За тридевятью морями

– Служба как служба. С кубинцами живем душа в душу. Учим их военному делу и русскому языку. Я уже и ругаться по-кубински умею, а кубинцы по-русски. Я даже петь по- ихнему могу.

Прохоров наклоняется ближе к Владимиру, сжимает в приветствии кулак и тихо поет:

– «Куба! Ке линда эс Куба. Кьен ла дефьенде ла кьере мас! Куба! Ке линда эс Куба. Кьен ла дефьенде ла кьере мас!» Как? (Куба! Какая ты красивая, Куба! Кто тебя защищает, тот тебя любит еще больше!)

Владимир смеется, показывает большой палец.

– Все понятно. И произношение приличное.

– Во – во! Они наше слово «давай» очень любят. Чуть что, «Иван, давай!». И слово «молоток» им очень нравится. «Иван, ты молоток!», «Давай, молоток!». Увидят кубинку, обязательно подтолкнут: «Отличная чувиха! Давай, Иван, клей!».

Прохоров смеется, над ним снова нависает стюардесса с подносом, укоризненно на него смотрит, подносит палец к губам, указывает глазами на спящих соседей. Прохоров понимающе кивает, ставит на поднос пустые стаканчики. Когда стюардесса удаляется, он наклоняется ближе к Владимиру.

– Я по-кубински уже много понимаю. Во всяком случае, уже практические занятия могу вести с кубинцами один. Без переводчика иногда управляюсь. Ведь на всех специалистов переводчиков не хватит. На Кубе сто переводчиков, а все равно на всех не хватает.

Владимир улыбается, смотрит в иллюминатор на проплывающие внизу облака, что-то там замечает, поворачивается к Прохорову, но тот уже дремлет. Владимир снова смотрит в иллюминатор и не может сдержать улыбку…

Владимир вспоминает, как его собирали его на Кубу. Громче и шустрее всех была, конечно, его дорогая сестричка, юркая восьмиклассница Юля.

– Посмотрите-ка на эту «смерть носильщикам» или «мечту оккупанта».

Юля тащит чемодан. Владимир смотрит на сестру осуждающе. И грозит ей пальцем. К ней на помощь спешит мама Владимира, Мария Александровна.

– Ставь сюда. На диван.

Мама открывает чемодан, начинает складывать в него под белье буханку бородинского хлеба, батоны копченой колбасы, банки с тушенкой, обернутые в целлофан. Отец кладет в него пакет с семечками и банку «Бычки в томатном соусе».

– Папа, – хочет удержат отца сын, – все это отберут таможенники, а семечки – в первую очередь.

– Ничего-ничего, мама продолжает втискивать в чемодан консервы, – Не отберут. Это на первое время. Ты же их любишь.

Владимир обреченно вздыхает и затягивает лямки чемодана.

Брат и сестра беседуют наедине в комнате Юли.

– Мне Муза нее звонила?

– За час до твоего прихода.

– Да ты! Ты бьешься, бьешься как рыба об лед, а она тебя элементарно игнорировала. И вдруг в ней к тебе такая пышная любовь пробудилась.

– Заткнись! Много ты понимаешь! Приеду в отпуск и на ней женюсь. Тебя не спрошу. Я сам знаю, любят меня или нет.

– Сам ты ничегошеньки не понимаешь. Не мыслишь и не видишь. Крутит она тобой. А ты дурак. У тебя просто больное самолюбие. Хочешь добиться благосклонности, а она от тебя просто деньги хочет получить, на сертификаты желтополосые тебя разводит. А любовью здесь и не пахнет. Ты просто пентюх, братец, лопух и простофиля. Да ты и сам ее не любишь. Так, привык. Так не любят!

– Как – нибудь без тебя во всем разберемся! Ладно, сестричка?

– Разбирайся, разбирайся. Да только поздно будет! Я с тобой, Вовка, своим чутьем, своей интуицией делюсь. Я просто всеми фибрами своей души чую…. А ты…

– Слушай, Юлька, прекрати. Я и так весь на нервах с этим отъездом, да еще ты тут ноешь, ноешь. Отстань!

– Потом пожалеешь! Еще как пожалеешь, что опытную женщину не послушал.

– Ну, ты, опытная женщина. Я от тебя уже устал. Отвали! Все зудишь, зудишь….

– Все! Да кому ты нужен, чтобы зудеть тебе. Собирайся! Тебе же добра желают. Как-никак я тебе не чужой человек, а сестра. Кровинушка твоя родненькая! Не буду тебе мешать! Звони своей ненаглядной Музочке – Пузочке!

Юля в расстройстве чувств выбегает из комнаты и хлопает за собой дверью. Владимир подсаживается на кресло к телефону.

Самолет «Ту-114» с треском выпускает шасси. Владимир в иллюминатор созерцает открывшийся ему внизу дивный пейзаж: зеленые луга, большие озера и маленькие прудики, белые длинные пальмы, изгороди, деревянные домики и потом большие дома Гаваны. Самолет идет на снижение.

– Красотища! – восторгается Владимир.

– Это первое впечатление, а оно, как утверждает какой-то, не помню, классик, самое верное.

Владимир втискивается в иллюминатор. Самолет мягко приземляется и, слегка подпрыгивая, подруливает к месту стоянки. Заурчал, еще немного проехал вперед и остановился, как вкопанный. Пассажиры захлопали в ладоши летчикам в благодарность.

На ветру полощутся на ветру кубинские флаги: один бело-синий с белой звездой в красном треугольнике, а другой красно-черный.

Одним из первых Владимир спускается по трапу. В одной руке у него сумка, в другой – плащ-болонья. У трапа оживленно беседуют между собой кубинские пограничники.

– Добрый день.

Пограничники перестают разговаривать и молча рассматривают Владимира. И вдруг все заулыбались.

– Ну, здравствуй, свободная Куба, первая социалистическая страна в Америке.

– Здравствуйте, товарищ.

Следом за Владимиром спускается Прохоров. Он по – кубински приветствует пограничников.

– Салуд, компаньрос!

– Буенос диас, компаньеро! – отвечают погранцы.

Владимир и Прохоров с другими пассажирами идут к зданию аэропорта и проходят паспортный контроль. Сотрудница берет паспорт Владимира, листает его, сличает фотографию Ершова с оригиналом. Прохоров подмигивает Владимиру, мол, обратил внимание, какова? Владимир краснеет. Сотрудница паспортного контроля смачно шлепает штемпелем и безразлично смотрит на Владимира чарующими карими глазками. Одарив сотрудницу широченной улыбкой, Прохоров подает паспортистке свой паспорт.

– Проходи уж!

Владимир видит свой чемодан на движущейся ленте транспортера.

– Помощь не требуется? – Спрашивает Прохоров.

– Ничего, я уж как – нибудь сам.

С трудом Владимир снимает чемодан с ленты. У Прохорова оказывается тоже очень внушительных размеров чемодан, но поменьше чем у Владимира. Владимир, пыжась, водружает чемодан на стол таможенника для досмотра.

В таможенный контроль аэропорта влетает высокий парень в национальной кубинской рубашке – гуаявере. Он внимательно окидывает толпу прибывших пассажиров, слушает раздающееся в этот момент по радио объявление о прилете и уверенно направляется через служебный проход прямо к стойке таможенного контроля, у которой стоит Владимир. Не доходя несколько шагов до стойки, парень громко приветствует таможенника.