Забытый берег

Забытый берег
Владимир Иванович Евдокимов

Русский детектив
Вячеслав Петрович Аксёнов, респектабельный москвич, успешный учёный, благополучный семьянин, внезапно получает «привет» из прошлого. Четверть века назад, летом 1992 года, во времена суматошные и пропитанные запахом авантюризма, он вместе с ещё тремя бывшими однокурсниками получает неожиданное наследство от институтского профессора: бумаги, указывающие местонахождение клада, зарытого в послереволюционные годы богатым волжским купцом. Трое, Аксёнов и два его товарища, сговариваются втайне от четвёртого отправиться на поиски клада. Спустя 25 лет жив лишь Аксёнов, уже забывший обо всех обстоятельствах той поездки, не задумывавшийся о том, почему именно их четвёрку выбрал профессор Богданов, и даже не предполагавший, что вновь окажется на Волге, что за всё придётся отвечать.

Владимир Евдокимов

Забытый берег

Глава 1

Зелёная папка

1

Это был последний день безмятежной жизни, к которой я привык. А о том, что она может закончиться, даже не задумывался. Я ведь считал себя умным, а оказалось, что для обладания этим качеством мне не хватало чего-то важного. Того, о чём я и не догадывался.

…В аудитории продолжался банкет: поздравляли с успешной защитой докторской диссертации моего друга Лёню Попова. Гости за длинным столом уже разделились на группы, в каждой смеялись и разговаривали о чём-то своём. Объединило всех не столько праздничное, сколько насущное появление кастрюли с горячим. Женщины принялись раскладывать картошку по пластиковым тарелочкам, добавляя в каждую по куску отварной курицы. Возобновилось оживление, и провозгласили очередной тост. В этот момент меня отвлекли и, кивая, заставили оглянуться на дверь.

Я был пьян, хмельное тепло грело душу, и она, как пушинка, стремилась ввысь. Прекрасная минута! А из двери робко выглядывал темноволосый человек лет тридцати пяти, крепкий, коротко стриженный, в пёстром свитере под горло, и кого-то растерянно высматривал. На правом его плече висела сумка, левой рукой он прижимал к себе зелёную картонную папку.

Зенин… Зинин… Зиновьев? Я поднялся и на слегка затёкших ногах отправился к двери. Говорил же ему – принести, когда начнётся защита! Или мог перед ней это сделать. Или хотя бы перед банкетом…

– Извините, Вячеслав Петрович… – начал он. Не сдержавшись, я упрекнул его, хотя мог бы что-то и почувствовать. Но ничто не нарушило безмятежной радости. Ничто!

– Понимаю, но кадры задержали. Я – Зенков Владимир. Я вам звонил по поводу статьи. Я принёс.

– Ладно, – я вздохнул, – давайте! Позвоните через недельку.

И я протянул Зенкову визитную карточку. Тот уважительно её взял и так, с карточкой в руке и пятясь, вышел из комнаты в коридор. Не понимал я Зенкова: кадры его задержали… Какие кадры?

На столе в углу среди многих сумок я разыскал свою и раздражённо сунул внутрь папку. Выглядела она нелепо: потрёпанная, завязки скрученные, перечёркнутая надпись «Перевозка труб» и приклеенная скотчем узенькая полоска белой бумаги с надписью от руки «Зенков В. Н.». Что стоило вставить статью в пластиковый уголок или хотя бы в банальный файл?

Мельком вспомнился разговор с Зенковым. Он дозвонился в лабораторию, представился инженером, у которого есть статья, но он не знает, что сочинил: экология, транспортные средства… А вы, дескать, в этой области специалист! Он читал мою монографию – знакомые из МИИГАиК давали. При чём здесь МИИГАиК? А при том, что по соседству, в Академии землеустройства, защищался Попов! И я машинально назначил принести статью туда, на защиту. Зенков направил мою мысль в нужное ему русло, и мысль послушно поплыла в заданном направлении. Досадно!

Но мой стаканчик уже кто-то наполнил коньяком, и стало приятно, что люди помнят, что я пью только коньяк. И забылся Зенков с его почтительностью – в конце концов, продолжался банкет по приятному поводу, вокруг были знакомые лица, люди одного круга, одного образа жизни, одной системы координат.

– Я хочу сказать тост! – Голос мой получился резким. – Любой банкет проходит по регламенту. Сначала выпить и закусить – это кандидатская диссертация. Потом наступает время горячего. Как, например, вот эта картошка с курочкой. Это докторская. Впереди чай. Густой, свежезаваренный, с вареньем, пирожками, конфетами. Это, так сказать, академическое будущее, венец научной деятельности. Так выпьем же за то, чтобы докторское горячее на столе Леонида Попова с неизбежностью сменилось академическим чаем! Тост понравился. Я пробрался к Попову, чтобы сказать ему добрые слова и ещё раз поздравить лично. Он уже пил чай и шумно отдувался, словно в знак того, что диссертация требует сосредоточенности и сильного напряжения. Что тут скажешь – я докторскую защищал шесть лет назад, знаю.

– Как, возвращаешься в реальность? – спросил я.

– После защиты диссертации устраивай банкет, – заученно отозвался Попов священным академическим постулатом.

– Ничего, утром будешь как огурчик.

– Огурчик… – повторил Попов, чему-то обрадовался и, нелепо хрюкнув, хохотнул.

Поговорив с ним, я удалился по-английски: незаметно вышел из аудитории и через толпу гомонящих студентов добрался до раздевалки. Там аккуратно оделся и вышел на февральский морозец.

В голове всё ещё шумел банкет. Калейдоскоп лиц, звуков, запахов ещё бодрил, куда-то звал, но путь уже оставался один – домой, на Рязанский проспект. Я был пьяный, усталый, меня ждали дом и семья, рабочий день завершён!

Ничего я не предчувствовал, а превратился в самолёт, летящий на автопилоте. Сначала я летел вдоль Нижнего Сусального переулка, затем нырнул в ледяной туннель метро станции «Курская». А там автопилот дал сбой: вместо поездки по Кольцевой до «Таганской» и дальше, после пересадки, до «Рязанского проспекта» – я спустился на «Чкаловскую», но до «Крестьянской заставы» не доехал, а вышел на «Римской». Здесь моё хмельное сознание преобразило меня в космонавта, и я уверенно сменил орбиту, перейдя на «Площадь Ильича».

Соображение отсутствовало, в голове свистела пустота… С грохотом долетев в «ракете» до «Шоссе Энтузиастов», я наконец опомнился и отправился назад, но заснул, стоя в невесомости.

Очнулся я оттого, что поезд стоял на «Третьяковской». И тогда я, заметно покачиваясь, – кое-кто даже оглянулся, – вышел в космическое пространство, по кривой траектории перешёл на Калужско-Рижскую линию, добрался до «Китай-города» и лишь тогда, ошалев от происходящего, полетел-таки в правильную сторону «Выхино». Теперь я уже не спал, а терпеливо считал остановки, а сидящий рядом парень бубнил соседу:

– …проехал на трамвае три остановки и нарвался на контролёров. Он упал и притворился пьяным. Думал, что не станут трогать. А на остановке вошли четверо курсантов и по просьбе контролёров и пассажиров выбросили его в снег. Он подождал, пока трамвай уедет, поднялся, поскользнулся, упал и сломал руку. Где тут логика?

– Логика есть, – басом ответил ему сосед. – Был бы пьяный – обошлось.

– А он разоряется о произволе контролёров. И при чём здесь мы?

– Нам придётся проявить солидарность.

– С кем?

Вслушиваясь в странную беседу, я… снова проехал свою остановку и оказался на конечной! Пришлось выходить на площадь и входить в метро заново. Только на «Рязанском проспекте» я всё сделал правильно: вышел из метро и, радуясь морозцу и снегу, дворами добежал до своего подъезда. Путешествие закончилось, я позвонил по мобильнику жене Ирине, попросил спуститься и вместе подышать. Мне был нужен горячий чай, свежий воздух и надёжный человек рядом.

Какой же это был чудесный вечер! Какой воздух, какой лёгкий снежок кружился вокруг голых деревьев, как тепло горел фонарь у подъезда!

Того, что я был на краю и почти уже падал, я совершенно не чувствовал. Я втягивал носом морозный воздух и наивно радовался жизни.

2

Сначала из подъезда выбежала старая Рената и бросилась мне на грудь. Ирландский сеттер, любимица семьи…

– А папка пьяный, – гнусаво сообщил я, – папка коньяк пил!

Потом явилась моя Ирина Васильевна – в прогулочной шубейке, с большим дымящимся бокалом чаю. И я умилился! А кто бы не умилился?! Так бывало неоднократно, и это, я думаю, счастье, если тебя, пьяного и глупого, встречают не пустыми словами, а горячим чаем.

– Ирочка, ласточка ты моя…

Рената, изучая следы в сером снегу, убежала на детскую площадку. Мы отправились следом.

– Пей чай, котик, – смеялась Ирина, – приходи в себя от научно-алкогольной нагрузки! Можешь икать, хлюпать и сопеть! Я позволяю.

Я нежно поцеловал Ирину, взял бокал и стал с опаской и жадностью мелкими, частыми глотками пить чай. И отступила икота, и легче стало дышать.

– А Оленька выйдет?

– Нет. Папка же вина напился, она стесняется…

– Не забуду мать родную и отца-бухарика! А что делать-то, Ирочка, с волками жить – по-волчьи выть!

– Побурчал?

Как же это хорошо – вернуться домой! Можно быть глупым и беззаботным!