Свой среди чужих, или Гауптман с Олерона. Часть вторая

Хорошо говорить: «Не волнуйтесь». Это же не у него в мозгах ковыряться будут. Но сейчас не об этом.

– Скажите, Петер, – начал я издалека, – а я могу сегодня вечером прогуляться по станции, ознакомиться, так сказать, с достопримечательностями…

Он посмотрел на меня подозрительно

– Зачем вам это?

– Ну-у-у так… для общего развития. Я никогда не был здесь.

– Яр, послушайте меня, сегодня у вас заезд в клинику, сдача анализов и прочее, подготовка к завтрашней процедуре, послезавтра вы уже отбываете. Я за вас отвечаю. Моя задача в целости и по возможности в сохранности отправить вас на Олерон. Чем меньше вы отсвечиваете здесь, тем лучше. И не только для вас. Поверьте мне на слово, служба безопасности здесь работает не хуже, если даже не лучше, чем на Земле. И если вы не увидели здесь черных мундиров гестапо – это не значит, что их здесь нет. Каждый прибывающий на СТК 3 сразу попадает в их поле зрения. Так что от ночных прогулок вам придется воздержаться, – жестко закончил Холечек.

– Понятно, – вздохнул я. – Ну нет – так нет.

Что же, Анна Мари, пока отложим наше свидание до лучших времен.

– Как я попаду на звездолет контрабандистов, если здесь все так строго? Я так понимаю, мне, чтобы улететь на Олерон, вначале надо просочиться на базу «Депо сортировочное»?

– Правильно понимаете, Яр, – не разжимая губ, ответил Холечек, – но не забивайте себе голову ненужными деталями. Как вы туда попадете, это не ваша проблема, это моя печаль.

Ишь ты, какой деловой, ну и хрен с тобой, печальный ты наш. Я молча уставился на дорогу. Движение было небольшое, лишь изредка по узким путепроводам улиц навстречу нам двигались кары, в основном такие же букашки, как наш. Весь городок подсвечивался за счет довольно высоких зданий, построенных в ультрасовременном стиле – из стекла, стали и бетона. Несмотря на то, что сейчас лунный вечер был в самом разгаре, в зените, так сказать, народу на улицах было совсем мало.

Мы подъехали к башне семиэтажного здания, подсвеченного розоватой неоновой подсветкой. Возле входа – горящие, ослепительно-белые большие, каждая метра два в высоту, объемные буквы, стоящие прямо на асфальте, составляли слово СОМНО.

– Все, выгружаемся, приехали, – сказал Петер Холечек, подъезжая к пандусу главного входа.

Несмотря на то, что клиника СОМНО внешне мало напоминала ранее посещаемые мной медицинские учреждения, скорее роскошный пятизвездочный отель, легкий озноб меня все равно прошиб. Ничего не поделаешь, синдром боязни белых халатов – это фобия такая, которой страдаю не только я один, но еще куча народу.

– Вот смотрите, Яр, на первом этаже регистратура и ресторан, второй и третий этаж процедурный и операционный, верхние этажи отданы для богатых клиентов. Ваша отдельная палата номер сто одиннадцать находится на четвертом этаже, – пока мы шли к регистрационному окошечку, Холечек мне все это рассказывал тоном этакого гида-экскурсовода.

Когда вы попадаете в большой стерильный холл, взгляд упирается в шесть прозрачных лифтов, в которых люди, как в стеклянных банках, поднимаются до нужного им этажа. Подняв голову вверх, видишь стеклянную крышу здания, а за ней небосвод купола самой базы, а за куполом звездное небо – от этого холл поражает воображение и кажется в высоту бесконечным. Справа створки широкой матовой двери с надписью «Ресторан», слева из белого блестящего пластика стойка регистратуры, за которой сидят четыре миловидные молоденькие сестрички в белых халатах.

– Ну оформляйтесь, я загляну к вам палату попозже, – напутствовал меня старший санитар и куда-то растворился.

Я подошел к улыбающимся девушкам, сунул руку в окошечко.

– Яр Ковалефф, – громко, внятно объявила мне одна из сестричек, таким голосом, как будто я выиграл в лотерею два миллиона рейхсмарок.

– Девушка, вы не поверите, но я в курсе.

Легкое замешательство. На лице девушки читается недоумение.

– В курсе чего? – неуверенно спрашивает меня девушка.

– Ну что я – Яр Ковалефф.

– Ах… – с облегчением улыбается девушка. – Мы вас ждали. Наша клиника и весь наш персонал очень рады, что вы выбрали наше учреждение, мы всегда к вашим услугам. Вот ключ, – протянула девушка мне карточку. – Ваша палата номер сто одиннадцать, четвертый этаж. Мы очень надеемся, что вам у нас понравится.

– Скажите, прелестница, а до скольких у вас работает ресторан? Очень кушать хочется. Слона бы съел.

– С семи утра до одиннадцати вечера, но по желанию вы можете заказать еду к себе в палату.

Со словами «Спасибо, милая» я бодрым шагом направился в ресторан.

В шаттле по вполне понятным причинам мне было не до еды, я был очень занят, а после секса всегда так есть хочется. Не могу сказать, что еда была вкусной – синтетическая какая-то, наверное, суперздоровая и суперполезная, но брюхо я свое набил основательно. Обожравшись как удав, наверное, так много кушать не очень хорошо, я с трудом погрузил свою тушку в прозрачный лифт, мечтая принять душ и очутиться побыстрее в кроватке. Поднялся на четвертый этаж, карта-ключ зеленым курсивом показала мне направление к моей палате, вставив карту в слот замка, я очутился в небольшой палате, стены которой выкрашены в фисташковый цвет. Зашторенное окно напротив, справа платяной шкаф и дверь в санузел, слева кровать с тумбочкой и прикроватным бра, возле кровати панель какого-то медицинского прибора, дополнял интерьер палаты небольшой журнальный столик посередине комнаты, возле которого стояли два кресла – в одном из них, портя общее впечатления от увиденного, вытянув свои худые ноги, сидел старший санитар Холечек. Парень слова, что тут скажешь, обещал заглянуть – и вот заглянул. Держит обещание.

– Смелее, Яр, проходите, раздеваетесь по пояс, ложитесь на кровать. Мне необходимо снять с вас показания.

Я повиновался, а что делать. Он подсоединил к моей голове и моему телу различные датчики и нажал несколько кнопок на панели, раздалось еле слышное жужжание.

– Буквально несколько минут полежите спокойно, – попросил он.

– На сколько на завтра назначена экзекуция? – спросил я.

– На шесть утра. Персонала в клинике будет минимум, и это для нас хорошо, – что-то разглядывая на мониторе, пробурчал себе под нос Холечек. – Ну вот теперь все. Не буду вас дальше утомлять. Отдыхайте.

– И это все? – спросил я.

– Конечно, а что вы ждали, что вам иголки под ногти будут засовывать? Это всего лишь обследование.

– Я не об этом. Вы не хотите мне рассказать, что со мной будет дальше?

Он устало посмотрел на меня.

– Я не знаю, что с вами будет дальше, и не должен знать. Повторяю: мое дело было встретить вас, сопроводить в клинику, подготовить к операции, переправить на звездолет контрабандистов и через месяц встретить. Мои функции крайне ограничены.

– Мне один серьезный человек сказал, что, если что-то случится, я могу полагаться на вас.

– А разве что-то случилось? – с сарказмом спросил он, испытывающе глядя на меня.

– Ну как бы нет, – пожал я плечами.

– Ну вот видите. Пока все идет по плану. Вот если случится, тогда и поговорим. И вообще, Яр, вы свой выбор сделали, я так понимаю – совершенно осознанно, вас ведь никто насильно не заставлял? В скором будущем работа у вас будет такая, что придется полагаться в основном только на себя и рассчитывать только на свои силы, часто будет так, что помочь в какой-то момент ни советом, ни действием вам никто не сможет. Вы меня хорошо поняли?

Я мотнул головой.

– Ну и хорошо, а сейчас отдыхайте, не буду вам мешать.

Удивительно, но я заснул. В пять меня разбудили, тот же Холечек бесцеремонно растолкал и проводил в операционную.

Профессор Богуслав Пекстис был тщедушный, лысый, пожилой подвижный человек с лицом, морщинистым как печеное яблоко, и очень живыми, молодыми глазами. От него, как и от многих врачей, буквально веяло чистотой, создавалось впечатление, что он моется под душем каждый час. Ассистировали ему все тот же Холечек и медсестра в белом халате, шапочке и марлевой повязке. Поэтому я видел только ее глаза, как она выглядит – молодая или пожилая, – я определить не мог. Профессор называл ее «голубушка». Вообще-то эта тройка смотрелась довольно зловеще.

– Ну-с, молодой человек, приступим. Ложитесь на стол, – жизнерадостно сказал Пекстис, пока медсестра помогала натягивать ему перчатки. – Не волнуйтесь – все будет прекрасненько.

Я поежился. Стол был холодный, моему теплому телу, еще до конца не отошедшему ото сна, чувствовать холодную клеенку операционного стола голой спиной было вдвойне неприятно. Сестра-«голубушка» деловито поднесла маску к моему лицу – и все. Я отключился.

Яркий свет мешал, резал глаза. Рука возле запястья саднила. Где я? Кто я? Соображалось как-то медленно, мысли ворочались в голове словно чугунные. Я – Яр Ковалефф. А что я здесь делаю? Ах да – операция, но если я помню, что я – Яр Ковалефф, что же получается – операция не удалась?

– Как вы себя чувствуете, молодой человек? – услышал я голос профессора Пекстиса.