Крушение надежд

На улицах и в магазинах ее окружали непривычно одетые бородатые мужчины, которые неприязненно косились на Лилю, потому что она ходила с непокрытой головой. А женщин на улицах почти совсем не было.

Она спросила Влатко об этом, и он объяснил:

– Это все наши магометане. А женщины у нас всегда были забитыми и бесправными. Тебе тоже лучше не показываться на улицах одной. В балканских странах еще сохранилось много средневековых традиций. Наши народы долгое время были под турками, над ними довлело смешение религиозных традиций. Например, в Косово на свадьбах есть странный обычай – до неузнаваемости раскрашивать лицо невесты, идущей под венец, чтобы сохранить от «дурного сглаза». Они достигли большого совершенства в этом искусстве раскрашивания. После церемонии лицо невесты должна омывать семья жениха. Что ты на это скажешь?

– Как все странно и непонятно в вашей Албании! – воскликнула Лиля.

– Это теперь и твоя Албания, – ухмыльнулся Влатко. – Есть поговорка: когда ты в Риме, делай все, как римляне. Надо тебе привыкать к албанским правилам и традициям.

Как ни был Влатко занят, книги по полкам он расставлял сам и принес большой портрет лорда Байрона, нарядного красавца с тонкими усиками, в албанском костюме:

– Смотри, какой Байрон красивый в нашем национальном костюме, выглядит как настоящий албанец. Понятно, что женщины его сильно любили.

Лиля хотела повесить портрет в спальне, но Влатко повесил в столовой:

– В нашей спальне может быть только один красивый мужчина – это я.

– У тебя магометанские наклонности, – рассмеялась Лиля.

Влатко понимал, что Лиле, одной, непривычно, одиноко и нелегко, а потому решил:

– Надо найти тебе помощницу для домашних дел. Я попрошу моего друга, который нас привез, съездить в горы и привезти прислугу. Он мне во всем поможет, мастер обделывать всякие делишки.

В кланах Северной Албании принят пятисотлетний свод законов, он называется Канун. Одно из правил Кануна гласит: если в семье погибает отец или старшие братья, то молодая девственница дает клятву безбрачия, одевается в мужской наряд, носит белую мужскую шапочку келеше и всю жизнь выполняет только мужскую работу, считаясь в обществе мужчиной. Через несколько дней шофер привел к ним такую девушку-мужчину и объяснил ситуацию Влатко. Выслушав его, Влатко сказал:

– Лилечка, он привез тебе помощницу.

Лиля удивленно смотрела на небольшого, как ей показалось, смущенного мальчика в белой вязаной шапке.

Влатко уточнил:

– Это девушка, но она дала обет одеваться и вести себя как мужчина. Тебе с ней будет веселей, ты легче привыкнешь ко всему албанскому. И по улицам лучше ходи только с ней.

Звали девушку-мальчика по-мужски – Зареем, производное от Заремы, ее прежнего имени.

23. Семен Гинзбург на целине

Семен получил указание ехать в Кокчетав и организовывать там совнархоз, сдал дела министерства и сказал Августе дома:

– Все, Авочка, кончилась моя жизнь строителя. Знаешь, перед отъездом мне хотелось бы попрощаться с друзьями молодости, с которыми вместе начинал строить. Давай тряхнем стариной, устроим «Авочкин салон», как в тридцатые годы, когда мы были молодыми. Вот именно.

Августа рассмеялась:

– Я смеюсь, потому что хотела предложить то же самое. Мы всегда думаем одинаково.

– Это же и есть самое главное в нашей жизни – мы думаем одинаково. – И Семен поцеловал жену.

Веселая и остроумная, Августа любила повторять знакомым:

– Говорят, что браки совершаются на небесах. Очевидно, чтобы соединить нас с Сеней, на небесах решили, что необходимо сделать революцию в России, иначе мы никогда бы не встретились, он еврей из бедной семьи, член партии, я русская дворянка, из семьи терских казаков, разоренных и разогнанных большевиками. Не может же быть, чтобы на небесах просто недосмотрели, когда евреи стали жениться на русских.

А Семен добавлял, смеясь:

– Ее предки, казаки, били моих предков, евреев. А теперь мы одна семья, и Авочка меня не бьет. Я под ее влиянием обрусел, а она научилась готовить еврейские блюда и любит моих друзей евреев. Она даже сердится, когда я рассказываю анекдоты, высмеивающие евреев. Вот именно.

Семен считал Августу необыкновенной женщиной, а себя счастливейшим из мужей. Августа, действительно, была необычной натурой. В ней аристократичность сочеталась с живостью ума и вежливостью по отношению ко всем – особое проявление чувства собственного достоинства. В ее серых глазах постоянно искрилась едва заметная улыбка, мимика отражала мгновенную смену настроений – от приятной скромной улыбки до грустной сосредоточенности. Так проявлялся интерес ко всем и ко всему, что она видела вокруг, и в то же время сквозила едва уловимая доля скептицизма. Свой скептицизм она умело демонстрировала с помощью тонких юмористических оценок людей и событий, постоянно веселя смешливого Семена.

Собрать оставшихся в живых было не просто, все стали людьми важными и очень занятыми. Позвали Ваню Камзина с женой, теперь это был генерал и начальник стройки Куйбышевской гидростанции, занимал положение, равное министру. Позвали бывших соседей – Моисея Левантовского, начальника Главного управления нефтедобычи, с женой Ириной, подругой Августы, Сашу Могильного, заместителя министра строительства, с женой Валентиной Трифоновой, доктором. Пришли и Павел с Марией – постоянные посетители «Авочкиного салона». Последним появился Коля Дыгай с женой. Он тоже побывал уже в кресле и генерала, и министра военного и военно-морского строительства, а недавно стал председателем Моссовета (то есть мэром Москвы).

Только он вошел, ему закричали:

– Поздравляем правителя столицы!

Коля Дыгай смолоду был стеснительным и, добившись высоких ступеней, не потерял этого качества и теперь застеснялся:

– Спасибо, спасибо, только не называйте меня «правителем», наоборот, это я ваш слуга.

Семен обнял своего давнего ученика, которого вывел в люди:

– Вот, Коля, дорогой, тебя из министров перевели на Москву, а меня из министров перевели в Кокчетав. Алешка, мой сын, сочинил:

Едет Гинзбург в совнархоз,
Чтоб на грядки класть навоз.

– Правильно он изложил, дела у меня там будут… – он запнулся, подыскивая слово, – навозные, если не сказать хуже. Вот именно.

Шумно усаживались за стол, потом Семен объявил:

– Друзья, сегодня у нас будут Авочкины пироги.

Августа была большим мастером печь пироги по рецептам своей матери, старенькой Прасковьи Васильевны. Сама бабушка уже скончалась, но традиция не прекратилась, Августа умело ее поддерживала. Мария приехала к ней заранее, они вместе фаршировали рыбу и готовили селедку по-еврейски.

– Так я угощала гостей в тридцатые годы, туго было с продуктами, – говорила Августа.

Когда Августа с Марией внесли и поставили на середину стола на больших противнях пироги с мясом и капустой, все радостно зааплодировали:

– Авочка, помним твое искусство, таких вкусных пирогов мы не ели уже двадцать лет.

– Да это же одно из лучших наших воспоминаний об Авочкином салоне!

– Все как в молодости: русские пироги и селедку по-еврейски.

Постаревшие, седые, важные, грузные, вместе они вдруг оживились, смеялись, как будто помолодели, вспоминали эпизоды с работы, когда молодыми инженерами начинали индустриализацию страны. Вспомнили и тех членов Авочкиного салона, которых уже не было с ними.

Семен поднялся:

– Помянем Соломона Виленского, нашего общего учителя. Гениальный был человек, умел проектировать в уме целые гидростанции и доменные печи, ему не нужны были никакие вычислительные аппараты. А погиб заключенным на стройке Беломоро-Балтийского канала, простым рабочим, таскал на горбу мешки с песком. Погиб, потому что отказался проектировать этот самый канал, когда узнал, что работать там будут политзаключенные. Да, друзья, много жертв мы понесли. Вот именно.

Николай Дыгай усмехнулся: