипела своя, теперь уже Мане неподвластная и не очень понятная жизнь.

Неделя на даче пролетела, как один день. Настала пора возвращаться в суету рабочих будней. Понедельник начинается сегодня. Боясь потерять Михаила, Маня позвала его поработать в журнале. Профатилов согласился, проявил недюжинные творческие и организаторские способности, и вскорости, возглавил отдел рекламы и антирекламы.

Куражась, выдавал «на гора» нетленку: «А что это у тебя, Петрович, за провода из задницы торчат? Да вот, анальный массажёр заполз, не вытащить ни как».

Или: «Грузчики. Всегда синие, но не голубые».

Засыпая на груди Миши, Маня вспомнила вдруг, о чём хотела спросить его все дни знакомства:

– А что ты сказал тогда на турецком?

– В аэропорту?

– Да.

– Какое счастье быть русским!

Михаил помолчал и добавил:

– Когда-то давным-давно Федор Михайлович Достоевский сказал замечательные слова: «Стать русским значит перестать презирать народ свой. И как только европеец увидит, что мы начали уважать народ наш и национальность нашу, так тотчас же начнет и он нас самих уважать». И это так верно. Понимаешь?

Маня не ответила. Она спала.

Новый мобильник ожил сразу же, как только в него вставили сим-карту.

– Где тебя черти носят? – кричал в трубку его приятель и заместитель Виктор Борисенко. – Звонил тебе вчера весь день!

– Да я тут… У меня мобильник гакнулся. Но теперь я снова на связи.

– С тобой люди хотят встретиться!

– Какие люди?

– Нормальные, Миша, нормальные!

– Люди эти за власть или против? А то, знаешь, мне как-то не хочется последнее время дристать против ветра. Напряжно и весь в дерьме.

– За! За власть! Более того – они сами власть!

– Что ж, отлично! Договаривайся о встрече. Я готов приехать в любое время.

– Миша, я тебе на мыльный ящик отчетец о командировке скинул, ты погляди.

– Сейчас же, – отозвался Михаил, раскрывая нотик. – А как там водичка морская?

– Пока не знаю. Не до моря мне, брат. Я же все эти дни работал! – посуровел голосом Борисенко.

– Ну-ну… Поработал – отдохни! Домой когда?

– Завтра буду.

Михаил радостно потер ладони: «Не зря Борисенко заслал в командировку в Свободно, пощупать биение пульса на местах. Похоже, начались движняки. Я эти движняки каким-то необъяснимым образом почувствовал. Кстати, я их всегда чувствую. Откуда это у меня? Интуиция? Опыт? Кто знает? Один Бог! В этот раз народ, похоже, не ждет до последнего, а начинает готовиться к выборам заранее. И это радует».

Михаил кликнул мышкой последнее сообщение и на экране компа появился Витин отчет: «Так, так, дружочек! И что ты тут накропал?»

Михаил Иосифович Профатилов был директором небольшой провинциальной фирмы, которая, как говорила Маня, занималась выборами. Выражение это Михаилу Иосифовичу понравилось и он, накануне очередной командировки, обращался к подчиненным:

– А что, коллеги, не позаниматься ли нам выборами?

Собственно, фирма начиналась как рекламное агентство полного цикла, выросшее из отдела рекламы «Русского гомофоба», но потом, со временем, сосредоточились на планировании, организации и проведении избирательных кампаний разных уровней. Все другое стало неинтересно, да и не столь прибыльно.

«Вы работаете за мои деньги себе в удовольствие!» – как-то упрекнул Профатилова один из заказчиков. «Да, в удовольствие! И что в этом плохого? Почему работа на вас должна быть скорбью?»

Команда вокруг Михаила собиралась мучительно долго. Хотя Профатилов был ненапряжным руководителем, платил щедро, оберегал своих спецов от пустых командировочных хлопот и глупых искушений, текучка в коллективчике была. Специфика работы требовала от людей порой большего, чем они могли дать. Не выдерживали нагрузок. И слабые ломались. В какой-то момент в башке плавились предохранители и человек слетал с катушек. Особо нянькаться с рехнувшимися в условиях идущей избирательной кампании было некогда. Если не помогали краткосрочный отдых, психолог кампании или алкогольная терапия, с человеком прощались.

– Какая, к черту, работа? Разве это работа? Я пашу, как лошадь, головы от компа не поднимаю! Наваляла агиток, а ты их заворачиваешь! Кто их, вообще, читать будет? Местные, похоже, алфавита не знают! А мне некогда выйти из кабинета! Да и некуда! Здесь же нет нормальных магазинов! Зачем мне деньги, если я ничего не могу купить? Вокруг степи! – потрясала пачкой купюр перед лицом Профатилова собкор столичной газеты Марина Носова. Потекли слезы. Начиналась истерика.

– В номере у меня душ! Я моюсь стоя, как лошадь! А я хочу принять ванну! Понимаешь, ванну? И кочевники вокруг потнючие! Я уже месяц не трахалась! А отдыхать когда?

Они были знакомы много лет и Марина из года в год упрашивала взять ее на кампанию журналистом. Заработать деньжат «по-легкому». Уговорила. И вот результат. Месяца не протянула и теперь сбегала домой. Рассчитываясь с Мариной за сделанные материалы, Михаил девушку почти не слушал. Он думал о том, как из этой жопы мира доставить Носову на большую землю. И как теперь сюда, в самую путину, затащить хорошего журналюгу?

– Все вы здесь психи! Адреналинщики! – размазывала купюрами слезы по лицу Носова. – И никакая это у вас не работа! Выборы – это образ жизни!

Так ведь никто и не спорит…

Глава 3. Власть берут сильные и решительные люди

Нельзя все время обманывать всех, да и не нужно:

одного раза в пять лет вполне достаточно.

NN

Отправляясь на первую встречу с возможным заказчиком, Профатилов думал о странностях жизни страны. О том, что после десятилетий политического и идеологического монополизма у нас начал формироваться политический рынок. И хотя он снова в узде партноменклатуры, и на этом рынке маловато пока новых политических партий, лидеров и идей, и прежнее единомыслие мешает новому мышлению, «процесс пошел». Более того, кое-кому удалось в мгновение ока сколотить на этом рынке огромный политический капитал. И безвременно зависнуть в общественно-политическом вареве страны, всплывая на поверхность под острым или сладким соусом разных политпроектов. И чаще всего, несмотря на оглушительный финальный бульк! или пук нового проекта, не потерять и части своего капитала. А все потому, что наш политический рынок практически не подвержен конъюнктурным колебаниям. Ничто не способно повлиять на него. И никто. Рынок и конъюнктура в нашем случае так же далеки друг от друга, как Южный полюс от Северного. А зарубежная политическая действительность нам не указ. Вестями с Марса звучат иностранные новостные передовицы о том, что в связи с чьим-то прошением об отставке разразился политический кризис. Посыпались министры. Рухнуло правительство. Смешно. Наши не то чтобы рухнуть, даже не пошатнутся. И пусть это будут громкие разоблачительные коррупционные дела, вскрывшиеся связи с криминалитетом, факты моральной деградации. По хрену! Ты ему хоть плюй в глаза… Ничто не способно сбить с размеренного шага. Так и идут эти деятели непотопляемыми дредноутами по мутным водам нашей политической действительности под стягами вовремя и правильно выбранной партии.

Встречу назначили в придорожном ресторане на полпути в Свободно. Опаздывать было нельзя, но и приезжать заранее неправильно, клиент не должен почувствовать заинтересованность в заказе. Поэтому Профатилов ехал по часам, то разгоняясь, то притормаживая. Поглядывая на циферблат, он, как пилот, высчитывал расчетное время в пути до места назначения. К ресторану они подъехали почти одновременно. Но Профатилов чуть раньше, для того, чтобы выказать свое уважение. Следом на стоянку вкатила черная «бэха» с тонированными стеклами. Семерка с козырными административными номерами встала бампер к бамперу с профатиловским авто. Хищная морда качнулась и замерла, словно принюхиваясь: «А ты кто такой?» Пора выходить на встречу клиенту, изображая радость.

Они чуть-чуть задержались в машине, рассматривая Профатилова через затемненные стекла, прежде чем открыть двери. Но этого «чуть» вполне хватало, чтобы пояснить, где чье место.

«Ну-ну. Смотрите. Должны же бачить очи шо купують». Сегодня Профатилов был хорош, впрочем, как и всегда. Легкий летний костюм ладно лежал на плотной, слегка полнеющей фигуре.