Кир-завоеватель

Кир пребывал в одиночестве у реки и чертил на песке своим посохом. Недавняя победа уже не радовала, ведь она не была окончательной, и враг укрылся на утесе. Река Герм, на берегу которой он сидел, могла скоро принести беду. Вдруг царь заметил приближающегося старика.

Облик его был ужасен: горбун, испещренный морщинами, словно ящер, его нос торчал бесформенным булыжником, а глаза горели ритуальным костром. В руках старик держал сеть для рыбной ловли.

– Согласен, мутная река… – заговорил старик. – И рыбы в ней не видно. Но она есть!

– Откуда знаешь ты персидский? И как ты понял, что я перс? – спросил Кир.

– Ты в кожаных штанах и твой платок на голове едва укажет, что ты эллинский гоплит – поножей нет, сандалий нет в шнурках, вместо короткого хитона длинное и не удобное для боя платье. Изогнут меч, похож на серп он больше. Ну а персидский знаю я давно. Просто живу на свете долго. И был я толмачом не только при дворе, а и у всех своих хозяев. Я – бывший раб Эзоп, меня все знают в этих краях, а также на Самосе и в Тиосе, а больше знают в Дельфах, там я приговорен к жестокой смерти.

– Так ты эллин, – понял Кир. – Извечный враг для перса. За что тебя, Эзоп, свои приговорили?

– Свои ли мне они? И там ли дом, где тебя не ждут и ненавидят? Меня возненавидели все прорицатели за то, что я даю не те советы, а их ученость я не почитаю, – ответил старик. – Так уж повелось – не чтут пророков и поэтов до тех пор, пока в чужом краю их не признают. Меня не замечали в Дельфах и на Самосе до тех пор, пока я не предстал пред Крезом. На родине подумали, что Крезом я услышан, а он отверг даже мудреца Солона. Куда уж мне тягаться с мудрецом афинским ученостью своей… Но не это главное. На Самосе вдруг разнесся слух, что бывшего раба Эзопа осенила мудрость. Казалось бы – должны принять обратно, ан нет – теперь хотят убить. Придется мне на казнь явиться добровольно в Дельфы.

– Зачем, если тебя убьют? – недоумевал Кир.

– Чтобы оставить память для потомков, ведь все умрут, но так не каждый. Оракулы из зависти не всякого убьют, подножие горы Панрас не для всех могилой станет.

– А может, перед смертью дашь дельный мне совет? – спросил перс.

– Отчего ж не дать. Хоть дюжину! Мне мудрости не жалко для тех, кто внемлет ей и ищет справедливость, – согласился Эзоп.

– Как сдвинуть эту гору? Чтобы рассыпался утес? – Кир проникся неподдельным вниманием.

– Утес? Не знаю. Но послушай вот что. Кувшин, огромный и наполненный водой, стоял, и птица хотела из него испить. Но клюв ее не доставал до влаги. И так, и сяк пыталась, но немного не хватало. И стала биться о кувшин, толкать его, чтоб сдвинуть с места. Никак не удалось. И тогда она вдруг догадалась, что если в клюве камни принесет и сбросит в горло этого кувшина, то скоро брызнет через край водица. Так и решила сделать. Наносила камни. Они полегче, чем кувшин. И скоро напилась.

– Разгадку знаю твоего ученья. Отец мой первый, Митридат, пастух, мне рассказал, как штурмовали одну крепость – насыпали курган и по нему взобрались, одолев врага. Но как же взять утес? Он слишком крут. И слишком мало времени у персов.

– Не в этом суть. Камни – это воины. Всех собери их в кучу. И отрезви ты их внимание. Вино здесь льется чересчур.

– Вино храбрит. – заметил Кир.

– Послушай не меня, а Диониса, он хоть и младший на Олимпе, но знает толк в вине. За ним и сам Солон сказал – знай меру. Ведь первый лишь кувшин для вкуса, второй – для веселья, а третий – для тяжелого похмелья. Так не теряй же голову, завоеватель, на войне жажду утоляют водой и победой.

Кир встал с песка, опершись на свой посох, и подал знак. Явились вожди племен и стражники.

– Воины могут пристраститься к вину! – громогласно заявил царь. – Приказываю вырубить виноградники в долине, обыскать дома и вылить на землю все бурдюки с вином! Сменить посты – расставить трезвых воинов на подступах к стене и со стороны утеса! И пусть смотрят в оба трезвыми глазами!

– Ты обещал им пир, а теперь запрещаешь пить вино… – припомнил вождь марафиев, с подозрением глядя на горбуна.

– Пиром мы отпразднуем завоевание Лидии, – неумолимо отрезал Кир.

…Вожди персов запретили местным торговцам угощать армию вином, вырубив для острастки все виноградники речной долины.

В шатер Кир вернулся с престарелым горбуном, который не выпускал из рук рыболовную сеть. В покоях Кира разожгли очаг и подали яства.

– Мне по сердцу твои советы. Оставайся с нами. Здесь будешь ты в почете. – Царь уважительно пригласил старца к столу.

– Зато я прослыву предателем в своей земле, – констатировал Эзоп.

– Ну, если там уже приговорен, то невелика потеря… Больше раза не убьют, разве не так?

– Я сразу догадался, что ты Кир… Тут проницательность не понадобилась. Я нашел тебя на том самом месте, где распрощался с мудрецом Солоном. Одно дело – помочь тебе, царь персов, в войне с Крезом, который досаждал эллинам, другое дело – изменить сородичам. Хоть и поносят они меня, я прощаю им все обиды. Хочу предотвратить войну Эллады с тобой. Пойду им и скажу, чтобы не шли войной на того, кто мудрость не отверг и привечает старость, ибо накликают беду на полисы Эллады. Я одолжение делаю им, а заодно тебе, хотя бы и за этот стол с яствами. Крез мудреца Солона за стол не пригласил, а я ведь раб, сижу здесь, как вельможа.

– Войны не миновать.

– Попытку сделать надо.

– И что ты скажешь им?

– Я сеть им покажу вот эту и расскажу историю про дудочку из Фригии да рыбака.

– Сначала мне поведай. Я хочу запомнить.

– Слушай же. Рыбак пришел к реке и обратился к рыбам: пляшите, рыбы, под музыку фригийской дудки. Они ослушались. Тогда рыбак забросил невод и выловил всех рыб. В итоге плясали на сети они без музыки прекрасной, на солнце издыхая.

– Ты думаешь, их испугает такая притча? И утихомирятся эллины, приняв меня за рыбака с той дудкой? Не станут ионийцы, кроме Милета, плясать под мою дудку добровольно. По мне: так скрутят горбуна Эзопа и бросят в подземелье, обвинив в измене.

– Посмотрим, все равно пойду. Хочу предупредить я города на побережье от пагубной войны, грозящей разорением. А после в Дельфы простирается мой путь.

– Тебя не удержать мне. Жаль, – с горечью произнес Кир и приказал снабдить старика Эзопа повозкой, наполнив ее фуражом и едой. В повозку запрягли двух самых выносливых мулов.

«Мул мулов раздает… – подумал старец. – Но предсказание, конечно, было не о муле. Оно о крови говорило, не понятым для Креза оказалось… Разбавленная кровь, как бурная река, течет, сметая все плотины. Намного легче ей преодолеть барьеры, чем стоку вязкому прорваться из болота»…

Эзоп поехал на запад, в сторону ионийских городов, чтобы уговорить эллинов не вмешиваться в войну персов и Лидии и согласиться выплачивать персам небольшую дань, в размерах гораздо меньшую, чем та, которую требовал ненасытный Крез. Он предполагал, что из этой затеи вряд ли что получится, но был рад, что за его действия никто не обвинит его в измене.

Царь Лидии был взбешен провалившейся попыткой споить персов. Он оценил поведение Кира. Теперь он понимал, что имеет дело с опытным полководцем, а не юношей. Город осаждал человек, разгромивший Астиага.

Крез усилил посты. Часовые беспрестанно патрулировали по парапетам крепостных стен. Цитадель оставалась неприступной. Эллины должны были прислать подмогу.

Ни одна атака Кира по-прежнему не увенчивалась успехом. Лидийские лучники были не так метки, но даже их умения хватало, чтобы пресечь любую попытку штурма. Все преимущества были на стороне осажденных.

Крез усердно молился Аполлону и Кибеле в святилищах у акрополя, взывая поторопить Спарту. Он разжигал жертвенные костры, бросая в них коз и быков. Так он задабривал пантеон богов, а заодно обильно питал верный гарнизон, успешно сдерживающий натиск персов. Помощь союзников была не за горами, именно так представлялось страже, взирающей на долину с крутого утеса.

На четырнадцатый день осады один из стражников высунул голову из башни, пытаясь разглядеть русло реки Герм, чтобы увидеть, не идут ли уже по нему из Эгейского моря триеры с грозными лакедемонянами. Крез уверял, что гонцы из городов Ионийского союза, данников Лидии, уже сообщили о нападении персов, а значит, стоило ждать подмоги намного раньше.

Стражник узнал бы спартанцев по коринфским шлемам с гребнями из конского волоса, по панцирям и по алым плащам, накинутым на короткие хитоны.

Солнце слепило в глаза. Вроде бы он что-то заметил. Но нет. Показалось. Смотрел он направо, налево, крутил головой, и вдруг шлем зацепился о древко факела, прибитого к стене, и упал с высоты.

Рифленые скалы крутого утеса имели едва заметные издали ступенчатые выступы. Шлем заскакал по ним, но не свалился в низину, зацепившись за крюк. Стражник выбросил короткую бечевку и спустился по ней за своим шлемом. Веревки хватило, чтоб добраться до пологого места. Он поднял свой шлем, стряхнул пыль и снова водрузил на голову. А затем ловко взобрался по едва различимым выступам обратно на башню. Словно бурый горный муфлон. Даже не пользуясь веревкой!

Внимательный, а главное – трезвый воин из персидского племени маспиев увидел падение шлема с утеса. Он наблюдал за действиями лидийца с интересом и поразился. Уму не постижимо! Персы и мидяне штурмуют неприступные стены, а перед глазами стоит утес, по которому смогут взобраться сотни его соплеменников. Достаточно дождаться темноты и поработать киркой в нескольких местах…

Молодой, но амбициозный вождь племени маспиев по имени Табал, выслушав своего часового, явился в шатер царя с предложением предпринять новый штурм со стороны утеса.

– Позволь это сделать маспиям! Там всего одна башня с парой часовых.

– Племя твое не так многочисленно. Я пришлю подкрепление, – предложил Кир.