Перстень с солитером

– Ты найдешь его! – не знаю, произнёс ли я это вслух, или только подумал так, или даже это услышал от кого-то… мысли путались. Очнулся только у калитки дома и сразу почувствовал вдруг навалившуюся на меня страшную усталость. Сбросив ношу, я буквально рухнул на стоящую рядом лавку. Сколько пролежал на ней, не знаю.

– Сил девать некуда. Бездельем маешься!

Слова откуда-то взявшейся бабки окончательно вернули меня к действительности.

– По грибы сходил, что ли? И то пользы больше будет!

– Не дай бог! – произнёс я упавшим голосом.

В голову снова полезли недобрые мысли. Я чувствовал себя преступником!

Кто мог узнать или догадаться о кладе? С чего начать поиск? И как вообще его нужно вести? И если разыщу взявшего клад, что тогда? Впрочем, об этом думать не хотелось. Словом, был в полной растерянности! В конце концов, решил начать, как мне казалось, с самого простого: поговорить с ребятами – искателями гильз. Однако разыскать их в этот вечер было непросто. Я совершенно сбился с ног, лазая по укромным местам и задавая всем одни и те же вопросы. Я даже стал думать, что клад забрали именно они, и со временем эта уверенность только росла. Как я себя ругал! Но всё оказалось прозаичнее: ребята откопали обрывок пулемётной ленты с патронами, подальше от деревни развели костер и бросили ленту в него. Впрочем, вскоре выяснилось, что откопали они не только патроны, поэтому так далеко и ушли.

На вышке в тот день они никого не видели, старым фундаментом и вовсе не интересовались, их интересовали окопы.

3

Наступила ночь; весь мир, казалось, успокоился, а я всё продолжал ломать голову над проклятыми вопросами, и всё меньше мне верилось в успех поисков. Я пытался вспомнить всех когда-либо виденных мною на вышке, хотя понимал, что вряд ли это могло помочь. Пытался вспомнить мельчайшие подробности из рассказов старика. Быть может, он говорил ещё кому-то? Вспомнил! Вспомнил, на кого похож загорелый парень с котелком воды – на командира партизанского отряда! Нужно во что бы то ни стало убедиться в этом ещё раз – и сейчас же! В величайшем возбуждении я встал с кровати и, взяв топор и фонарь, тихо пошёл к заветному дому. Деревня спала. Я зашёл со стороны леса – там было кухонное окно. Стараясь не шуметь, топором снял с него дощатый щит. Рама, к счастью, оказалась одинарной. Непослушными руками осторожно стал вынимать стекло. Как же это было долго! Наконец, стекло поддалось, и я влез вовнутрь. Из кухни почему-то на цыпочках прошёл в комнату. В блуждающем свете карманного фонаря она выглядела особенно неуютной и холодной. С сундука исчезло одеяло, куда-то делся стул, старая кушетка без постели казалась уродливой развалиной. Всё было мрачным, нежилым. К тому же в доме было отвратительно тихо. Стояла мёртвая тишина – ходики стояли! Я осветил стену – с фотографий на меня строго смотрели родители Владимира Кузьмича, посветил ниже и снял с гвоздя нужную рамку. Выходя из комнаты, опять посмотрел на фотографии родителей, их лица как будто повернулись, мне стало жутко не по себе. Быстро выбравшись из дома, трясущимися руками вставил стекло и стал забивать щит. В деревне залаяли собаки, так что возвращение назад было довольно шумным. Впрочем, мне казалось, что самое важное уже сделано и найти клад теперь не представляет никакого труда. Всё складывалось удачно! С этим приятным ощущением и уснул.

Утром, однако, вместе со сном исчезло и вчерашнее ощущение. Всё сделанное казалось теперь никчемным и постыдным. К тому же в комнату вошла бабка и, покачав головой, произнесла:

– Что ты творишь, внучек? Сам себя потерял! Пора бы за ум браться…

И, всплеснув вдруг руками, быстро вышла. Что она имела в виду, я не понял, но оптимизма это мне точно не прибавило. И всё же решил разыскать того парня – ничего лучшего просто не приходило в голову. Но как это сделать? Я направился к тому месту, где стояла палатка, но там не осталось почти никаких следов пребывания. В растерянности пошёл было назад, но передумал – не хотелось встречаться с бабкой – и спустился к реке. Её размеренное течение, медленно плывущие облака несколько успокоили меня. Я брёл по берегу, размышляя о дальнейших действиях, в голову приходили планы один фантастичнее другого, и не заметил, как дошёл почти до моста. Когда-то пойти по нему было одним из удовольствий, теперь это был путь к кладбищу. Свернул на тропинку, ведущую в деревню, и, поднявшись по ней, оказался у известного дома, что было ещё неприятней. Из-за его угла вышла знакомая уже компания и, кажется, в полном составе. Хотелось бы узнать, что они здесь делают? Но вместо этого ни с того ни сего спросил:

– А с чего вы решили, что под дубом пулемёт стоял?

Ребята удивлённо переглянулись, а самый меленький с гордостью заявил:

– Об этом все знают! Моя бабка говорила. Она при немцах тут жила.

– Да! – подтвердили остальные.

– Здесь кругом бои были. Нам и в школе о войне рассказывали. К нам даже командир партизанского отряда приезжал!

– Командир партизанского отряда? – изумился я.

– Да! А что в этом такого?

Из дальнейшего разговора выяснилось, что приезжал он в прошлом году на открытие школьного краеведческого музея, подарил цейсовский полевой бинокль и много фотографий и что в музее есть, конечно, и его фотография. Ещё сказали, что школа сейчас закрыта, и рассказали, как найти директора. Вот это повезло! Я стал уговаривать ребят пойти со мной посмотреть фото, тот ли это командир? Еле уговорил, но напрасно: никто не помнил музейного портрета, вспомнили только большую тёмно-бордовую раму да наличие орденов и медалей на чёрном пиджаке.

Я не мог ждать ни минуты. Захватив с собой фотографию, бросился к остановке автобуса и, пока его ожидал, придумал, что сказать школьному директору. Я почему-то был абсолютно уверен, что легко его найду и он непременно поможет мне.

Главное, чтобы на школьных снимках был бы запечатлён тот самый командир.

Действительно нужный дом найти не составило никакого труда. Я даже не успел подойти к калитке, как она резко отворилась и из неё навстречу вышел высокий плотный мужчина с большой спортивной сумкой.

– Тебе чего? – отрывисто спросил он.

От неожиданности у меня из головы вылетели имя и отчество директора и всё придуманное.

– Директора мне! – рявкнул я и почувствовал, как заливаюсь краской.

– Ну я директор.

Дрожащими от волнения руками я достал фотографию и протянул её опешившему от такого натиска здоровяку.

– Командир ваш… то есть не ваш… дед мой… то есть не мой дед, а просто дед…

– Просто немой дед?.. Просто ничего не понял! Идём быстрее. По дороге расскажешь. Сейчас автобус будет, – прервал мои заикания директор школы и так быстро зашагал к остановке, что я еле успевал за ним.

Какие уж тут рассказы?! Мы вскочили в уже отправляющийся было автобус. Пока рассаживались и оплачивали проезд, я смог немного собраться с мыслями, хотя имени так и не вспомнил. Опять достал фотографию и попытался как можно чётче изложить свою просьбу, теперь это вышло уже каким-то противно-слащавым тоном, и я снова густо покраснел. К счастью, собеседник не обратил на это никакого внимания и, рассмотрев снимок, спокойно произнёс:

– В том году приезжал… Я и сам думал собрать бы так ветеранов-однополчан, торжественную линейку провести – да и вообще…

Автобус сильно тряхануло, разговор прервался, дальше ехали молча. Впрочем, ехать было совсем не долго. На следующей остановке мы вышли, и опять я еле поспевал за ним.

Школа не только не была закрыта, а напротив, двери её были распахнуты настежь. Мы вошли, вернее, влетели в вестибюль, пахло краской, откуда-то сверху доносился стук.

– Да у нас ученики лучше делают! – услышал я зычный женский голос.

Но, где именно бранились, не успел разобрать, так как директор быстро провёл меня по коридору в приёмную или учительскую, отпер её, и мы оказались в маленькой комнате, половину которой занимали письменный стол и огромный книжный шкаф с занавешенными голубыми шторками стеклянными дверцами. Отпер кабинет – комнату попросторнее с таким же набором мебели, разве что стульев было больше и в углу стоял сейф. И, достав из стола связку ключей, легонько вытолкнул меня назад в приёмную, где, отперев шкаф, тут же извлёк из него тонкую папку и, переписав нужные данные, отдал листок со словами:

– Ты мне копию с фотографии сделай, только побольше. Ну, ты понимаешь. Ну, ступай, ступай! Успехов тебе!

И выпроводил меня из комнаты. Я развернул записку, в ней размашистым, но на редкость красивым почерком были указаны: фамилия, имя, отчество и телефон. У меня застучало в висках, и тотчас вспомнилась фраза Владимира Кузьмича: «Взял грех на душу». Я уже выходил из коридора, как навстречу неожиданно из-за угла выбежала полная черноволосая женщина с раскрасневшимся лицом, за ней двое хмурых мужиков, и, чуть не сбив с ног, пронеслись к приёмной. Теперь уже послышался суровый мужской голос. Я вышел из школы и в размышлении о дальнейших действиях остановился у дверей.

– Посторонись!

Толкнула в плечо бабка в испачканной красками спецовке с ведром, полным мусора. «Совсем затолкали! Хорошо, хоть ведро полное», – отметил я и побежал к остановке. У меня было слишком мало денег, чтобы ехать на переговорный пункт, да и основательно продумать разговор не мешало бы, а то получится как с директором. Словом, я спешил домой и как раз успел на автобус. От автобуса до дома летел окрылённый первым успехом, всё дальнейшее виделось только в розовом свете.