Курсанты

На следующий день состоялся второй этап соревнований – комбинированная гонка. Опять мы на шлюпках стартовали на вёслах. Снова прошли милю до нового поворотного буя, где за считанные секунды надо было поставить мачту, обтянуть ванты и поставить паруса. В этот раз мы пришли к поворотному бую одновременно с другой шлюпкой. Так сказать, ноздря в ноздрю. Остальные прилично отстали и как соперники мной уже не рассматривались. После вчерашней гребли у всех болели мышцы, поэтому мы особо не упирались, я надеялся, что под парусом мы всё равно всех обыграем. Самонадеянно считал, что равных мне в этом виде нет.

Поставили паруса одновременно с этой лодкой. И пошли в лавировку между островов против ветра. Причём я рассчитал путь так, чтобы на лавировке галсы были как можно длиннее, чтобы до финишной прямой сделать как можно меньше поворотов. При повороте, то есть при смене галса, всегда теряется скорость и время. У меня по этой части был большой опыт, несколько лет занимался парусным спортом в краснодарском яхт-клубе.

Но оказалось, что я не единственный, кто разбирается в парусном деле. Второй шлюпкой командовал грамотный в этом деле курсант. К сожалению, не помню его фамилии. Помню, что он был ленинградец, из другой группы, спокойный такой, воспитанный парень. Мы с ним близко не общались, поэтому и фамилию его я забыл. Так вот, этот парень пошёл не за нами, а совсем другим путём. Я мысленно просчитал, как он будет идти, где и сколько поворотов между островами ему придётся сделать и понял, что парень хорошо соображает. Наша победа под большим вопросом. Борьба шла в течение, наверное, часа. До финиша оставалось несколько сот метров. Но мы легли уже на финишную прямую, и поворотов нам больше не нужно было делать. Шли мы левым галсом. А соперник, хотя визуально немного опережал нас, но ему требовалось ещё пересечь наш курс и сделать поворот с правого галса на левый. Из-за этого лишнего поворота он неминуемо должен был отстать.

И вот наши лодки сближаются на разных галсах. Мы видим, что если один из нас не отвернёт, то столкновение неизбежно. Кто должен уступить дорогу? По морским правилам нужно пропускать судно под парусом, которое идёт правым галсом – это морской закон. То есть, вроде я должен отвернуть и пропустить его. Но в то же время в парусном спорте есть такое правило: если лодка под парусом сделала на дистанции последний поворот и идёт последним галсом к финишу, то мешать ей нельзя, потому что это практически уже победа. Я всё это хорошо знал, и тот парень во второй лодке тоже. Короче, никто из нас не отвернул, и мы столкнулись. Повреждений не было, но было много крика. После столкновения я пошёл прежним курсом, а сопернику пришлось делать поворот на левый галс. На этом он потерял с полминуты. В результате мы пришли первыми.

Парень, старшина с той лодки, заявил протест судьям: мол, он шёл правым галсом. А я привёл свои аргументы: это не транспортные перевозки морем, а спортивные соревнования. Здесь действует правило финишной прямой. Судьи очень долго совещались и в конце концов объявили, что завтра состоится перегонка, в которой будут участвовать только две наши шлюпки. Причём гонка будет только под парусами, без вёсел.

Не буду описывать, как мы гонялись на следующий день. Скажу коротко: это очень смешно и удивительно, но всё повторилось в точности так, как происходило вчера. Мы выжали из ветра всё, что могли. Тот парень оказался очень сильным соперником. Опять мы почти одновременно подошли к финишу и опять никто не захотел уступить дорогу. Столкнулись точно так же, практически на том же месте. В этот раз никто не кричал. Мы опять пришли первыми. Вытащили лодки на берег. Я подошёл к сопернику. Тот, не дожидаясь моих слов, спокойно сказал: «Ты победил» – и протянул мне руку. То же самое он заявил судьям. Порядочный моряк! Если не ошибаюсь, это был Андрей Догонов.

В тот же вечер повара испекли нам огромный яблочный пирог – приз за победу в гонках. Мы сфотографировались всей командой с пирогом. При этом курсант Миша Тарасов (не из нашей шлюпки) подкрался сзади и из-за спины Лёши Обожина пытался ухватить кусок пирога. Но был изгнан. А потом я велел ребятам разрезать пирог пополам и отнести половину соперникам. Те приняли пирог и съели. Никаких обид не было.

Наша команда: Олег Кореньков, Володя Жданов, Толик Лихачёв, Женя Воробьёв, Женя Логинов, Лёша Обожин, Володя Егоров

На этом первый курс закончился. Мы с гордостью нашили на левые рукава форменок по две золотые нашивки. Впереди был отпуск на родину, десять дней. А затем – второй курс, который начинался с плавательной практики на парусных учебных судах. Это было 55 лет тому назад.

Глава 3

Баркентина «Сириус»

Летом 1967 года после короткого 10-дневного отпуска мы, уже курсанты второго курса, в назначенный день вновь собрались в училище и день спустя группами по 30—40 человек разъехались в разные стороны для прохождения парусной практики. Одна группа поехала на Чёрное море на баркентину «Альфа», другая на «Вегу» на Балтику к капитану Чебану Александру Александровичу. Несколько человек отбыли на научную немагнитную шхуну «Заря». Мы с моим другом Олегом Кореньковым добровольно вызвались на самую суровую службу – тоже на Балтику, на баркентину «Сириус», где капитаном был знаменитый Анатолий Алексеевич Чечулин. Это был настоящий фанатик парусов, его «Сириус» всю навигацию, до самого льда, в любую погоду под парусами бороздил Балтийское море, в порты заходил редко, только для пополнения запасов провизии и пресной воды. Все знали, что плавать на «Сириусе» – это почти царская каторга. Поэтому многие курсанты опасались попасть на это лихое судно.

Капитан Анатолий Алексеевич Чечулин

Нашу группу курсантов из 34-х человек проводил до причала в Ленинградском порту лично командир роты капитан-лейтенант (через год капитан 3 ранга) Константинов. Построив нас на причале напротив пришвартованного «Сириуса», капитан-лейтенант произнёс краткую напутственную речь, поздравил нас с первыми шагами в морской жизни. Тут же разбил наш строй на три группы по 11—12 человек. Объявил, что каждая такая группа будет представлять из себя отдельную ходовую вахту. И неожиданно назначил меня старшим на одной из вахт, то есть вахтенным боцманом. Это несколько озадачило меня. Но отказываться в таких случаях было не положено, это приказ. Видимо, на решение командира роты повлияло то, что моя шлюпочная команда, где я был старшиной шлюпки, при сборах на острове Западный Берёзовый заняла все первые места в парусных и гребных гонках. И ещё, может быть, одно: из всей роты только мне удалось сдать на 5 баллов зачёт по устройству парусного судна. Профессор Апполон Иванович Цурбан был очень удивлён, не мог понять, откуда у меня такие знания морской терминологии. А всё было просто: мой папа года за три до моего поступления в училище подарил мне шикарную книгу – Военно-Морской Словарь. Там было всё о море и судах, начиная с морских узлов и кончая навигацией и астрономией. Я изучил его за три года как свою собственную ладонь. И это здорово мне помогло в дальнейшем. Папа, как всегда, поступил очень умно.

Константинов пожелал нам счастливого плавания, скомандовал: «На пра-а-во! На судно шагом марш!» И мы пошли строем по сходне на первый в нашей жизни пароход (хотя, если быть точным, то вовсе это был не пароход, а трёхмачтовый парусник, баркентина).

Никогда не забуду эту первую ночь на паруснике. Нас разместили по кубрикам. Утром мы должны были делать учебные постановки парусов, а потом, в тот же день, «Сириус» намечалось перевести из порта на несколько дней на Канонерский остров в судоремонтный завод для докования: ремонт винто-рулевый группы, очистка и покраска подводной части корпуса и предъявление судна Регистру СССР для продления документов на годность к плаванию.

Мне не спалось по одной причине: я не был уверен, что смогу работать на мачтах на большой высоте. Дело в том, что в детстве я однажды упал с дерева с большой высоты и сильно разбился. С тех пор у меня появилась патологическая боязнь высоты. Если я не смогу преодолеть этот страх, то какой из меня вахтенный боцман? В конце концов, я решил, что можно проверить прямо сейчас. Встал среди ночи, надел флотские штаны, ботинки, тельняшку и поднялся на палубу. У трапа на вахте стоял не курсант, а штатный матрос (их было три на судне). Он спросил меня: «Ты чего не спишь?» Я не стал подробно объяснять, просто сказал: «Надо кое-что проверить». Запрыгнул на фальшборт и полез по вантам на фок-мачту, долез до марсовой площадки, немного осмотрелся – вроде терпимо. Было не совсем темно, белые ночи только заканчивались. Поднялся выше на салинг. Потом спустился на марсовую площадку. Опять поднялся. И так несколько раз. Потом залез на самый верх, метров примерно 25 над палубой. Где-то высота восьми этажей. Встал на перлинь брам-рея и, держась руками за рей, дошёл по нему до самого нока рея (конец рея). Потом для закрепления материала повис на перлине, как на перекладине, посмотрел вниз, вокруг. Сделал несколько подъёмов переворотом, как в гимнастике.

Уборка парусов. Моряки стоят ногами на перлине и увязывают сложеный парус на рей

Вся эта тренировка на высоте длилась час или полтора. К концу я совсем потерял чувство страха и понял, что всё прошло, я сам себя вылечил. Теперь можно идти и спокойно спать до утра. Спустился на палубу. Вахтенный матрос, видимо, всё это время наблюдал за этим цирком, но не проронил ни слова. Только когда я спрыгнул на палубу рядом с ним, коротко спросил: «Это что было?» – «Да я высоты с детства боюсь, решил вот проверить…» – «Понятно… Ну и как?» – «Теперь порядок!» – «Молодец! Иди спать». С той ночи я высоты не боюсь.

Мы перешли на Канонерский остров для короткого ремонта. Здесь уже стояла вторая наша баркентина «Вега», тоже ожидала докования. Нас буквально на следующий день подняли в плавучий док, выдернули гребной вал с винтом для ремонта. Мы, курсанты, разобрали металлические шкрябки и, пока корпус не высох, за несколько часов ободрали с деревянной обшивки подводной части налипшие ракушки и водоросли. На следующий день корпус просох, и мы простыми кистями (вальковых кистей, как и капроновых канатов, тогда ещё не было) покрасили корпус двумя слоями необрастающей краски. Краска настолько ядовитая, что, надышавшись её паров, мы в тот день даже есть не могли.

За ночь краска подсохла, вал с винтом работяги привезли на тележке и поставили на место. И вечером нас спустили с дока. Весь ремонт занял три дня. Капитан Чечулин не любил подолгу стоять у берега.

Переночевали у причала в порту. Наутро нам привезли продукты, и мы вышли из порта. Прошли под двигателем мимо Канонерского острова (двигатель у нас был 150 л.с., на спокойной воде развивали скорость узла четыре, не больше) и дальше пошли морским каналом. Под руководством боцмана Миши подняли грота-стаксель и бизань-стаксель (это такие треугольные паруса, которые поднимаются на штагах между мачтами). Во-первых, капитан считал, что парусному судну ходить под одним только двигателем неприлично, а во-вторых, команде доплачивали каждому по 43 копейки в час, если судно шло под парусами.

«Сириус» у набережной лейтенанта Шмидта, Васильевский остров. Принимаем продукты

В самом начале морского канала вдоль фарватера от Канонерского острова тянется узкая коса. На этой косе нас поджидали несколько наших курсантов с баркентины «Вега». Они шли по траве вдоль берега, до косы было метров 25—30, не больше. Когда мы поравнялись с ними, эти ребята запели под гитару очень громкими голосами новую песню Высоцкого: «Но парус! Порвали парус! Каюсь, каюсь, каюсь…» Друзья провожали нас в море и желали удачи. Это была такая картина, что у некоторых из нас даже на сердце защемило. Никогда этого не забуду.

Коса закончилась. Ребята с гитарой стояли у воды и, пока их было видно, махали нам снятыми гюйсами (синие форменные воротники) вслед. Через несколько дней и они на «Веге» ушли в море.

Больше трёх месяцев мы бороздили Балтийское море под парусами. В порты заходили редко и ненадолго. Побывали в Выборге, Риге, Таллине, один раз заходили в Ленинград. Моей вахте досталась по авралу грот-мачта (средняя мачта на судне). В случае аврала при постановке или уборке парусов, либо при повороте в сильный ветер, мы работали на этой мачте. В хорошую погоду всё делалось одной вахтой, другие в это время отдыхали или выполняли судовые работы. Первое время с нами на вахте стоял один из штатных матросов, в тяжёлые моменты руководил боцман Миша. Миша был уникальным боцманом-парусником, о нём напишу отдельно.

Это было самое счастливое время в моей жизни. Я с детства мечтал поплавать на настоящем деревянном паруснике. И добился своего: кругом море, волны с барашками, солнце. Я холостой, вольный курсант, никаких пока проблем с семьёй. Судно идёт под всеми парусами, немного накренившись, в полной тишине, только вода шипит вдоль бортов. Серые паруса, запах деревянной нагретой палубы. Парусину в то время делали из льна или конопли. До сих пор помню этот запах новых парусов. Я обожал этот парусник, несмотря на то, что это была тяжёлая физическая работа. Никаких лебёдок и электродвигателей на этих парусниках не существовало. Всё делалось за счёт физической силы курсантов. Весь такелаж (все верёвочные снасти) в то время были или джутовыми, или пеньковыми. Джутовые верёвки были прочнее, но от них на ладонях образовывались толстые мозоли. Работали мы без рукавиц, даже когда начались холода. Такие вещи как рабочие рукавицы и страховочные пояса мы презирали и не пользовались ими. Хотя поначалу боцман Миша заставлял нас одевать стахпояса, но они только мешали наверху. Чувство страха на высоте мы быстро потеряли и работали без страховки. Боцман нас за это не ругал и даже наоборот поощрял. Всю работу с бегучим такелажем: шкоты, брасы, подъём парусов фалами, подъём шлюпок талями – всё делали вручную, вцепившись по нескольку человек в одну верёвку. При этом сильно развивались мышцы рук и спины.

Иногда в сильный ветер, когда судно шло против ветра в лавировку, приходилось часто делать повороты. Мы старались делать всё одной вахтой, не поднимая по авралу остальных. А в вахте всего 12 человек, один из них на камбузе помогает поварихе и как минимум один человек на руле. Получается 3 мачты на 10 или 9 человек. Моя вахта работала с 00 до 04 утра и с 12 до 16 днём. Особенно тяжело было ночью в свежую погоду. Бывало, так уставали, что после очередного поворота залезали от брызг под брезент, ложились на голую палубу, под голову руку или полено с камбуза и мгновенно засыпали. И спали очень «быстро» до следующей команды вахтенного помощника «К повороту!».

Интересно происходила выборка якоря. Брашпиля на баке не было. Стоял ручной вертикальный шпиль. Якорь-цепь оборачивалась вокруг его цепного барабана, и дальше через палубный клюз спускался в канатный ящик. В отверстия на шпиле вставлялись шесть полутораметровых дубовых брусьев – так называемые «вымбовки».

Этот снимок сделан в мой день рождения, 19 лет

Шесть курсантов ложились грудью на эти палки и, напрягая ноги, ходили кругами вокруг шпиля. Один оборот – метр якорной цепи выбран. А длина вытравленной цепи бывала и 150, и 200 метров. При этом у курсантов очень хорошо развивались ноги. Выборка якоря ручным шпилём у нас называлась «крутить Разлуку». Это потому, что иногда курсанты крутили шпиль под песню «Разлука, ты разлука, чужая сторона…» Или наоборот, пели эту песню потому, что это называлось «крутить Разлуку». Не помню.

Командовал на баке подъёмом якоря всегда старший помощник Иван Иванович. Капитан при съёмке с якоря всегда находился на корме на шканцах, чтобы, когда поднимут якорь, сразу командовать постановкой парусов. Мы всегда с нетерпением ожидали, когда кончится эта процедура на баке. Потому что в конце, когда якорь бывал поднят на своё штатное место в якорном клюзе, старпом Иван Иванович во всю мощь кричал на корму капитану своим невероятно зычным голосом: «Якорь в клюзе!!!» Эту команду, наверное, было слышно за несколько миль. Мы, курсанты, каждый раз от души хохотали, когда раздавался этот душераздирающий вопль старпома. Такая сложилась традиция.

Касательно мозолей: через какое-то время руки наши потеряли чувствительность, а мозоли стали толстыми и такими жёсткими, что руку полностью в кулак невозможно было сжать. После окончания практики, уже в училище, мы распаривали руки в бане и срезали мозоли лезвием от безопасной бритвы. И что интересно, после этого у меня никогда не бывает на руках мозолей, при любой физической работе, например, с лопатой или ломом.

Учебное судно баркентина «Вега»

У меня сложились очень хорошие отношения со штатными боцманом и матросами. Боцман Миша сразу понял, что я люблю паруса и не боюсь физической работы. Редко вмешивался в нашу работу с парусами, когда была наша вахта. Никого из курсантов он никогда не хвалил. В тяжёлые минуты ругался матом и сам тянул верёвки вместе с нами. Это был настоящий моряк-парусник. Теперь таких уже не встретишь. Мише было 40 лет, среднего роста, широкий в плечах и с тонкой талией. Всегда очень коротко острижен и гладко выбрит. Всегда в тщательно выстиранной робе. Лицо и руки у него были красно-коричневого цвета от постоянной работы на ветру. Прибавьте к этому ярко-голубые глаза – полная картина. Жил он постоянно на судне, и летом, когда в море, и зимой, когда «Сириус» стоял во льду у набережной Васильевского острова. Я как-то спросил его, есть ли у него жена, на что он ответил: «Сейчас нет. Придём на зимовку в Питер, тогда будет». Был он вдвое старше меня, но мы с ним почти подружились после одного случая.

Как-то в штормовую погоду лопнул у нас грот. Мы спустили гафель с обрывками паруса, вытащили из парусной кладовки штормовой грот, разнесли и закрепили по местам галсовый угол и шкотовый на гике, прикрепили верхнюю шкаторину и углы на гафеле. Теперь нужно было фаловой верёвкой поднять гафель с парусом до места. Мы всей вахтой, человек 10, повисли на фале и стали поднимать парус. А ветер сильный, в левый борт. Парус подняли почти, но добрать его до места не получается, нашего веса не хватает. Да ещё дело ночью было. Капитан с кормы кричит в рупор: «Боцман! Ну чего вы там возитесь!» Миша перебрал уже все короткие русские выражения и всех святых – не помогает! Тогда он в бешенстве подскакивает к нам (в руке у него была свёрнутая шлагами какая-то верёвка). Миша, видимо, полностью потерял над собой контроль и замахнулся этой верёвкой на моего друга Олега Коренькова. Я успел перехватить его руку и занёс кулак для удара, но не ударил. Ребята бросили фал и в оцепенении смотрели на нас. Через секунду боцман опустил руку с верёвкой, вырвался, с силой бросил верёвку на палубу и побежал на корму к капитану.

Прошла минута, «Сириус» повернул немного влево, то есть «привёлся к ветру». Паруса немного заполоскали, и мы без труда подняли штормовой грот до места. Видимо, капитан решил, что при таком ветре парус нам не поднять, лучше немного привестись к ветру и тем самым уменьшить напор ветра на паруса.

Сделав эту работу, мы толпой спрятались за камбузом от ветра. Молча стояли в подавленном состоянии и думали, что теперь будет. Понимали, что без последствий этот случай нам не сойдёт. Курсант замахнулся на боцмана! И ударил бы, если б пришлось. Олег Кореньков хлопнул меня дружески по плечу: «Спасибо, Старик! Если дело дойдёт до драки, я буду рядом». Другие ребята тоже высказались, что не сдадут меня боцману. Никто даже не подумал, что можно пойти и пожаловаться капитану. Такое у нас не принято было.

На следующий день на нашей вахте мы сидели под фок-мачтой и ремонтировали разорванный грот. Разговаривали о том, как закончить побыстрей училище, кто где и на каких пароходах хотел бы работать. Боцмана на палубе не было видно, и мы свободно болтали за работой.

И вдруг из-за фок-мачты выходит боцман Миша. Остановился и молча смотрит на нас. Мы ожидали, что сейчас будут разборки ночного эпизода и приготовились к самому худшему. Но Миша посмотрел на нас с минуту и сказал презрительно: «Щенки вы! Ничего из вас не выйдет. Слабаки!» Повернулся и пошёл было прочь, но остановился на секунду и добавил через плечо: «Может быть, из Егорова что-то выйдет», – и ушёл.

Такого мы не ожидали. Несколько секунд мы смотрели в изумлении друг на друга и расхохотались. Ребята хлопали меня по плечам со смехом: «Вот это да! Такого комплемента ещё ни один курсант от боцмана Миши не слышал! Это как медаль за отвагу!» Я чуть не лопнул от гордости. С тех пор у нас с Мишей установились дружеские отношения. Но визуально это выражалось только в том, что при разговоре со мной он никогда не повышал голос, разговаривал как с равным и не выражался матом.

Хочется сказать несколько добрых слов об учебных парусных баркентинах, таких, как «Сириус». Эти парусники были построены сразу после войны в Финляндии в качестве репарации. То есть, как возмещение ущерба, нанесённого Советскому Союзу Финляндией, которая воевала на стороне фашистской Германии. Таких баркентин было построено 10 или 12. Помню несколько из них, на которых побывал: «Кропоткин», «Вега», «Кодор». Кроме учебных баркентин, по тому же проекту было построено для Союза штук 30 шхун. Корпуса этих шхун были построены по тем же чертежам, но парусное вооружение было более простое – гафельные или бермудские шхуны. Это значит, что на фок-мачте не было реев и прямых парусов. Паруса на всех трёх мачтах были косые. Таким парусником легче управлять, и команда может быть не такая многочисленная. Почти все эти шхуны перегнали после постройки с Балтики через Атлантику, Панамский канал и Тихий океан на наш Дальний Восток. Там пытались возродить морские парусные перевозки по снабжению прибрежных посёлков. Также суда должны были использоваться для перевозки рыбной продукции. Посчитали, что это даст большую экономию топлива.

Учебное судно баркентина «Альфа» в Ялте

Баркентина «Альфа» в Сочинском порту

Но советские моряки давно забыли к тому времени, как управляться с парусами. Поэтому они проклинали чиновников из министерства, ходили на двигателях. А для вида ставили один какой-нибудь стаксель, чтобы сделать запись в судовом журнале и получить надбавку к зарплате. В общем, эксперимент не удался.

Но как учебные суда эти баркентины вполне себя оправдали. Сделаны они были очень прочно, финны умеют строить деревянные суда. Для примера маленькая деталь: все рангоутное дерево – мачты, реи, стеньги и бушприт – были композитными. То есть не из цельного бревна, а склеены из отдельных брусков. Это очень повышает прочность. Набор корпуса (киль, шпангоуты, стрингера и т.д.) собраны из дубовых брусьев, а обшивка сосновая. Парусники эти были рассчитаны на 20 лет, но фактически прослужили по 25 лет и больше. «Сириус» после списания в 1976 году простоял ещё много лет на Малой Невке, потом у Адмиралтейской набережной в качестве ресторана. Правда, его переименовали в «Кронверк». Это произошло по решению суда, когда группа наших бывших курсантов по инициативе моего однокурсника, небезызвестного Кости Баранова, потребовала переименования. Они правильно указали властям, что нам обидно и даже оскорбительно видеть боевой парусник, на котором мы становились моряками, переделанным в ресторан под пьянку для всяких сухопутных. А каково было капитану Чечулину смотреть на это? Костя Баранов молодец был. Даже за одно это он достоин уважения.

Плавучий ресторан «Кронверк»

Баркентина «Кропоткин» в конце пути оказалась в Севастополе. Стояла в Артиллерийской бухте и использовалась как кафе. Однажды ночью внезапно загорелась и полностью сгорела. В Севастополе поговаривают, что это дело рук бывших курсантов, которые на «Кропоткине» когда-то плавали. Не стерпели такого издевательства над любимым парусником. Да сухопутные просто не понимают, что это значит для моряков.

В июле и августе на Балтике обычно хорошая погода. Помнится, был такой случай: на переходе из Выборга в Ригу мы заштилели посреди моря. Несколько дней стояла жара, ветра почти не было. Наш «Сириус» лениво шлёпал парусами и почти не двигался. Можно было, конечно, запустить двигатель, но капитан не любил этого баловства. В качестве морского опыта велел нам спустить 10-ти-вёсельный баркас, взять «Сириус» на буксир и попробовать буксировать его на вёслах. Мы попробовали. Оказалось, это очень тяжело. Всё-таки судно 45 метров длиной (с бушпритом) и, как все парусники, с большой осадкой. Ну, в общем, потренировались часок и прекратили это безобразие.

Настала ночь, судно неподвижно стояло на воде под всеми парусами. В кубрике было душно, но я пытался заснуть. С полуночи нужно было заступать на вахту, надо хоть немного поспать. Только я задремал, как послышался какой-то странный гул и судно вдруг рывком легло на левый борт. Меня просто выкинуло из койки. Я грешным делом подумал, что мы столкнулись с каким-то пароходом. Все курсанты моей вахты и я, конечно, в одних трусах выскочили на палубу. То, что мы увидели, было поразительно: сильнейший шквал в наш правый борт положил «Сириус» на левый борт. Да так сильно, что левый фальшборт и, наверное, четверть палубы с левого борта ушли под воду. К счастью, прямые паруса фок-мачты были развёрнуты на правый галс, то есть как раз под этот ветер. А косые, грот и бизань, и стакселя мы с вечера подтянули шкотами в ДП (диаметральная плоскость, то есть по оси судна). Поэтому они не работали, а только кренили судно.