Это сладкое слово – Камчатка

Это сладкое слово – Камчатка
Владимир Георгиевич Стогов

История из жизни молодого специалиста, приехавшего работать в один из самых далеких и чудесных уголков СССР.

Светлой памяти Николаенки Виталия Александровича,

павшего – с фоторужьём наперевес! – от лапы камчатского медведя,

и Раимова Таджибая Бакировича,

сгинувшего – без следа – в мутноваводах Семлячикского лимана посвящается эта книга.

Автор

У-у-у! Это сладкое слово – Камчатка!

Виктор Цой

Часть первая

СИЯЮЩИЕ СНЕГА

Г л а в а П Е Р В А Я

«Она была чиста, как снег зимой, в грязь…» – дальше он не помнил.

То есть, Владимир Высоцкий был его любимым бардом, и многие из его песен Груздев заучил наизусть. Многие, но не эту, видимо потому, что доселе подобная тематика лично его как-то не особенно и задевала. Обновить же в памяти текст, поставив соответствующую кассету, он не мог – в доме у него не было магнитофона. «Зри в корень» – не было и электричества! И само это злополучное письмо было доставлено шальным, случайным вертолётом, удостоившим их своим посещением единожды за истекший месяц.

А ведь весь последний год Груздев почитал себя счастливейшим из смертных! В самом деле, у него была настоящая мужская работа, свой персональный – впервые в жизни! – домик над океаном, а также любимая девушка. Да что там девушка – невеста и в обозримом будущем молодая жена, хранительница домашнего очага, ближайшая сподвижница и наперсница.

И вдруг в одночасье всё рухнуло… Он вновь подобрал скомканное и отброшенное в дальний угол (но хоть не спалённое им в сердцах!) сверхлаконичное её письмо и, тщательно разгладив ребром ладони на столешнице, принялся осмотрительно и вдумчиво в него вникать. Да, покаянное, горько сожалеющее об утраченном, с неряшливо – в местах оросивших его слезинок! – расплывшимися чернилами; педантичная по своей натуре «его» Маринка и на этот раз писала не шариковой, а перьевой авторучкой…

Но из всего этого следует, что далеко ещё не всё для него, Груздева, потеряно. А ну как всё здесь бросить, ринуться наобум, примчаться к ней туда без приглашения, образцово-показательно набить счастливому сопернику морду, взять её за руку и увезти? Мечты-мечты… Но, предвкушая чтение вот этого (а тогда ещё просто очередного) её письма как сугубо домашнее, интимное удовольствие, он с лёгким сердцем помахал улетающему борту ручкой. Следующей же транспортной оказии, очень даже просто, можно прождать ещё с месяц. Не сезон – и этим всё сказано.

Тем не менее его взрывной, холерический темперамент требовал немедленного выхода, битья, действия! И поскольку никого иного из сложившегося любовного треугольника в радиусе ближайших двух-трёх тысяч километров кроме самого Груздева, попросту не просматривалось, то пинать и охаживать, пусть даже чисто умозрительно, принялся себя первого…

Да, он остановил свой выбор на доброй и хорошей девушке, сызмальства влюблённой в неповторимую дальневосточную природу и неравнодушной к нашим братьям меньшим, но по сути своей – законченной горожанке. То есть она бы ещё могла сюда к нему заскакивать по сезону как на дачу, как в увлекательный турпоход наконец. Но, положа руку на сердце, представить её молодой хозяйкой в этом его домике? Или в ихнем милом Жупанове? Иными словами, без магазинов, парикмахерской, поклонников, тусовки, телевизора и даже без лампочки Ильича? Нет, это про кого угодно, но только не про Истомину Марину сказано…

Далее, сам их роман был закручен с совершенно непомерным – даже для последней четверти ХХ века! – географическим размахом. В самом деле, около двух лет тому назад он, в ту пору вполне преуспевающий инженер-геохимик одной Подмосковной научно-производственной организации, и она, студентка-практикантка Дальневосточного университета, впервые увидали друг друга, а вскоре и более тесно познакомились в геологическом поле под Комсомольском-на-Амуре. Второе – очень решительное! – и растянутое на целую неделю свидание произошло, когда она без предупреждения нагрянула к нему в подмосковные Бронницы на зимние студенческие каникулы. И наконец, двухнедельный визит самого Груздева в славный город Владивосток, после которого оба они, не сговариваясь, стали считать себя женихом и невестой.

И в-третьих, но, как сейчас ему вдруг э т о представилось, оно же и во-первых, и во-вторых, именно в свой владивостокский приезд он лишил её невинности. И как раз в этом своём новом для себя качестве – молодой женщины – его Маринка при первом же мало-мальски серьёзном натиске (со стороны) и сдалась…       А ведь будучи девственницей из-за органически присущей ей боязни дефлорации, по инерции или даже из благородного желания ему, Груздеву, свою непорочность в качестве главного свадебного подарка преподнести прежняя его Маринка очень даже за себя бы постоять смогла.

И уже вовлекаемый новыми эмоциями и чувствами вот в это русло воинствующей девственницы, а не столь сладких и привычных ему на протяжении целого года воспоминаний об одиннадцати владивостокских ночах Груздев воссоздал перед своим внутренним взором бронницкий её визит.

Начать с того, что и он проходил под счастливой для них обоих звездой: ведь именно в ту пору Груздев оказался полноправным обладателем ключей от меблированной двухкомнатной квартиры – женатая пара его друзей-приятелей отбыла в длительную загранкомандировку. А на другой день Маринкиного появления Груздев сумел пробить у себя в экспедиции недельный отпуск за свой счёт. И понеслось: с утренней электричкой – час езды до Казанского вокзала – они убывали в центр и день напролёт насыщались там музеями, выставками, просто любимыми груздевскими уголками, а пропустив вечерний вал пик и затарившись столичными деликатесами, возвращались под гостеприимный кров. И здесь уже начиналась своя интрига…

Дело в том, что ещё в пору первого их знакомства в геологическом поле Груздев, едва удостоверившись, что судьба свела его с настоящей девушкой, событий отнюдь не форсировал. Ему было дано понимание: что уж если он из неё сумеет ( а сам он этого и хотел, и верил! ) вырастить для себя невесту, то стоит с толком и с наслаждением пройти весь этот трепетный путь шаг за шагом. И на первых порах у них просто было много романтики: с незатухающими за полночь кострами под гитарный перезвон, с танцами при луне и прощальным – «спокойной ночи» – поцелуем на рассвете. Конечно, вокруг в изобилии произрастали кусты, и те, кто желали, использовали их по назначению… Но, первая брачная ночь и комары? – вот как раз-то в этом Груздев был настоящим романтиком.

И вот наконец, казалось, всё к тому располагало. Но девушка опять выглядела – не готовой…

– Так неужели ты о возможности таких отношений, нагрянув сюда ко мне, двадцатипятилетнему мужчине, совсем не думала? – слегка кипятился и искренне недоумевал Груздев.

– Нет, – порой она бывала на удивление лаконичной; и что у неё на самом деле там, в этой симпатичной, гладко причёсанной головке?

Но на «нет» и суда нет: и первые две ночи Груздев исподволь, понемногу её к себе приучал… По-спортивному развитая физически и красивая не только лицом, но и телом Маринка во всём, что касается обнажёнки, вела себя – на удивление! – зажато и скованно. Но уже на третий вечер, а день выдался ветреный и морозный, и они возвратились домой по ускоренной программе, до вечернего часа пик, итак, намёрзшись за день, дева долго отогревалась, пристроившись прямо на ковре подле электрокамина и будучи одетой в одну лишь полотняную ночнушку до пят. При этом, пока была зажжена многосветильниковая верхняя люстра, ночная рубашка совсем неплохо драпировала главные её прелести, но стоило Груздеву из комнатного освещения оставить один настенный ночничок, как красноватые каминные блики и отсветы – именно по отношению к материи – начали действовать наподобие рентгена… Но для мужчины по-прежнему оставалось загадкой: красуется ли она перед ним сейчас осознанно, принимая одну позу завлекательнее другой, или же бездумно, по-звериному, нежится в инфракрасном излучении, подставляя ему то бочок, то задок?

Но вот она вдосталь у тепла нанежилась и, обратя к нему глазастое личико, попросила:

– Помоги! – одновременно с этими словами протягивая Груздеву и руку.

Он галантно подскочил на её зов и попробовал приподнять с пола за руку, а она – не поддавалась! – девушка, оказывается, была настроена игриво. От неожиданности он совсем было потерял равновесие; при этом оба они – чудом! – на камин не обрушились… Но выправился и с неотвратимой решимостью подхватил далеко не миниатюрную деву на руки, с лёгкой натугой донёс до стоящей в этой же комнате и уже разложенной на ночь тахты, а уж на ней-то они тогда всласть побарахтались! При этом в ходе полушутливого, но ожесточённого сражения длиннополая её ночнушка сбилась заведомо выше пояса и… – на какой-то краткий миг! – как ему показалось, всё у них по полной программе произошло. Во всяком случае, сам молодой человек финишировал…

Деликатно сознавая, что ни его – повторные за одну ночь! – притязания равно и излишние расспросы новоявленной женщине покажутся едва ли уместными, Груздев с сознанием исполненной миссии довольно быстро тогда заснул. А наутро всё никак не мог оторвать горделивого мужского взора от красноватого овального пятна, вызывающе украсившего её светло-голубую ночнушку аккурат посередине.

Но она, перехватив один из таких вот многозначительных взглядов, неожиданно вылила на него свой отрезвляющий ушат:

– Это вовсе не то, что ты думаешь. Просто у меня этой ночью неожиданно начались месячные…

Которые благополучно и продлились до самого её отъезда.

Г л а в а В Т О Р А Я

Отстрадав положенные природой и А.П. Чеховым три дня, Груздев написал невесте ответное письмо, отпускающее ей все её грехи. Написал так, как и следовало написать : деликатно и сдержано, но и вместе с тем уверенно, по-мужски.

Запечатал в весёленький, с малиново-голубой оторочкой авиаконверт и отнёс на расположенную в полутора километрах от них, на краю всё того же Жупанова, погранзаставу. К погранцам краснозвёздный вертолёт в зеленовато-камуфляжной окраске наведывался – по погоде – каждые несколько дней. Правда, влезть в него пассажиром стороннему лицу в те годы было примерно то же, что записаться в отряд космонавтов. А вот почту от соседствующих организаций они забирали довольно охотно. Таким образом, с личной жизнью у Груздева на энный промежуток времени всё было законсервировано…

Но, как это с ним частенько случалось, затяжные и чрезмерные эмоциональные переживания властно потребовали интенсивной и немедленной физической нагрузки, полноценного мужского действа. Между тем по всему заповеднику мартовские учёты были завершены, а все «дневники наблюдений» по ихнему лесничеству лично им перепроверены и уже отправлены. Блаженное межсезонье – лафа для лесников и всей вышестоящей по рангу лесоохраны на местах.

И как раз на такой случай у Груздева ещё с прошлого года был задуман примерно недельной протяжённости маршрут, призванный совместить приятное для себя с полезным для заповедника. И дело оставалось за малым – убедить в последнем своё непосредственное начальство.

Таковым у них в Жупанове являлся двадцатишестилетний лесничий Сергей Яценко. Чистокровный хохол из Приморской глубинки, имеющий лесотехнический факультет Уссурийского сельхозинститута за плечами и фигуру борца-тяжеловеса, Серёга мог бы быть неплохим парнем. Но он прибыл сюда по распределению уже женатым человеком…

А не успел приехать, как его – тут же! – глубоко уязвили и обидели, зачислив ему в штат лесничества собственную жену (окончившую то же учебное заведение по той же, что и у него специальности, к тому же с красным дипломом!) всего лишь… лесником. При этом, правда, подразумевалось, что как только освободится вакансия зама лесничего – в общем, нужно немного подождать. Яценки прождали с год; вакансия открылась; и тут им, как снег на голову, свалился Груздев – этим самым замом и назначенный! С тех самых пор претензиям Хохла к вероломному заповедницкому начальству и его же незатухающей обиды на весь окружающий мир не стало предела…

На этих мотивах, в общем-то, и собирался вести свою игру Груздев, входя с лёгкого морозца в чрезмерно просторные – для двоих – и жарко натопленные хоромы четы Яценок:

– Дома есть кто? Хо-зя-ева!

– Есть-есть. Проходи, коли зашёл. Здорово! – неожиданно возникший из бокового придела Хохол (они были почти одного роста, но лесничий во всём, кроме высоты, выглядел значительно габаритней) исподлобья окинул своего зама испытующим взглядом и руки для приветствия не протянул…

А тому не больно-то и хотелось:

– Привет! Я вот чего зашёл, у нас по лесничеству какой-нибудь настоящей мужской работёнки на ближайшую неделю не предвидится?

От такого запроса Хохол даже слегка опешил, но виду постарался не показать, помолчал многозначительно, собираясь с мыслями:

– Да нет ни х-чего. Из города – молчок. Ну, а мы сами сидим и никуда не рыпаемся. В принципе нам на мозги сверху никто не капает…

– Вот и я к тому, чтобы они окончательно не заржавели. Неплохо бы, к примеру, медведицу с медвежатами-сеголетками в пяту потропить, на предмет обнаружения родовой берлоги.