Вы отправляетесь в незнакомые страны… Две документальные повести о русских разведчиках XIX века

Персидские города – Тавриз, Казвин, Тегеран – предстают в записках Пашино, словно сошедшие со страниц «1001 ночи» – окружённые роскошными садами, с зубчатыми крепостными стенами, шумными базарами, узкими прохладными улочками.

В Тегеране, в июне 1862 года, произошла встреча русского дипломата с выдающимся путешественником Арминием Вамбери, который из Тегерана намеревался отправиться в путешествие по ханствам Средней Азии.

Пётр сразу обратил внимание на нового человека, появившегося в Тегеране и остановившегося в турецком посольстве. Получив сведения о незнакомце как о человеке «весьма многосторонне образованном, претендующем даже на знание русского языка», молодой русский дипломат решил с ним познакомиться. Интерес, как выяснилось, был взаимным – Вамбери также заинтересовался русским, который был знаком с «бытом и языком восточных татарских народов». Они были похожи, эти два молодых человека. Обоими владела страсть к путешествиям, и тот и другой были увлечены Востоком и владели многими языками. Встреча произошла на обеде в английском посольстве. В своих записках Пашино пишет: «За обедом разговор вёлся по-турецки, потому, что английский посланник г. Алисон великолепно владеет этим языком и, кроме турецкой миссии, гостей не было».

Беседа шла в основном о языках. Вамбери интересовался тюркскими диалектами, а также бытом и социальным положением волжских татар. Из Тегерана венгерский учёный отправился, как и задумал, в путешествие по Средней Азии. В облике странствующего дервиша по имени Решид Эффенди он посетил Хиву, Бухару и Самарканд, постоянно находясь на грани разоблачения. Пашино, рассказавший о встрече с Вамбери в «Санкт-Петербургских ведомостях», очевидно взял на вооружение этот

Арминий Вамбери, фотопортрет способ путешествия «под прикрытием».

Полтора года прослужил в Тегеране Пётр Иванович. Казалось бы, быстрая дипломатическая карьера ему обеспечена: знание языков (в университете он в совершенстве изучил персидский и индустани), острая наблюдательность, умение в живой, увлекательной форме излагать на бумаге свои мысли, отличное знание истории и географии должны были послужить хорошим трамплином. Однако среда, в которую попал молодой дипломат, – честный, с прямым характером и демократическими взглядами, – не приняла его, и пребывание в посольстве стало для Пашино нестерпимым. «Служить бы рад, прислуживаться тошно» – девиз грибоедовского героя был близок и Петру. Льстить и заискивать он не умел и не хотел, и вскоре стал в посольстве «белой вороной». «Судьба меня втолкнула в неподходящую сферу людей, у которых прежде всего в виду были интриги, копанье выкапывание друг для друга» – писал Пашино в записках «Из воспоминаний секретаря посольства (О тегеранской жизни)», опубликованных в двух номерах журнала «Колосья» за 1887 год. В сентябре 1862 года Пётр берёт отпуск и возвращается в Петербург, объехав перед этим всю северную Персию. Начались тяжёлые дни безденежья. Обратно в Лесной институт устроится не удалось, жалованье в МИДе было мизерное, сбережения, большая часть которых была потрачена на путешествие, подходили к концу. И тут, внезапно, его назначают первым секретарём всё в то же посольство в Тегеране. Пётр стал готовиться к отъезду, но неожиданно получает письмо от своего начальника Ф. Р. Остен-Сакена, в котором тот уведомляет, что поездка отложена.

Что же произошло? Среди газет, получаемых Пашино, оказались два экземпляра нелегального листка «Земля и Воля». Сейчас трудно сказать, были ли они кем-то подкинуты или нет, но Пётр один экземпляр показал своему приятелю и сослуживцу по министерству персу Якубу, которого считал человеком порядочным. Однако тот донёс в жандармское управление. К Пашино пришли с обыском, но ничего противозаконного не обнаружили. Тем не менее, назначение в Персию было отменено, – «ложки нашлись, а осадочек остался» – и Пётр остаётся в Петербурге, по-прежнему считаясь прикомандированным к Министерству иностранных дел. В это же время начинается обширная литературная деятельность Пашино. В российской прессе появляются собранные им за время службы в Персии материалы исторического, этнографического и географического характера. Написанные ярким, живым языком: «Письма о Персии» в газетах «Русь» и «Русский инвалид»; «За Эриванью» и «Встреча с Вамбери в Персии» в «С.-Петербургских ведомостях» – они вызвали живейший интерес у читателей. Так бы, вероятно, всё и продолжалось, если бы не произошли события, ставшие причиной нового дипломатического назначения Петра Ивановича.

В июне 1865 года русскими войсками был взят Ташкент, и к Российской империи присоединяются новые земли, на которых создаётся Туркестанская область. Появилась необходимость освоения новых территорий, для чего, в первую очередь, нужны были специалисты: управленцы, знающие Восток, и переводчики.

В конце 1865 года первый губернатор Туркестанской области, генерал Черняев, был вызван в Петербург «для окончательного разъяснения всех вопросов, относящихся до Туркестанской области и наших сношений с среднеазиатскими соседями», а на его место назначается генерал-майор Д. И. Романовский.

Военный министр Милютин представил по этому поводу доклад императору Александру II, в котором, в частности, писал: «Вашему Императорскому Величеству благоугодно было Высочайше повелеть военного губернатора Туркестанской области вызвать немедленно в Петербург. Но как, на время отсутствия генерал-майора Черняева, управление областью должно быть возложено на другое лицо, опытность и способности которого могли бы служить правительству ручательством в успешном ведении дел, то я полагал бы необходимым командировать в распоряжение командующего войсками Оренбургского военного округа, согласно последовавшему уже на то предварительному соизволению Вашего Императорского Величества, состоящего при мне генерального штаба ген.-м. Романовского, который сопровождая в минувшем году ген.-адъют. Крыжановского во время осмотра им Туркестанской области, достаточно ознакомился с положением наших там дел; причем разрешить командующему войсками Оренбургского военного округа, если признает нужным, отправить ген.-м. Романовского в Ташкент для исполнения должности военного губернатора Туркестанской области, за отъездом ген.-майора Черняева.

Вместе с тем, принимая в соображение, что в Туркестанской области чувствуется ощутительный недостаток в лицах, знающих Восток, что особенно заметно ныне, при необходимости ближе ознакомиться с туземцами, их историческою жизнью и гражданским устройством, в помощь ген.-м. Романовскому признается необходимым придать для собрания необходимых сведений лицо, специально изучившее Восток и восточные языки.

Для сего может быть назначен драгоман (переводчик, В. Ф.) Азиатского департамента министерства Иностранных Дел коллежский асессор (соответствует военному чину майор, В. Ф.) Пашино, на что вице-канцлер изъявил уже свое согласие».

По всей видимости, в этом назначении большую роль сыграл начальник Азиатского департамента МИД Николай Петрович Стремоухов, который, кроме всего прочего, озаботил Петра Ивановича, неким тайным поручением. Но об этом мы расскажем чуть ниже. В начале февраля 1866 года драгоман Пашино отправляется к новому месту службы, в Ташкент.

Глава третья

ТАШКЕНТ

Путь в Ташкент начинался от Оренбурга, куда Пашино приехал 20 февраля 1865 года и стал ждать подорожную. Кроме того, возок – транспортное средство того времени – сломался в дороге и необходимо было время на его починку. Три дня прожил в Оренбурге Пётр. Даром времени, при этом, он не терял. Заходя по делам в разные штабы и канцелярии, обедая и ужиная у «оренбургского Дюссо-Антона Каретникова», молодой чиновник приобрёл много полезных знакомств. Отнёсся, правда, к своим новым знакомым он с изрядной долей иронии: «Их прежде всего обуяла зависть, – пишет Пашино, – что я еду без них в этот обетованный край повышений и отличий, а потому в успокоение себя, они стали описывать мне самыми чёрными красками те лишения и опасности, какие ждут меня в дороге».

Своё путешествие из Оренбурга в Ташкент, Пётр Иванович описал в путевых заметках «Туркестанский край в 1866 году», изданными в Петербурге отдельной книгой, прекрасно проиллюстрированной молодым художником Дмитрием Вележевым – спутником Пашино по путешествию. К изданию также была приложена самая точная для того времени географическая карта Средней Азии, составленная астрономом и дипломатом К. В. Струве. Книга охотно раскупалась и вскоре стала библиографической редкостью. В ней впервые было дано подробное и добросовестное описание только что присоединённых территорий, поскольку кроме собственно описания самого путешествия, написанного весьма увлекательно, примерно треть книги посвящена детальному описанию торговли, экономики, вопросам образования и просвещения Туркестанского края, обычаям и быту его жителей.

Критика того времени высоко оценила труд Петра Ивановича, назвав его «дельным и очень любопытным сочинением» и «бойким рассказом, живо передаваемыми впечатлениями». И, действительно, свои многочисленные встречи в пути с киргизами (казахами), Пашино описывает с юмором и нескрываемой симпатией к кочевому народу.

Приведу небольшой отрывок, ярко описывающий одну из таких встреч: «Подозревая в каждом русском знание медицины, они (киргизы, В. Ф.) приступили к вележевской фляжке с ромом и просили у него лекарства. Я играл при этом возложенную ими на меня роль толмача. Тот с злобною миною поднёс чарку больному. Лекарство это произвело неожиданное действие, – вдруг вся юрта превратилась в больницу, веселые рожи скорчились в болезненные и все, мужчины и женщины, изъявили непреодолимое желание излечиться от какой-то неведомой немощи. Имея впереди форт №1, мы расщедрились; чарка пошла в круговую. Мужчины выпивали, чмокали губами, морщились, качали головами и приговаривали: „джаксы apaк!“– хорошая водки. Женщины же чаркой делились со своими детьми. Компания скоро повеселела, а за юртою раздавалось уже киргизское пение».

В форт №1, ставший через год городом Казалинском, путники въехали на рассвете, но как оказалось комендант крепости уже встал. Приведя себя в порядок Пашино и Вележев отправились к нему представляться. Начальником форта в то время был Михаил Павлович Юний, известный всей России, герой обороны Севастополя, один из мужественных защитников Малахова кургана. Путешественники «были приняты по-русски, по-старинному». После бани обед, который «понравился бы и сытому, до какой же степени пришелся по вкусу он после двухнедельного говенья».

После обеда комендант устроил гостям нечто вроде экскурсии по своему хозяйству и показал диковинку – слона, обитавшего в помещении из сырца на самом берегу реки. Это был подарок бухарского Эмира русскому Императору, задержавшийся в пути.

История появления в Киргизской степи экзотического животного такова. После включения Ташкента в состав России британцы, пошумев, в конце концов, успокоились. Не мог смириться с этим лишь бухарский эмир Сейид Музаффар. Однако, понимая, что силой оружия отвоевать у русских Ташкент весьма проблематично, он попытался сделать это с помощью интриг.

Вначале бухарский властитель, не мудрствуя лукаво, потребовал передать Ташкент ему, на что Черняев, дипломатично объяснил, что это невозможно. Тогда эмир отправил в Петербург посольство, которое должно было добиться согласия русского императора на передачу Ташкента под юрисдикцию Бухары. Вероятно, главным аргументом и должен был стать живой слон, предназначенный в подарок Александру II.

Черняев посольство со слоном пропустил, но дальше Оренбурга оно не прошло. По требованию главы дипломатического ведомства Горчакова, генерал – губернатор Н. А. Крыжановский бухарцев задержал. Директор Азиатского департамента П. Н. Стремоухов писал оренбургскому генерал-губернатору по этому поводу: «Ради Бога, избавьте нас от бухарского посольства… Князь (Горчаков, В.Ф.) слышать равнодушно не может об этом посольстве, да ещё со слоном». Тогда, оскорбившись, эмир придумал хитрость. Осенью 1865 года к Черняеву прибыл посланец из Бухары, с сообщением, что туда из Кабула прибыли три британских офицера, с некими антироссийскими предложениями. Эмир, считая себя другом русского императора, поспешил об этом предупредить и предложил Черняеву прислать в Бухару своё посольство. Это было явное коварство. Как писал известный военный историк и востоковед того времени М. А. Терентьев: «Не надо быть глубоким политиком, чтобы сразу же заметить всю махинацию, подведённую бухарцами. До тех пор никогда ни один азиатский владетель не просил ещё прислать к себе соглядатаев, если не нуждался в докторе… или разведчике минералов… Бухара же, грозившая до сих пор смертью каждому европейцу, пытавшемуся в неё проникнуть, тем менее, заслуживала доверия. Хитрый бухарец, чтобы вернее поймать нас на удочку, выдумал каких-то европейцев, прибывших к нему через Афганистан, зная, как мы ревнивы в этом направлении! Бухарцы не ошиблись, приманка была чересчур соблазнительна, да к тому же в просьбе прислать посольство как бы проглядывало косвенное согласие на ведение переговоров в Ташкенте, а не в Петербурге. Как бы то ни было, но азиатское коварство восторжествовало…».

К сожалению, Черняев не был искушённым политиком и приманку проглотил. Ко двору эмира были отправлены астроном Струве, один из офицеров Главного штаба, топограф и горный инженер. По прибытии в Бухару все они тут же были схвачены, став заложниками. Узнав об этом, Черняев потребовал объяснения, на что получил дерзкий ответ, где эмир, обращаясь к генералу без всяких титулов, просто «Михаил Черняев», обещал освободить заложников, если его посольство со слоном доберётся до Петербурга. Разозлённый Черняев в начале января 1866 года, во главе большого отряда (14 рот пехоты, шесть сотен казаков, 16 орудий, караван в 1200 верблюдов) переправился через Сыр-Дарью и двинулся к бухарскому городу Джизаку.

Брать зимой крепость, окружённую двойными стенами, было явной авантюрой и после недельного стояния и небольших стычек с бухарцами, Черняев принял решение отходить. «Он предпочёл пожертвовать своим именем, но не кровью солдат», – пафосно писал об этом эпизоде современник.

Эта неудача, а также неприязненные отношения Черняева и Крыжановского, и привели к тому, что «Лев Ташкента» был смещён со своей должности и отозван в Петербург. При слоне состоял меднокожий лагорец, с которым Пашино, тут же вступил в беседу. Разговор шёл на персидском языке, и Пётр узнал, что вожак слона восемь лет назад был подарен англичанам и кашмирскому магарадже, затем им отправлен в подарок владыке Афганистана Дост-Мухаммед-Хану, а тот переподарил его своему соседу, бухарскому эмиру. Все эти переселения слон совершил вместе со своим вожаком. На вопрос Пашино, чей он подданный, лагорец, к удивлению Петра, ответил:

– Я подданный Белого царя.

Комендант форта, после перевода ответа, также удивился и стал требовать объяснения, полагая, что тот или когда-нибудь попал в неволю, иди попросту авантюрист из персидских провинций Закавказья. Оказалось, всё проще.

– Я был английским подданным, – сказал слоновий начальник – и меня со слоном подарили магарадже, я стал его подданным. Потом был нукером Дост-Мухаммед-Хана и Эмира, а теперь я слуга Белого царя. Однако, ни слону, ни его вожаку не удалось побывать в Петербурге. Через некоторое время экзотический подарок был возвращён эмиру.

Что касается задержанного в Бухаре русского посольства, то после ряда поражений, нанесённых генералом Романовским бухарским войскам, эмир его отпустил с миром. Позже, в 1870 году, Струве вновь побывал в Бухаре в качестве посланника. Впрочем, это уже совсем другая история. А мы возвращаемся к нашему герою.

Наконец, долгая дорога через степь осталась позади и перед путниками показалась долгожданная цель путешествия – Ташкент. Столица Туркестана, поразила Пашино, уже при въезде, о чём он поведал в своих заметках:

«День был очень жаркий, солнце палило, как в июле в Петербурге.

– Да скоро ли же будет Ташкент?

– Да замолчи ты, тюря! – отвечал мне киргиз ямщик. – Вот сейчас, как с горки спустимся, и увидишь Ташкент. Гнать я не могу: лошади устали. Господи, да скоро ли, думалось мне, и я томился с детским нетерпением увидать его поскорее.

– Анду (вот) Ташкент, – сказал ямщик, обращаясь ко мне, когда мы начали спускаться с горы. Где же Ташкент, подумал я, тут ничего нет, кроме бесконечного сада. Я сообщил ямщику мое недоразумение, и оп расхохотался.

– В садах-то и есть дома, – сказал он, и долго после этого смеялся.

Действительно, каждому русскому показалось бы странным встретить сад, которому нет конца края, называющийся городом, без всяких следов построек. Лес этот стоял величественно, ни один листок не шевелился, потому что ветра совсем не было. Пока мы подъезжали к нему, справа и слева открывались небольшие постройки с пашнями, орошаемыми арыками, которые часто перебегали нашу дорогу. Вон направо небольшой дом двухэтажный и около него бахча, обведённая со всех сторон стеной. Этот домик мне так напомнил благодатную Персию с её бала-ханами, верхними этажами, что я невольно предался воспоминаниям о стране, в которой так приятно провёл полтора года». Но если в Персии Пётр Иванович прослужил хотя бы полтора года, то в Ташкенте, чуть более четырёх месяцев. В июне 1866 года Пашино покинул Туркестан. Покинул не по своей воле.

Глава четвёртая

НЕБЛАГОНАДЁЖНЫЙ ДРАГОМАН

В «Предписании от 24 июня 1866 года», подписанным генерал-майором Романовским говорилось: «Коллежский асессор Пашино отправлен мною из Туркестанской области в Оренбург к генерал-губернатору по неблагонадежности, и следующему при нём уряднику Уральского войска Блочкину строжайше приказано наблюдать, чтобы Пашино не входил ни в какие объяснения с туземцами и вообще не позволял себе никаких противослужебных разговоров. Если же коллежский асессор Пашино позволит себе нарушить данное ему по сему запрещение, то Блочкин обязан это открытое предписание предъявить ближайшему коменданту или воинскому начальнику, которых прошу тотчас же принять Пашино под свое наблюдение и отправить в Оренбург, уже под строжайшим присмотром офицера, с которым должен следовать и урядник Блочкин, и меня тотчас же о сём уведомить».

Д. В. Вележев. Ташкент. Рисунок из книги П. И. Пашино

«Туркестан в 1866 году»

Что же произошло? Нам представляется, что в истории с удалением Пашино из Ташкента могли сыграть два фактора. Либо оба вместе, либо один из них.

Мы уже упоминали, что своим назначением в Туркестан Пётр Иванович, скорее-всего, был обязан П. Н. Стремоухову, директору Азиатского департамента МИД России. Думаем, кроме официальных обязанностей драгомана (переводчика), Стремоухов поручил Пашино быть его негласным информатором. Получать сведения, так сказать, из первых рук, не приглаженных цензурой военного губернатора. Приведу письмо Пашино Стремоухову, содержание которого косвенно подтверждает эту версию.

«Милостивый государь, Петр Николаевич! Имею честь донести вашему Пр-ству, что 21 числа февраля я приехал в Оренбург и на другой день представился начальнику края. Об этом моем представлении я не имею ничего особенно интересного сообщить Вашему Пр-ству, разговор мой с г. Крыжановским ограничился обыкновенными фразами. Засим, до сегодняшнего вечера я успел повидать почти всех влиятельных особ Оренбурга. Каждый из них, конечно, разговаривал со мною о делах наших в Средней Азии вообще и на Сыре в особенности. Приводя всё услышанное мною в систему, я теряю голову: до сих пор я имел некоторое представление, гадательное, конечно, о положении дел наших в Азии и о самих ханствах, теперь же все слилось в одно туманное пятно или в быстро вертящийся хромотроп (световой калейдоскоп, вид зрелища – В. Ф.), в котором все цвета сливаются; словом, здесь каждый говорит своё: партия Черняева – одно, Крыжановского – другое. Крыжановский, по моему мнению, знает настолько Азию, насколько успел сам познакомиться с нею во время поездки в Ташкент. С ним никто здесь ничем не поделится, просто по русской лени, а если Крыжановский сообщит кому-нибудь свое мнение или соображение, то тот непременно поддакнет, потому что это легче и выгоднее, ибо вслед за сим является к генералу просьба о каком-нибудь сынке или племяннике. Раболепие ужасное, хотя, по-видимому, Крыжановский его совсем не ищет и, однако, не замечает. Между новостями, только что полученными с Сыр-Дарьи, первое место занимает, конечно, поход Черняева против Бухары на выручку своего посольства; потом освобождение обывателями Туркестанской области всех невольников во славу русского Царя-Освободителя, между которыми большинство купленных туркмены и персияне. Это всё, конечно, Вашему Пр-ству будет известно официальным путем раньше настоящего моего письма. Более новостей, подтверждаемых официальными донесениями из Ташкента, здесь нет или, хотя, быть может, и есть, но до меня не дошли. Впрочем, еще одно; вчера Романовский делал смотр 4-м батальонам, выступающим в Ташкент на всякий случай. Теперь позвольте сообщить Вам кое-что о бедном Струве. Вчера вечером Д. И. Романовский со мною делал амикальный (дружеский – В. Ф.) визит бухарскому посланцу. В разговоре с ним, как с приятелем, он узнал, что г. Струве с компанией находится в самом городе Бухара заарестованными на том основании, что во 1-х у них не было письма к эмиру от государя, во 2-х, что в Оренбурге задержан его посол, отправленный с грамотами к Русскому двору, и в 3-х, что в России задержано до 700 человек бухарских купцов; г. Струве с 21 своим спутником и 7 русскими купцами, оставленными в бухарских владениях, по словам посла, не раньше будут освобождены, как по освобождении купцов бухарских и допущении послу следовать в Петербург. Такой обмен посланец предлагает произвести в Казале. Генерал Романовский объяснил ему, по-приятельски, что всё, что он говорит, вздор, что Бухара должна иметь доверие к нам и без всяких церемоний должна освободить всех русских, иначе дело примет неприятный для Бухары оборот, и что, кроме этого, эмир обязан в скорейшее время согласиться на меры, предлагаемые нами для упрочения торговых сношений на основаниях международного права, чтобы впредь избегнуть навсегда каких бы то ни было недоразумений. Потом господин Романовский объявил им, что уже Бухара вынудила дружественную ей державу принять более сильные меры, чтобы понудить выполнить её требования, что Черняев перешел Сыр-Дарью и что, сделавши этот шаг, Россия не остановится до тех пор, пока желания ее не будут удовлетворены, что понятно, что этот шаг вызван не желанием приобретать бухарские земли, а единственно с целью понудить эмира уважать законные требования русского правительства. Ко всей этой речи бухарец остался совершенно равнодушен, всю причину неудовольствий сваливает на Россию и говорит, что теперь действительно война неизбежна с обеих сторон. Он говорил, что не бухарцы первые заарестовали купечество русское, а наоборот; не бухарцы заарестовали первые посла, хотя господина Струве он не считает и послом, ибо генерал Черняев, по его мнению, не имеет права отправлять посольства к коронованной особе и, что если бы какой-нибудь бухарский токсаба (военачальник – В. Ф.) прислал к русскому царю своего чиновника, то, наверное, его не приняли бы за посла – и посмеялись бы, если бы не обиделись. Беседа в таком роде продолжалась дольше часа и в конце концов бухарец настаивал на обмене, а господин Романовский говорил, что теперь уже поздно и, что кроме обмена есть еще более важный вопрос о назначении в Бухару русского консула и упрочении торговли на будущее время. Посол остался равнодушен ко всему; потому мне кажется, что ему все равно, что бы ни случилось с Бухарой и его эмиром. Он живет в Оренбурге отлично и, пожалуй, очень был бы рад приписаться к какой-нибудь гильдии. Более от себя прибавить я не осмеливаюсь ничего, потому что, не побывавши на линии, считаю себя еще весьма мало знакомым с этим делом. Здесь говорят, что причина всех бед – сам г. Струве, потому что г. Черняев не думал отправлять его в Бухару, но он сам напросился; насколько это справедливо, конечно, скоро разъяснится. Господин Крыжановский 5 марта полагает оставить Оренбург. Теперь он заботится об участи голодающих и мрущих, как мухи, башкир. В одном уезде, в течении какого-нибудь месяца, осталось круглых сирот 1500 детей, которые находятся на попечении Оренбургского общества, обувающего и одевающего их на частные пожертвования. Новая экспедиция Черняева подняла на ноги здесь все воинство, все рвутся туда, забыли и об Кунграде, и об Аму-Дарье, каждый желает отличиться, даже я видел во сне, что получил Георгиевский крест. По слухам, могу сообщить Вашему Пр-ству, что здесь полагают учредить ученую комиссию для изучения Азии, во главе которой полагают поставить Н. В. Ханыкова (известный русский востоковед и дипломат – В. Ф.), изъявившего будто уже на это со своей стороны полное свое согласие.

Вот всё, что я имел написать Вам; надеюсь на Ваше снисхождение за многословие, недомолвки, дурной почерк и прочее, потому что Вы мне это снисхождение обещали. Я буду ставить на моих письмах №№, чтобы знать, все ли они будут аккуратно доходить до Петербурга. Извините, Петр Николаевич, что перед отъездом я не успел поблагодарить Вас за всё, что Вы для меня сделали. Вы сделали много, это знает весь департамент и все мои знакомые; я не нахожу слов для благодарности и только прошу Вас верить, что я сознаю, насколько обязан Вам, и постараюсь оправдать доверие Ваше всеми силами.

С глубочайшим почтением и искреннею преданностью имею честь быть Вашего Пр-ства покорнейшим слугою.

Пётр Пашино.

Что это, как не донесение агента? И последняя фраза: «постараюсь оправдать доверие Ваше всеми силами», – говорит о многом.