Под знаком Меркурия

Ну вот, хоть какая-то информация. Значить меня зовут Николай, тётку Мария Александровна, а ухаживающую за мной женщину Марфа. Судя по затрапезному виду и имени её можно смело отнести к слугам. В девятнадцатом веке была очень строгая градация по сословиям. И Марфа чисто крестьянское имя, даже не купеческое.

Тётка наконец выпроводила доктора и подсела ближе ко мне. Она взяла мою руку и тревожно глядя мне в глаза, начала сбивчиво меня о чём-то расспрашивать. Тут же начала рассказывать мне историю моей болезни. Я боялся как-то помешать ей, буквально впитывал информацию о себе. Слава богу тётушка оказалась любительницей поговорить и в течение двух часов она вылила на меня даже не тазик, а целую ванну описания моей жизни, начиная с малых лет. На предложения попить чайку я активно согласился. Уже привычная Марфа устроила меня в сидячем положении. Я выдул две здоровенные чашки душистого чая с пятком вкуснейших булочек. Когда тётушка ушла, Марфа по моей просьбе привычно подсунула под меня сосуд, заменяющую утку. Первый раз я крепко комплексовал, а потом привык. Молчаливая женщина нравилась мне своей невозмутимостью и профессионализмом. Не просто ухаживать за лежащим больным.

Неожиданно дверь распахнулась и в комнату влетела парочка детей. Вернее подростков. Белобрысый пацан лет тринадцати и девочка постарше, где-то ближе к пятнадцати. Паренёк с лёту заскочил ко мне на кровать и начал меня тормошить. Он так тараторил, что я догадался что это сын хозяйки и соответственно мой кузен. Девочка вела себя поскромнее, стояла чуть в стороне и ждала своей очереди. Но явно с трудом сдерживалась, тоже мечтала пообщаться. В течение часа я узнал, что пацана зовут Петя и он, судя по мундирчику гимназист. Его сестру зовут Анна и она учится в Москве в Елизаветинском институте благородных девиц и сейчас приехала на рождественские каникулы.

Какое счастье что я не могу отвечать, спалился бы в момент. А так с ущербного что взять, кроме анализов. Вечером, кормилица Марфа принесла чашку с вкуснейшим мясом мелко нарезанным и густым бульоном типа шурпы. Потом я сделал свои необходимые дела и быстро заснул. От обилия информации, наверное. Проснулся рано утром и стал вспоминать весь вчерашний день. На удивление голова работала ясно, и я помнил каждое слово, сказанное не только вчера.

И так попробую подвести итоги того, что я понял.

То, что я попал в чужое тело – это и ежу понятно. Судя по рассказам своих новых родственников, я жил с родителями в усадьбе неподалёку от Кинешмы. Отец умер лет пять тому назад, и ведь подлец такой пустил нас с матушкой по миру. Спустил отцовское состояние, стало быть. Хорошо, успели меня отучить, я окончил гимназию и непонятно какое-то ещё учебное заведение. Вернулся в родные пенаты несколько месяцев назад и угораздило же меня влюбиться в Людочку Белявскую, дочь нашего соседа, которая не нашла ничего лучшего, как оттачивать свое девичье оружие на мне, что б ей икалось до конца дней. Как я понял, Николаша, в чьём теле я оказался, влюбился в семнадцатилетнюю девицу. А та по малолетству решила сначала меня в себя влюбить, а потом типа бросить на растерзание более ретивым ухажёрам. Ну и я не нашёл ничего лучше, как с горя попытаться утопиться в проруби на реке, где деревенские бабы бельё полощут. Усугубилась ситуация тем, что накануне умерла матушка. И как раз на девятый день после смерти матушки, недоросль, в чьём теле я оказался – решил, так сказать, наказать девушку. Тётушка, которая находилась у нас после смерти сестры, надо же, именно в этот день отлучилась в город по надобности.

Меня вытащили из воды мужики, как-то растёрли, переодели и послали в город за тётушкой. Та, сразу же вернулась и повезла меня к себе. Почти месяц я лежал без сознания. Метался в бреду, горел в жару, приглашённый доктор, конечно, боролся с болезнью, но всё бесполезно. Собирались уже посылать за батюшкой, когда я неожиданно пришёл в себя.

Ну приблизительно так я скомпилировано, отбросив лишние эмоции, получил выжимку нескольких последних лет своей жизни. Ну хоть что-то проясняется.

Нужно, конечно, пользоваться ситуацией и впитывать жизненно необходимую мне информацию. Я ведь не могу правильно говорить, естественно писать, а может и читать. Не умею молиться и не знаю многих элементарных вещей. От тётушки мне много пользы не будет, от сиделки тоже. А вот молодняк в лице Петрухи и Анны надо припрячь. Без них я не смогу быстро влиться в местную жизнь. Но как объясняться, если мне не получается пока говорить. Вернее, хрип потихоньку начал преобразовываться в членораздельную речь. Но пока Марфа меня почти не понимает. А может она тупая, ну крепостная, наверное, забитая. Века угнетения, моя – твоя, чего изволите, не более. Нет, нужно постепенно разрабатывать голосовые связки.

Со следующего дня я перед сном, когда оставался один, начал тихо разговаривать с собой. Дня три ничего не получалось толком. На четвёртый, я отхаркнул в тряпку какие-то сгустки и сразу стало легче. Петь конечно не смогу, а тихо говорить получалось. Афишировать это не стал, рано ещё.

На следующий день, пришел незабвенный Карл Иванович и после быстрого осмотра предложил мне подняться.

–Ну-с молодой человек, залежались Вы. Давайте-ка попробуем подняться. Милочка, помогите нам.

Так, поддерживаемый с двух сторон Марфой и доктором, я сделал первый шаг. Ноги будто чужие, с усилием начал переставлять сначала одну, потом другую ногу. И так несколько раз от стены до стены. Ноги начали предательски дрожать.

–Всё, на сегодня хватит. Завтра, дорогуша продолжайте с Николаем Васильевичем (ага, батюшку звали Василий) заниматься, как сегодня.

С того дня я начал вставать, а это было чрезвычайно важно для меня. Что бы самостоятельно исполнять свои интимные потребности в ночную вазу. Через три дня я уже прогуливался с Марфой по дому, пока только по второму этажу. Домина приличный, на втором этаже было четыре спальни, кабинет и небольшой холл с диванчиком. Вот он и был моей целью. Пол часа шорканья по этажу и приземление на диван. Дети составляли мне компанию, развлекали меня – это они так думали. А я внимательно выслушивал их, одобрительно кивал, а вечером анализировал всё сказанное. С тётушкой встречался реже, обычно она приходила с утра, вместе с Марфой. И пока та меня кормила, Мария Александровна рассказывала, как она видит моё будущее. При этом жалостливо посматривала на меня, явно переживала за племянника. Мне кажется, она была очень дружна с матушкой. Именно от неё я узнал много нового о моей семье, родителях. Слушать её было интересно, натуральная блондинка, лицо, усыпанное веснушками (теперь понятно в кого Петенька пошёл) живо рассказывала про нашу семью. Периодически всплёскивала руками, когда увлекалась подробностями. Звать меня оказывается Басов Николай Васильевич. Папенька, Василий Андреевич Басов, отставной поручик лейб-гренадёрского полка, был серьёзно ранен в битве при Лубино в 1812 году. Вернувшись домой, батюшка пустился во все тяжкие. Вместо того, чтобы наладить и так уже пошатнувшиеся благосостояние семьи, он начал пить, поигрывать в карты. В результате наша фамильная усадьба в селе Никольское была перепродана богатому соседу. И это бы полбеды. Но вместе с усадьбой ушло и само село, весьма богатое по тем временам, приносило неплохой доход от дерево распиловочного цеха и рыбной ловли. Более трёхсот душ крестьян проживало в том сельце.

И только преждевременная кончина предка не дала пойти нам с матушкой по миру. В результате у нас осталась старая усадьба в деревне Селезнёво, аж в двадцать дворов и восемьдесят душ крепостных, еле сводящих концы с концами. И то, только благодаря супругу моей тётушки, купцу второй гильдии Курлину Георгию Ивановичу, который выкупил у банка заложенную деревеньку, мы с матушкой смогли как-то существовать. Я окончил местную гимназию и реальное уездное училище. Вот что я смог почерпнуть из нескольких встреч с тётушкой.

4

Через неделю я с помощью верной сиделки довольно шустро передвигался по дому семьи Курлиных. По утрам, пока детвора ещё спит, после плотного завтрака я читал местную прессу. Вначале сильно мешали лишние буквы типа Ъ и других. Постепенно привык и не замечал. В первую очередь меня интересовало время, в которое я попал. Свежая газета была датирована 13 февраля 1828 года. Третий год уже на российском троне младший брат Александра I – Николай I. Живём мы сейчас в уездном городе Кинешма Костромской губернии. Хозяин семьи – Георгий Иванович Курлин в данное время отсутствовал, уехал по делам в губернский центр. Всем заправляла тётушка. Кроме двух детей в доме была куча дворни, перед глазами мелькали какие-то тётки, из мужчин в дом заходил только дворник и по совместительству истопник Прокоп. Ну да, две серьёзные русские печи, обогревавшие каменную домину, надо было протапливать, чем и занимался сей индивид. Одна из печек было обложена изразцовой плиткой и смотрелась обалденно. Дворня меня не признавала, когда я проходил мимо кухни, две дородные женщины только окидывали меня взглядом и продолжали точить лясы. Зато Марфа, уловив моё недоумение, командным голосом быстро построила их. Видимо её должность было повыше.

После обеда я всегда ждал своих кузенов. Петька прибегал первый и вываливал на меня свежие новости. Неважных не было. У соседей сука ощенилась, пьяные мужики на улице дрались, а в гимназии новый учитель словесности – такой смешной.

Анюта приходила попозже, видимо ждала за дверью, пока брательник выговорится. Зато потом она без помех рассказывала про жизнь в Москве, где она жила в семье дяди по отцовской линии уже второй год. Слушать девчушку было очень приятно, нежный голос и постоянный румянец удивительно шли ей. Периодически краснея, когда увлекалась рассказом и требовательно теребила меня за рукав, она живо и непосредственно описывала жизнь старой столицы. Через десять дней ей предстоит вернуться в Москву.

Да, папенька не жалеет денег на образование деток. С ними у меня были связанны особые планы. Дело в том, что потихоньку немота отступила. Я пока тихо читал вслух газеты, когда был один в комнате. Что бы объяснить Марфе, что я хочу, я притягивал её голову к себе и на ухо громко шептал, ну или тихо проговаривал. Она не сразу, но понимала меня.

Так вот я хотел воспользоваться помощью детей и собирался сделать это завтра, в подходящее время.

Назавтра, после обеда тётушка уехала к подруге с визитом, и мы были одни. Марфу я выставил из комнаты и сделал знак детям подойти поближе:

–Дорогой братец и Анечка. Мне трудно говорить, потому пожалуйста не перебивайте меня. Я хочу попросить вас о помощи.

Здесь главное сразу поразить, заинтересовать. Дети вытаращили глазёнки и внимали мне аки проповеднику.

–Вы меня хорошо знаете?

–Хм, ну конечно, ты Николя, мой братец, – сразу отреагировал Петя.

–Я тебя Ники помню с тех пор, как вы переехали под Кинешму, а что? – это добавила Анечка застенчиво.

–А вот я вас совсем не помню, ни вас ни матушку вашу. Свою тоже не помню. Жизнь свою вообще не помню. Всё, что я помню – как очнулся и меня доктор осматривает. До этого ничего – вообще, богом клянусь, – и я быстро перекрестился. Вроде не ошибся, справа-налево.

Глубокая тишина, вот бы сейчас сфотографировать эти лица. Глаза огромные от удивления, особенно у сестрички, очень уж у неё все эмоции на лице. Если Петьке очень интересно, и он ждёт продолжения, то сестра постарше и поумнее. Сначала я видел в её глазах удивление, непонимание, она думала о шутке или розыгрыше. Но потом пришло понимание, что я не придумываю и её глазки наполнились слезами и она прикрыла ладошкой ротик, чтобы не вскрикнуть. А там и братец прочувствовал серьёзность момента, улыбка сошла с лица.

– И что теперь, как ты жить будешь? – первым нарушил тишину Пётр.

– Да вот и я, который день лежу и думаю – как?

–Читаю с грехом пополам, писать не получается. Даже молитв не помню. Трудно. Может Вы мне поможете первое время? Только не надо говорить маменьке. Я хочу попробовать вспомнить. Поможете?

–Я согласен, тут же отреагировал Пётр, -ну ещё бы, такое развлечение.

–Конечно, Николя, я сделаю всё, чтобы тебе помочь, только мне скоро возвращаться в Москву, – это сестрёнка, волнуясь, возвратила ответ.

Ну, я как бы другого и не ожидал, но всё равно приятно.

С этого дня мой день изменился полностью. С утра Анечка приходила, и мы занимались чистописанием. Проблемы писать у меня не было. А вот шоркать гусиными перьями по шершавой бумаге – это каторга какая-то. Бедный Александр Сергеевич, как он стихи то писал такими перьями. Это ещё сестрица очиняла аккуратно мне перья. Изучение древнегреческого и латыни было сразу мной отвергнуто.

–Николя, но без этого невозможно быть образованным человеком.

Ещё как можно, знала бы сестрица, насколько невостребованными станут эти языки позже. Занятия математикой уже Аня сама отменила ввиду того, что её уровень знаний был неприлично низкий по сравнению с моим. А вот законом божьим она мне мозги забивала.

Петя приходил после занятий в гимназии. Он притащил православный молитвослов, и я заучивал наиболее важные из них. Через неделю я знал наизусть – «Отче наш», «Символ веры» и еще пяток других произносил, периодически подглядывая в шпаргалку.

В остальное время я расспрашивал детей об окружающем меня обществе. Разобрался с постными и скоромными днями. Когда нет поста – едят скоромную пищу, это все молочные блюда, мясные и яйца.

Состоялся разговор с тётушкой, невозможно стало игнорировать её. Ей уже донесли, что голос у меня вернулся и я общаюсь с детьми. От этого разговора многое зависело. Я усадил дражайшую Марию Александровну в кресло, сам устроился на диванчике.

–Дорогая тётушка, я хочу поговорить с Вами о том, что произошло со мной.

–Понимаете, я когда очнулся после болезни, долго не мог понять, что со мной и где я нахожусь. Потом, общаясь с Вами и с детьми я начал что-то вспоминать, но так фрагментарно. Тут помню, там не помню. Я не знаю, что с моей головой, надеюсь с божьей помощью всё вспомню. Но пока кроме Вас в этом мире у меня никого нет, и я не знаю пока как жить дальше, видимо нужно время. Поэтому прошу Вас помочь мне всё вспомнить.

Тётушка явно не ожидала такой речи от меня. Я даже не знаю, как они раньше общались. Может ругались постоянно.

Долго Мария Александра не думала, но на пару минут пауза растянулась. Наконец она решительно тряхнула головой, встала и подошла ко мне. Притянув мою голову к своей немаленькой груди, она стала гладить меня по голове.

–Бедный мальчик. А я уже не знала, что и думать. Я же подслушивала, как вы занимаетесь с детьми. Раньше ты иначе разговаривал. Вы с Петенькой частенько играли вместе, прямо как сверстники. Ты редко был серьёзен, пожалуй, после смерти Поленьки (Полина Александровна моя матушка, кто не понял) только. Я уж думала, как подменили тебя. А оно вон что оказывается.

Браво, бинго. Вовремя я затеял этот разговор. Дальше начались бы недомолвки и проблемы.

– Вот вернётся на днях Георгий Иванович и мы поговорим о твоём будущем. Если ты помнишь, он любит тебя как своего сына. И после твоего возращения он предлагал работать у него приказчиком для начала. Не помнишь? Бедный мой.

И тётя ещё сильнее прижала мою голову к себе.