Нормандия и Бретань

Кто бы возражал! Всю дорогу я представлял, что мы сидим за столиком в комнате, где много раз закусывал любимый художник. Путеводители говорили, что ресторан в бывшей гостинице работает.

– Это на площади Мэрии, – сказала МС, и мы пошли по главной улице Овера.

Ван Гогу нравился Овер. Помните: соломенные крыши, лиловый цвет? Мы крутили головами, но соломенных крыш не видели. Лилового было немного, больше серо-синего от хмурого неба. У мэрии остановились. Полотно со зданием мэрии мы знали. Для тех, кто не знает, на тротуаре стояла панель с копией картины. За 130 лет здание не изменилось. Я стоял и чувствовал, как бьется сердце. Ведь если я повернусь, то увижу гостиницу Раву, где прошли последние дни Ван Гога.

Повернулся, увидел. Здание сверкало, как будто вчера его покрасили. Подошли поближе.

– Ресторан больше не работает, сейчас тут музей, откроется через два часа, – сказали нам.

Ладно, два часа не срок. Выпили кофе в ближайшем кафе, в турбюро взяли карту города и пошли искать пшеничное поле. Путь шел от собора. Каменные ограды, светлые дома с черепичными крышами, кусты, деревья. Но вот и поле. Огляделись.

Здесь Ван Гог писал картину «Вороны над пшеничном полем»

– Впереди панель с картиной Ван Гога, – сказала МС. – Хорошо, что сейчас тут нет экскурсантов, побудем одни.

По небу плыли серые облака, надежно закрывающие солнце. Мы выбрали правильный день, чтобы прийти на это место. Ни на одной картине Ван Гога, написанной в Овере, нет солнца. Это не радостные картины, которые писал Винсент в Арле, когда ожидал приезд Гогена.

Подошли к панели. Да, мечты сбываются – это то самое место. Теперь я знаю, куда ведет центральная дорога, изображенная на картине. Изгибаясь, она шла мимо неглубокого оврага, заросшего сейчас деревьями и кустарником. Одна из дорог вела к кладбищу, где покоятся Винсент и Тео.

Поле зеленело. Чем оно было засеяно, я не знал. Но хорошо, что не рапсом. В апреле рапс цветет, поля с ним сияют радостным желтым светом. Пусть лучше поле будет зеленым, немного грустным под серым небом, ожидающим дождя.

Могила Винсента и Тео Ван Гога

– А вот и вороны, – сказала МС. – На деревьях сидят.

Ворон было две. Мы топнули, крикнули. Вороны недовольно взлетели и переместились на ветки соседнего дерева.

– Ладно, – сказал я. – Сфотографировать их телефоном все равно не получится. Но главное, вороны тут живут. Ван Гог их не придумал.

Кладбище. Мы бродили вдоль ограды и искали могилу братьев.

– Я точно помню по фотографиям, что они лежат у ограды, – сказала МС.

Ограда казалась бесконечной. Мы решили попросить помощи у рабочих, которые ремонтировали ворота. Вернее, они ничего не ремонтировали, а с интересом наблюдали за нами. Хорошо, когда с тобой спутница, говорящая по-французски. Услышав вопрос, рабочие закивали, но не стали показывать пальцем направление, а пошли с нами. Вчетвером подошли к могиле. Помолчали. Скромные плиты, скромные слова: «Здесь покоится Винсент ван Гог», «Здесь покоится Теодор ван Гог». Вспомнил, что у Бога нет мертвых. Не надо говорит «умерший», лучше «усопший». Над братьями растут подсолнухи. Радостные, золотые. Как на картинах Ван Гога.

Два часа прошли, музей в гостинице Раву открылся. Побродить по комнатам можно было только с экскурсией. Подождали, вошли. Я не стал слушать рассказ экскурсовода. Она говорила по-английски, я все понимал, но люблю побыть один, чтобы прочувствовать. Удалось оторваться от группы экскурсантов и зайти в комнату, которую снимал Винсент. Вы знаете ощущение, когда к горлу подкатывает горький комок? Вот так, наверное, чувствует каждый, кто туда входит. Крошечная мансарда с окном в потолке, сырая в дождливый день, душная в летнюю жару. На стенах следы от гвоздей – на них Ван Гог вешал свои картины, чтобы потом отправить их брату. Представил духоту, запах красок, растворителей, табачного дыма…

Комната Ван Гога в Овере

Мебели в комнате нет. Один стул посредине. И даже он занимает много места. Комната после Ван Гога не сдавалась – никто не хотел жить в ней после самоубийцы. Спустились в бар-столовую, где отпевали Винсента. Там сохранилась обстановка конца 19-го века. Зеленые стены, деревянные столы. Мебель добротная, семья Раву явно не бедствовала. Доктор Гаше называл это пансион дырой, но я бы так не сказал. «Дыры» – это клетушки в мансарде.

Столовая-бар в гостинице Раву

Прошлись по городу. Нашли дом с садом и студию-ателье Добиньи. Какой контраст жизни Добиньи с жизнью Ван Гога! Большой красивый дом, сад. Сейчас там музей. Не зашли, было закрыто. Добиньи называют предшественником импрессионизма. Сколько же таких предшественников! Но художник, он, наверное, неплохой. Успешный – это уж точно.

Шарль-Франсуа Добиньи, 1817 – 1878. Художник барбизонской школы, считается важным предшественником импрессионизма, гравер. Добиньи отказался писать придуманные романтически-поэтические сюжеты и пейзажи. Реалистическое изображение природы – вот, что он любил и умел. Сезанн и Моне встречались с Добиньи, многому у него научились. Добиньи считал, что личное восприятие художника не должно участвовать в отражении виденного. Но его поздние работы выглядят вполне импрессионистскими.

Осталось посетить дом доктора Гаше. Длинная улица его имени – вошел все-таки доктор в историю! Трехэтажный дом без особых изысков. Внутри старинная мебель, солидный камин. Между домом и высокой скалой красивый сад. Преследовало чувство, что я сплю. То, о чем я думал долгими зимними вечерами, становилось реальностью. Сидишь на скамейке, на которой Ван Гог беседовал с доктором, и кажется, что и не было 130 лет, что сейчас откроется дверь, из нее выйдет художник с мольбертом на плече и с сумкой, где лежат кисти и краски, посмотрит сквозь тебя и отправится работать. Некогда ему разговаривать с тобой о вечном, ведь сейчас такой свет, надо успеть подобрать краски, сделать важные мазки. В саду доктора Гаше Ван Гог написал две картины.

Дом доктора Гаше в Овере

Я прочитал, что после похорон Ван Гога, где доктор прочитал прощальную речь, он направился в комнату Винсента и забрал себе несколько полотен.

– Это в качестве платы за лечение, – объяснил он.

Не будем его осуждать. По крайней мере доктор Гаше оценил картины Ван Гога. Один из немногих, кто понял, что это шедевры. Ведь Ван Гог за всю свою жизнь продал только одну картину.

Зашли в ресторанчик на улице доктора Гаше. Здесь нет туристов, но посетителей много – это значит, что готовят вкусно. МС заказывает улиток – храбрая женщина! Как их есть? Посетители приходят на помощь, подходят к нашему столику, подсказывают, как лучше держать вилку. Интересуются нашим французским с непонятным для них акцентом. Все быстро становятся нашими друзьями.

Все, на сегодня хватит! Садимся в машину и едем в столицу Нормандии город Руан, нашу первую базу.

Руан

Ездить по северу Франции просто. Это не Лазурный берег, где дороги забиты машинами, где нервные водители и переполненные парковки. Дорожные знаки знакомы, проблема встретилась только один раз. В центре Руана, где мы снимали квартиру, у перекрестка я увидел красный сигнал «светофора». Других сигналов не было. Красный горел, мы стояли и думали, что делать. Потом сообразили, что этот сигнал относился к проезду по дороге, въезд на которую загораживали столбики. Если у водителя есть радиоключ, то он может столбики опустить и ехать дальше. Почему там не поставили простой и понятный шлагбаум, как в московских дворах?

Руанский собор

– Чтобы велосипедисты могли проезжать между столбиков, – догадалась МС.

Руанский собор

Утром мы посмотрели в окно и увидели голубое небо, яркое солнце и веселых, легко одетых пешеходов. Пешеходы, наверное, не читали прогноз, обещавший дождь, ветер и холод. Они явно знали то, что мы узнали позже. Французские синоптики заботятся о пешеходах и стараются сообщать, что погода будет хуже, чем предсказывают бездушные компьютеры. Пусть лучше французский пешеход поносит зонтик в солнечную погоду, чем окажется беззащитным под проливным дождем. Аборигены давно раскусили этот трюк и принимают решение глядя в окно, а не читая тексты синоптиков.

Фасад руанского собора

Куда в первую очередь направляются путешественники в Руане? Конечно поглазеть на знаменитый собор Руанской Богоматери! Чем он знаменит? Высокий? Да, но соборы в Ульме и в Кельне почти на десять метров выше. Уникальная резьба по камню? Безусловно, но есть соборы, не уступающие по красоте. Так чем же знаменит этот собор?

В руанском соборе

Ответ прост: картинами Клода Моне. Моне жил в Живерни, это 70 километров от Руана. Собор ему нравился, он приехал в Руан, снял квартиру в доме на соборной площади и начал работать. Результат – около 30 полотен. Разное освещение, разные ракурсы, разная погода. Писсарро тоже писал виды руанского собора, но для него это была «тренировка» перед работой над изображениями собора в Дьеппе. Если сравнить картины этих художников, то даже мне заметно, что Моне интересовала игра света и цвета на фасаде собора, а Писсарро больше занимал контраст между величественностью собора и легкой прозрачностью неба.

Площадь перед собором в Руане

Это я перечислил факты, которые записал в файлах во время подготовки к путешествию. Я посмотрел цифровые копии картин Моне и Писсарро и полностью согласился с написанным выше. Но все эти факты мгновенно вылетели из головы, когда мы очутились перед собором. Тут бы вставить стандартное выражение «такое надо увидеть своими глазами», но я попробую описать собор буквами. Представьте что-то огромное, уходящее в голубое небо. Ты стоишь и ощущаешь себя маленьким жучком. Потом глаз фокусируется на деталях, ты встряхиваешь головой, потому что не способен быстро их разглядеть. Подходишь ближе, видишь вырезанные из камня фигуры людей. Их десятки. Наверное, это изображения святых. Каких – ты не знаешь, но тебе не до этого. Взгляд перемещается на вход в собор – это вообще портал в иной мир, который охраняют двенадцать апостолов, стоящих в резных арках. Смотришь выше – там розетки, резные колонны. А вот нечто невообразимое: из камня вырезано что-то воздушное, прозрачное. Неужели это камень? Может бетонная отливка? Хочется залезть и постучать, проверить.

– По голове себе лучше постучи, – ворчит внутренний голос.

Бегаю по площади, захожу в соседние улицы, пытаюсь найти хороший ракурс. Собор на экран телефона не помещается. Можно снять снизу-вверх, с жуткими пространственными искажениями, которые даже на фотошопе трудно исправить. Отхожу по площади как можно дальше, нажимаю кнопку. Вроде такой снимок можно поправить.

Заходим внутрь. Да… не повезло. Идет ремонт, алтарная часть закрыта. Делаю снимок от входа. Красиво, величественно. Достаю телефон, читаю отрывок из романа Флобера «Госпожа Бовари»:

«У левых дверей на середине притвора под «Пляшущей Мариам» стоял в шляпе с султаном, при шпаге и с булавой, величественный, словно кардинал, и весь сверкающий, как дароносица, привратник.

Он шагнул навстречу Леону и с той приторно-ласковой улыбкой, какая появляется у церковнослужителей, когда они обращаются к детям, спросил:

– Вы, сударь, наверно, приезжий? Желаете осмотреть достопримечательности нашего храма?

– Нет, – ответил Леон.