Совершенная Одержимость Не Источает Яд

Совершенная Одержимость Не Источает Яд
Владимир Евгеньевич Псарев

Только самые великие из нас способны самостоятельно выбирать себе ошейники.

Владимир Псарев

Совершенная Одержимость Не Источает Яд

У людей – как у людей. Ровные ряды идеальных биологических организмов, чью индивидуальность размыло цифровое пространство, а копнешь поглубже, пообщаешься неформально на даче за городом и видишь, что все несколько сложнее. А насколько сложнее? Уже проявляются типажи. Но их тоже немного. Получается, что каждый, кто считает себя индивидуальным и значимым, тоже лишь типаж, с которым все понятно? Человеку свойственно себя выделять – это основа выживания.

А на чем базируются эти типажи? На привязанностях, на отношении к ним и на способности принимать непопулярные решения. Лишь великие способны самостоятельно выбирать себе ошейники. Хотя психиатры считают, что ничего особенного тут нет – все это лишь наборы психотравм. Но идентичные их наборы тоже составляют типажи? Так, стоп. О чем это я?

***

Частный сектор маленького городка вдали от прелестей развитой цивилизации. В городке есть улицы и покрупнее, застроенные панельными пятиэтажными домами, и домами двухэтажными, но кирпичными. А есть такие, где по вечерам в пустоту лают собаки, куда привозят большими машинами дрова, и где после полуночи невозможно обнаружить свет в окнах. Признаться, такие улочки есть и на окраинах мегаполисов, и те, кто там жили, знают, о чем идет речь.

Заходишь в соседский двор, где люди собрались по случаю увеличения или уменьшения количества своей родни, и всех тут знаешь:

– Да помню тебя я, Саня. Большой уже совсем!

И тебя тут помнят. Во дворе новый навес для машины, и крыльцо наконец достроили. А груша как выросла!

– Я сажал ее, Саня, ты и не помнишь. Спроси у родителей фотографии.

Наливают штрафную, наливают вторую по расписанию, а от третьей лучше отказаться, а то демоны прошлого проснутся. Крыльцо достроили, а гараж просел:

– Говорил же вам, чтоб не лили прямо в землю, – сетует кто-то.

Странные ощущения, словно сидишь на похоронах собственной юности. Неожиданно появляется девушка, которая когда-то сидела у тебя на коленях. Когда-то в прошлой жизни. Светлые волосы, зеленые глаза, унаследованные по материнской линии. Отец у нее татарин, твердый и уверенный, хозяин дома, так тебя уважающий, а ей твоя душевная тяга оказалась не нужна. Не нужна ей твоя полная мощность. Ни в кредит не нужна, ни до востребования. Помочь уже сложно. Она твоя зависимость, и ты, довольный, что отказался от третьей, встаешь и вышагиваешь за двор, чтобы не терпеть на себе ее взгляд, которого теперь боишься. А помнишь, как не хотел, чтобы она отводила его? Так и гараж когда-то стоял прямо. Просто не надо было лить прямо в землю.

Шагаешь по обочине наспех отремонтированной дороги. Под ногами пыль – точно та же, что и стопку лет назад, и вот уже жалеешь, что от третьей отказался. От зависимости до зависимости один взягляд. А пыль вьется и вьется, словно напоминая, что кроссовки за эту эпоху стали дороже, но мыть их все равно придется. Заборы выцвели, или они всегда такими были, просто юность – самое яркое? Кто теперь разберет? Теперь уже не заглянуть. Тебе семь лет, и ты мечтаешь стать космонавтом, чтобы покинуть Землю. Но улететь не получается, и вот ты уже пьяный обсуждаешь с друзьями, как тут не спиться.

Частный сектор. Тут отцы, бросившие своих детей, пьют на кухнях, и сетуют, что патриарх на троне, наслаждающийся своей осенью, тоже их бросил. Но это другое – вам не дано понять. Надо взять и кого-то покарать. А кого? Уже неважно.

Лишь самые великие способны выбирать себе ошейники. Но и сегодняшний день – не предел. Пройдет еще столько же, и станет совсем смешно или абсолютно грустно уже от воспоминаний, которые пишутся прямо сейчас. И ты снова будешь твердить себе, что нельзя было лить прямо в землю. Помочь невозможно.

***

И вот ведь чертова жизнь – действительно стало весело. Теперь ты заведующий никому ненужным отделом очень нужной всем корпорации. Сидишь на этаже с номером откуда-то с самого конца простой таблицы умножения. За стеклом затухающий Петербург – город мечты. Он очень легко дался, даже слишком. Последний сотрудник отдела собирается домой, а ты сидишь, как прикованный к своему стулу, перебираешь что-то белое с черным.

С тобой прощаются. Ты чуть ли не моложе всех здесь, но всеми руководишь – повезло. Тебе помогли, а им нет. Но хоть где-то повезло. У подчиненных тоже миллион проблем, но они лишь подчиненные. Зависимые и одержимые своей зарплатой, а тебе на все хватает и тебе начхать. Менеджер среднего звена. Что-то тебе тогда давно подсказало, что нужно двигаться дальше и браться за дело. Теперь ты можешь желать чего угодно, но есть вещи, которые находятся в ведении людей, которым на тебя плевать. Но ты об этом не думаешь и редко вспоминаешь прошлое – настоящее и без того достаточно комфортно, да и все триггеры далеко, не так ли?

Гасишь верхний свет, оставляя только свою настольную лампу, и любуешься Финским заливом Балтийского моря. Лист ложится на лист, подпись копирует подпись. Ручка жадно выискивает на бумаге ошибки, но не находит их, и ты снова оставляешь свой след внизу страницы. Дата и подпись чуть пониже знака копирайта:

– А они ничего у меня, – хвалишь своих сотрудников.

Завтра все эти бумаги на подпись следующему звену пищевой цепочки прямо на этаж, номера которого уже нет в таблице умножения. Как хорошо, что эту стеклянную "свечу" в полкилометра высотой построили – теперь Питер хоть что-то уродует. А то, право, это было совсем неприлично – сплошная духовность. Но молодежи и это понравилось. Окей, бумер.

Где-то вибрирует телефон. Искать его не хочется, но ты ищешь. Номер на дисплее неизвестен, только вот до боли знаком. То ли регион родной на том конце, то ли память обманывает. На часах уже полночь, а ты и не заметил за своими очень важными бумажками, как потерял надежду на здоровый сон. Опять отсыпаться в свой выходной до самого вечера, а потом не иметь возможности заснуть вовремя, чтобы начать новую неделю со сбитого режима и мешков под глазами.

– И чего вам не звонится днем? – негодуешь ты. – Ах, да, кажется, я понял.

Нервничаешь, что не менял номер еще с тех времен, когда сидел за партой, и теперь тебя, большого и важного, беспокоят люди, уменьшившиеся за давностью лет до размеров твоего модного пресс-папье.

Пару лет назад ты бы и не поднял трубку на звонок той, которую так долго пытался забыть. И как можно помнить чужой номер десяток лет спустя? Сознание сохранило его, чтобы никогда больше не отвечать. Но время лечит, и теперь можно о чем-то поговорить. Не о важном, а просто. Хотя кто она такая – на том конце? Сразу заяви ей, что ничего возвращать не нужно, а то никто не поймет. Она думает, что ты поведешься? Ты уже совсем не тот человек, и вдруг стал интересен. Потому что изменился? Послать бы, но ты будешь вежливым.

Телефон вибрирует на ладони. Нужно собраться и поднять трубку. Как много вопросов проскочило в голове всего за пару секунд. Главное сейчас не подавать виду, что тебя что-то задело. Говори уверенно и будто без единого повода – дежурным тоном начальника. Время, место и объем поставки – все по протоколу. А-то возомнит о себе.

– Да, я слушаю, – спрашиваешь у телефона.

В трубке звучит голос Бога. Он пробивается сквозь годы, города и постоянные вопли чужих женщин, но слышно его как никогда отчетливо. И вот уже вся спесь пропала. И спорить не о чем, и доказывать некому.

– А, ты ошиблась? Ну, ты звони – ты всегда вовремя.

Кладешь телефон на место и одним пальцем покачиваешь пресс-папье. Тяжелый кусок бронзы словно маятник завораживает, размывая все, что за ним, чтобы ты не отвлекался от своих мыслей.

"План Даллеса провален. План Путина провален. Голос совести заглушают ирония Шендеровича и горечь Познера, и идти в наушниках по рельсам теперь безопаснее, чем показать паспорт гвардейцу где-то на Тверской. Кремль ждет шамана с востока, а я, не надеясь на завтра, пью портер в сквере у Казанского и читаю Кафку. И лишь ты, глядя в мои пьяные глаза, словно сыр-косичка, не сопротивляешься судьбе, соединившей нас, как неподходящие детали паззла, замяв углы", – хочется тебе сказать. И сейчас это все правда, кроме последнего предложения.

***

Десятью годами ранее, а скорее всего уже больше. Тот же частный сектор, где у людей все как у людей. Забор чуть ярче, а признаки того, что лить под гаражом прямо в землю было нельзя, еще не так отчетливо проявились.

Ты стоишь рядом с воротами. Ты только что проводил свое зеленоглазое сокровище через половину города. Еще обратно идти, и дома ноги будут приятно болеть. Десяток километров в обе стороны – совсем не расстояние, когда речь идет о таком важном для тебя человеке. Дома будет переполнять гордость, а сейчас переполняет добрая грусть – оставлять свое сокровище совершенно не хочется.

– Но я ведь никуда не денусь, – справедливо заявляет девушка.

– А может быть денусь я? – ты не придумал ничего умнее.

Как же много в этой девушке от мамы. Гены по женской линии победили практически все, что могли победить по мужской. Восточные черты лишь слегка проступают, совершенно не нарушая славянской красоты. Взгляд в упор. С лица почти никогда не сходит улыбка.

Домой тебя не приглашают, потому что уже поздно. Ворота захлопнутся, и ты пошагаешь по темноте обратно, выдумывая новые способы ее удивить и провести с ней лишние часы. Может помочь с чем-нибудь? Это всегда работало. Эта девушка из тех, кого всегда приходится добиваться, сколько бы лет ты с ней ни прожил. А ты с ней еще нисколько не прожил, а потому стараешься вдвойне.

Это одержимость, и временами невероятно токсичная. Одно неловкое слово, которому она и значения не придала, заставляет тебя не спать всю ночь, но на следующий день ты все так же рад ее видеть. Даже еще сильнее. Она обнимет тебя при встрече, и ты робко спросишь у нее, как началось ее утро, хоть она тебе это уже написала.

– Только не отводи взгляд, – шепчешь ты про себя.

Хочется умереть от счастья. Пик за пиком ты подбираешься к перевалу своей гордости, за которым наступит одержимость совершенная. Дальше обожанию будет расти некуда, и ты этого боишься. Для тебя это чувство новое. Незаменимый опыт. И ты уже начинаешь страдать от того, что чувства могут угаснуть или перестать получать ответ. Но ты еще слишком молод, чтобы понять, что безответной любви не существует. Если любовь есть, она получает сигналы. Иногда они не очевидны. И ты пока еще не понял самого главного – Совершенная Одержимость Не Источает Яд. Но чтобы она такой стала, ее придется отшлифовать, и сейчас ты лишь в начале этого пути.

На Восьмое марта ты принесешь ей прямо в классы восхитительный букет, и за такую пошлость тебя отругает учительница. Но главное, что она – твоя пока несовершенная Одержимость – счастлива.

Стрелки будут вращаться все быстрее и быстрее. В конце концов тебе найдут замену, сделают рокировку, и ты окажешься задвинут в дальний угол на почетную позицию пожизненного товарища, созерцая оттуда, как твоя Одержимость целует другого. Вы даже не поссоритесь – все произойдет само, как часто происходит в этом возрасте. И ты еще слишком юн, чтобы принять это. Не торопись – жизнь не кончается завтра. И одержимость никуда не денется, тут она оказалась права, пока не станет совершенной и не перестанет источать яд. Это ее естественный жизненный цикл. Это ее период полураспада, длительность которого невозможно предугадать заранее.

***

И вот ты снова здесь – глазеешь на пресс-папье. Ты не ожидал услышать голос Бога, но он снова пришел, чтобы напомнить, что в тебе еще есть те черты, которые бы ты никогда не хотел потерять. Да, благодетели еще с тобой. Но что-то отравило твою душу, не так ли? Мельком вспомнились девушки, с которыми ты просыпался. Они так похожи на нее – каждая по-своему. Они как элементы одного созвездия, но самая яркая в нем она. Именно по ней и находится в сумерках весь узор, и именно она выводит на новые тропы.

Ты достаешь из ящика стола давно брошенную там бутылку. Из другого ящика достаешь стакан. Ты льешь темную жидкость в стекло, а потом в себя. Снова и снова. Горло не успевает остыть. Ты жадно заливаешь. Ты бесстыден. Одержимость на грани самоуничтожения.

Спустя час вид пустой бутылки приводит тебя в бешенство. Ты слишком пьян, чтобы контролировать свою манию. Ходишь и ходишь из угла в угол. Тебя почти не видно в темноте. Под тобой скрипят новые туфли. Когда-то всего этого у тебя не было, и ты готов все отдать, лишь бы снова вернуться в те дни. Но это невозможно. Можно написать новые в тех же местах и с теми же людьми, и через десяток лет память подменит карты.