Отринуты обществом,
брошены в стаю,
бродят собаки,
друг с другом играя.
Ночью холодною
воют тоскливо
вечно голодные
грязные псины.
Иль в одиночестве
или попарно
носятся-носятся
в гонке кошмарной.
Нюх обостренный
их выручить должен.
Домом приходится
угол отхожий.
Помнят: когда-то,
что дом охраняли.
Невиноватые —
их побросали.
Шея потерта
и лапы разбиты…
Отнимут у черта,
чтоб брюхо насытить.
Смотрят понуро
в глаза человечьи.
Ждут проявления
человечности.
Умные глупые
чистые грязные
Бродят по кругу
Твари несчастные
Яма
(Памяти Пивной)
В баре низком и унылом
Дым стоял столбом.
Мы лакали молча пиво,
за большим столом.
В туалеты дверь открыта,
И мочой несет.
Кто-то голосом испитым
Разговор ведет.
«Вот жена ушла, подлюка» —
Значит мало бил!
И висит такая скука,
Хоть пляши кадриль.
Рядом плачет и смеётся
парень молодой.
В стельку к вечеру напьется,
и пойдет домой
Залетели две подружки
в модных сапогах.
Хватанули по две кружки.
Прямо сущий страх.
Баба пьяная орала
мужиков костила.
Гоготала вся орава,
втягивая пиво.
За столбом стоял в пенсне
Человек приличный.
Наливал в стакан себе
под столом «Столичной»
Делал вид, что ни при чем,
Морщился открыто,
пил стакан одним глотком,
И смотрел сердито.
Автомат забрал монету,
пиво не долил.
Был и я там, за поэта.
Виршу сочинил.
Автомат
И вот настал последний день,
Когда вокруг меня,
Печальная сомкнулась тень,
Желанья усмиря.
Остались где-то позади,
За черною чертой,
И детства чистые мечты,
И юношества боль.