Чаша страдания

Эренбург поднял брови и чуть не воскликнул: «А национальные чувства еврейского народа задевать можно?» – но сдержался.

Райхман продолжал:

– Как члену Еврейского комитета вам не подобает так выделять бойцов еврейского происхождения, и вообще – необходимо консультироваться с нами о том, что вы пишете.

Эренбург обозлился, вышел молча и сразу написал заявление о выходе из Еврейского комитета. Михоэлсу он сказал:

– Вы на меня не сердитесь и не обижайтесь, я признаю работу комитета очень важной. Но я хочу быть независимым писателем и не хочу, чтобы моя независимость бросала тень на комитет.

Михоэлс с легкой иронией переспросил:

– Вы считаете, что у нас можно быть независимым писателем?

– Может быть, я и не прав, но я хочу работать как независимый писатель. Я вижу себя одним из идеологов нашего общества, вступившим в смертную схватку с фашизмом. Я не хочу, чтобы мне подсказывали, как думать и что писать. Это я пустил презрительную кличку «фриц», и ее подхватил весь народ. И я рад, что это добавляет ненависти к немцам. А мне говорят, что это задевает национальное чувство немцев. Пусть задевает! Я ненавижу их и решил, что сам буду собирать материалы об их зверствах. Я назову это произведение «Черная книга» и издам, когда придет время. Я поставил себе задачей безостановочно и безоговорочно критиковать всех немцев. Меня обвиняют в том, что я становлюсь немцеедом. Да, я немцеед. А нашему Еврейскому комитету дают сверху другие указания, и поэтому я не могу в нем оставаться.

Михоэлс грустно качал головой. Ему жалко было терять такого авторитетного члена комитета, но он уважал и понимал Эренбурга.

13. Михоэлс в Америке

В мае 1943 года генерал Райхман вызвал Михоэлса:

– А, дорогой Соломон Михайлович, рад вас видеть опять. Как вы поживаете? Хочу вас поздравить: Лаврентий Павлович Берия и сам товарищ Сталин довольны деятельностью вашего комитета. Вы можете гордиться, передайте это своим товарищам.

Михоэлс изобразил радостную улыбку, он понимал, что вызвали его не за этим.

– У меня к вам очень важное поручение. Мы знаем, что американские, канадские и британские евреи сочувственно относятся к страданиям нашего народа. Хотя в тех странах, в отличие от нашей, процветает антисемитизм, но все-таки среди евреев там есть немало состоятельных людей. Они привыкли давать пожертвования. Вот у нас и возникла мысль послать вас в эти страны, – он сделал значительную паузу.

Для Михоэлса это была совершенная неожиданность:

– В Америку?

– Да, сначала в Америку, потом в Канаду, в Мексику и в Англию, – еще пауза. – Вы понимаете, в этом выражается большое доверие товарища Сталина к вам.

Опешивший Михоэлс опять вспомнил грибоедовское «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь». Но, как артист, он умел скрывать свои эмоции и сказал с подобающим пафосом:

– Конечно, я понимаю и ценю. Но что я должен делать там?

– Вы поедете туда вместе с членом вашего комитета Ициком Фефером, он будет как бы вашим секретарем. Вам предстоит разъезжать по разным городам и выступать перед местными евреями, рассказывать им, как хорошо и свободно живется евреям в Советском Союзе и какая тяжелая ситуация сложилась в нашей стране теперь. Вы великий актер, Соломон Михайлович, вы сумеете выступать так, что они растрогаются и станут жертвовать деньги на помощь Советскому Союзу. А доллары и британские фунты нам очень нужны.

Михоэлс представлял себе, как станет встречаться с евреями, но не мог представить, как будет собирать с них деньги и куда их будет девать. Он спросил об этом.

– О, не волнуйтесь, Соломон Михайлович. Все продумано. Наш посол в этих странах Максим Максимович Литвинов и советник посольства Андрей Громыко все устроят. Кстати, американским евреям очень нравится, что наш посол там – еврей. Теперь некоторые детали. Плыть через океан стало опасно, немецкие подводные лодки нередко топят транспортные и военные корабли. Вы полетите на самолете. Там вам заранее будет устроена большая реклама, американцы называют это «паблисити». Мы знаем, что это народ экспансивный, они любят шумовые эффекты. Не удивляйтесь, если на первых страницах газет будет напечатано крупными буквами что-то вроде: «Великий еврейский актер Михоэлс впервые приезжает в Америку из России», а может быть, и так: «Сталин посылает в Америку своего еврея, чтобы собирать деньги». У них все начинается с рекламы, и чем она более броская, тем вернее работает. А написать они могут все, что хотят, у них ведь цензуры нет, – и добавил, спохватившись: – К сожалению, конечно. Будьте готовы к тому, что, как только вы приедете, на вас тучами налетят корреспонденты газет и радио и мгновенно разнесут о вас сведения. Все это всколыхнет американских евреев, они сразу захотят вас видеть.

Михоэлс представил себе это, улыбнулся и сказал:

– Это как Бобчинский и Добчинский из гоголевского «Ревизора», когда в начале пьесы они кричат, не разобравшись, про Хлестакова: «Приехал, приехал!»

Райхман позволил себе приятно хохотнуть:

– Ну не совсем так, конечно. Настоящей хлестаковщины они от вас не услышат. Хотя лучше представлять все в оптимистических тонах. Будьте осторожны: они напечатают все, что узнают и услышат от вас – кто вы, какое у вас положение в вашей стране, богаты ли вы, зачем приехали, женаты ли вы и на ком женаты.

– У меня вторая жена – Анастасия Потоцкая, полька. Райхман показал знание истории:

– Они могут решить, что вы женились на польке из рода короля Станислава Потоцкого, и поймут, что евреи в Советском Союзе во многом ассимилировались. Вы ведь знаете, что моя жена, Оля Лепешинская, русская.

– Я знаком с Ольгой Васильевной.

– Итак, в дороге вы будете всем обеспечены, а в Америке получите деньги на проживание, на переезды и гостиницы. Все оплатит посольство. С вами постоянно будет ездить его представитель, он будет устраивать ваши встречи, переводить вам, если надо, а собранные деньги доставлять в посольство. Еще несколько деталей: в Америке немало родственников советских евреев. Связи с ними долго рассматривались как нежелательные. Они, конечно, станут расспрашивать вас про своих родных. Мы дадим вам точный список: кто и где из наших людей имеет родственников, – Михоэлс понял, что все они были на учете органов слежения. – Вы не отказывайтесь встречаться с ними, не отпугивайте их. Даже если они будут приглашать вас домой, идите к ним. Но очень важно помнить, что вы будете окружены чуждыми элементами, к вам могут подсылать шпионов, могут даже пытаться завербовать вас. Особенно еврейские сионистские организации. Надо быть очень-очень осторожным. Даже ходить по улицам одному мы не рекомендуем, могут быть провокации. Да и в гости одному приходить неудобно. Берите с собой всюду Фефера, он говорит по-английски и будет вам в помощь. Кстати, вы отвечаете за то, чтобы он не заводил слишком много самостоятельных контактов.

Михоэлс понял, что Феферу поручено следить за ним, а ему – за Фефером. Это его покоробило, но вида он опять не подал.

– Сколько времени мы должны пробыть там?

– Мы вас не ограничиваем. Учитывая сложность передвижений между странами в военное время, вам дается не менее полугода.

* * *

Михоэлс вышел после разговора со смешанными чувствами. Как говорил герой повести Шолом-Алейхема «Тевье-молочник», «с одной стороны… и с другой стороны…». С одной стороны – поездка очень важная и очень интересная, но с другой стороны – трудностей и опасностей слишком много. А главное, если не угодишь Сталину, то наверняка не сносить головы.

Хотя он почти никому не говорил о предстоящей поездке, среди евреев Москвы, а потом и в других городах, распространились слухи: Михоэлса посылают в Америку, он будет послом доброй воли от самого Сталина. Значит, Сталин доверяет ему, раз посылает в Америку. Да, наш Соломон – великий человек. Зачем его посылают и какие инструкции дали – этого люди не знали, но все равно гордились и ликовали. Михоэлс был одним из них, и им казалось, что если ему оказано такое доверие, то оно распространяется на всех евреев тоже.

Михоэлс и Фефер вылетели из Москвы на восток на военном транспортном самолете с группой советских инженеров. Путешествие было не из приятных: самолет холодный, сиденья вдоль бортов узкие, жесткие. До Тегерана по территории Советского Союза летели три дня, приземляясь по ночам на военных аэродромах. До Чикаго долетели на более комфортабельном американском самолете, а уже оттуда – поездом в Нью-Йорк.

* * *

Поездка в Америку не в военное, а в мирное время могла быть большим удовольствием. Интерес к ней был у Михоэлса и Фефера и теперь, но об удовольствиях думать не приходилось – за спиной осталась их страна, сражавшаяся за свое существование, там гибли, там страдали люди. Нет, эта поездка не приносила удовольствия. Они собирались все время отдать выполнению задачи – собрать как можно больше денег.

В индустриальном развитии, в строительстве и уровне жизни Америка 1940-х годов далеко обогнала Европу, тем более – отсталую Россию. После затемненной и низенькой Москвы Нью-Йорк поразил их пятидесяти-шестидесятиэтажными небоскребами, залитыми электрическим светом и бурлящими жизнью. Официально страна уже участвовала в войне, но не в Европе, а в Азии – с японцами. Это было так далеко, что бомбардировщики к ним не долетали, ночные улицы заливал яркий свет бесчисленных реклам, торговля шла бурно, на улицах царило густое движение красивых разноцветных автомобилей, гремели поезда «надземки» – линии метро над пролетами улиц, на уровне второго этажа.

Михоэлса и Фефера встречали посол Максим Литвинов и советник посольства Андрей Громыко. На них набросилась толпа журналистов с микрофонами и фотоаппаратами с магниевыми вспышками. Для прибывших это было непривычно, Литвинов улыбался, слегка скептически, у Громыко было каменно-непроницаемое лицо. В большой машине посла ЗИС-101 они поехали в громадный отель «Уолдорф-Астория» на Парк-авеню. Там останавливались знаменитости и богатые люди.

Михоэлс немного знал Литвинова, который бывал на спектаклях Еврейского театра в Москве. Тогда он был министром иностранных дел. Громыко был молодым дипломатом, недавно присланным из России. В машине они показали приехавшим газеты, переводя заголовки с английского. Все было, как предсказывал хорошо информированный генерал госбезопасности Райхман. Громадные заголовки статей: «Первый официальный приезд евреев из России: раньше эти евреи бежали в нашу страну от погромов, теперь они становятся официальными представителями Сталина». Рассказывали, какой Михоэлс великий актер, описывали всю его жизнь.

После ужина Литвинов остался с Михоэлсом в его большом двухкомнатном номере:

– Нам надо поговорить. Ваша миссия очень важна для нас и крайне деликатна: своими выступлениями вы можете повлиять на общественное мнение, пробудить в американцах стремление присоединиться к войне с Германией в Европе, – и добавил: – С общественным мнением здесь очень считаются, в том числе и с еврейским – у евреев есть деньги.

Михоэлс удивился: в своей стране он никогда не слышал, чтобы считались с общественным мнением, он вообще не слышал выражения «общественное мнение». Литвинов уловил это:

– Да, да, в Америке очень считаются с общественным мнением, проводят массовые опросы, тут же публикуют их результаты, и правительство вынуждено делать из них выводы. Так вот, как вы знаете, Америка долго не хотела официально вступать в войну. Рузвельт послал в помощь Англии пятьдесят старых военных кораблей, давал ей снабжение, но в войну не вступал. Вместо него это сделал сам Гитлер: после нападения японцев на американскую базу Перл-Харбор на Гавайях Гитлер 11 декабря 1941 года объявил Америке войну. Это был дурацкий жест, он показывает недальновидность Гитлера. Это его в конце концов и погубит. Америка воюет против японцев в Азии, а с сорок второго – и против немцев в Северной Африке. Но нам нужно уговорить Америку открыть второй фронт в Европе, чтобы взять на себя часть немецких дивизий с нашего фронта. Я надеюсь, что вы нам в этом поможете.

Михоэлс впервые разговаривал с таким ответственным человеком о таких важных международных делах:

– Но я ведь актер, я не дипломат.

– Это-то и прекрасно, что вы не дипломат. Люди скорее поверят вам. Я добился от Америки займа в один миллиард долларов и рассрочки в оплате ленд-лиза. Вы можете собрать своими выступлениями большую сумму денег для покрытия этих расходов. Но главная задача – убедить Америку вступить в прямую войну с Германией в Европе.

* * *