Крушение надежд

– Вот поэтому и выписывайте, пусть умирает дома. Я не хочу, чтобы смерти портили нам больничную статистику.

Приходилось Рупику объяснять родственникам:

– Медицина уже бессильна. Мы ее выписываем.

Простые люди не удивлялись, не спорили, они привыкли, что старики умирают дома, и покорно забирали умирающую. Зато годовые отчеты по смертности в больнице оказались настолько низкими, что в конце второго года главврача наградили орденом Трудового Красного Знамени.

* * *

За три года Рупик превратился в «доктора Лузаника», уважаемого специалиста. Многое он повидал и многое узнал о жизни народа, но основным достижением этих лет можно считать его сформировавшееся врачебное искусство. Его мечтой было стать хорошим врачом. В тяжелых условиях маленькой провинциальной больницы он накопил опыт самостоятельной работы, именно на врачебном опыте покоилась его ответственность за жизни и здоровье сотен больных. Он много читал и научился самостоятельно мыслить и находить выходы из безвыходных положений. И часто Рупик вспоминал напутствие своего друга Ефима Лившица о том, что талант врача – это инстинкт угадывания болезни, чутье к симптомам, интуиция в обдумывании, методический подход, быстрота и точность в понимании больного и его болезни. Как всякий по-настоящему хороший врач, Рупик у постели больного умел фокусировать весь объем знаний, полученных из книг и опыта, ставил правильный диагноз и назначал правильное лечение. Но ему не терпелось поскорей вернуться в Москву, в большую культуру, работать в столичной клинике, заниматься наукой.

По дороге домой Рупик на несколько дней остановился в Петрозаводске. Старые его знакомые в республиканской больнице радостно кинулись к нему:

– Ну как, много языков выучил в Пудоже?

– Ой-ой, как много! Выучил матерный. Никакой другой язык не загрязнен таким количеством ругательств, как русский.

Новостей было много: республиканская больница переехала в новое здание на краю города, в Петрозаводском университете открыли медицинский факультет. Иридий Менделеев уже подготовил кандидатскую диссертацию по заболеваниям крови и будет доцентом на кафедре терапии. Толя Зильбер прошел в Ленинграде курс по анестезиологии и теперь преподает ее на факультете. Марк Берман женился на Фане Левиной, у них родился сын. Все получили квартиры, стали солидней, устраивали свои жизни.

Теплой была встреча с Ефимом Лившицем. Ефим с женой получили две комнаты в трехкомнатной квартире нового дома на главной улице города, на проспекте Ленина. Квартира находилась на четвертом этаже, и из окон хорошо просматривалось Онежское озеро.

Они сидели за бутылкой вина, на фоне раннего заката на озере красиво взлетали и садились гидропланы.

Фима предложил:

– Вот, послушай «Времена года» Вивальди на твоем проигрывателе, а потом забирай его обратно.

Рупик еще никогда не слышал этой музыки, был заворожен. Потом сказал:

– Проигрыватель я дарю тебе. А ты отдай мне пакет с мундиром польского майора, отца Жени. Надо мне как-то передать мундир ее матери. Что ты знаешь о судьбе Жени?

Ефим нахмурился:

– Женя очень скоро умерла в инвалидном доме. Там, среди искалеченных отщепенцев она спилась, стала проституткой – за бутылку водки отдавалась любому. Мужики-инвалиды особенно ценили ее за то, что она без ног, говорили про нее: станок хороший. Женское тело без ног на их языке называется «станок».

Рупик загрустил:

– От чего она умерла?

– От септического аборта, который ей сделала вязальной спицей другая инвалидка.

– Значит, права была Женя, предчувствуя скорую смерть…

Чтобы сменить тему, Ефим сказал:

– Но ты молодец, что не женился на местной карелке и так и не вступил в партию.

– Ой-ой, Фима, нет, в партию я не вступил, но согрешил с партией. – И Рупик рассказал другу про Валентину. – Как странно все в жизни, я мечтал заниматься любовью с Женей, а вместо этого получил Валентину.

Ефим усмехнулся:

– Да, к нам из Пудожа доходили о тебе разные легенды. Но все-таки больше говорили, какой ты хороший доктор. Жалели, что теряют тебя. Я очень рад, что не ошибся в твоем таланте. Что ты думаешь теперь делать?

– Ой-ой, планов много. В первую очередь, соскучился я там по культуре. Приеду в Москву, первым делом пойду в Большой зал консерватории на концерт. Ужасно я тосковал по хорошей музыке. Но, конечно, еще больше хочется работать в настоящей клинике, подал заявление в аспирантуру, в Боткинскую больницу. Там много крупных профессоров, буду у них учиться.

– Ну, желаю удачи. Тебя ждет большое будущее. Учись, но иди только своим путем, не поддавайся ничьему влиянию. Помни завет: успех приходит с мудростью, которая достигается опытом, который приходит с ошибками. Будешь это помнить – станешь известным профессором.

– А ты, Фима? Ты ведь такой способный, такой знающий.

– Нет, я остаюсь. У нас с Белкой теперь сын, Алик, будем его растить. Может, ему удастся сделать то, чего не успел сделать его отец.

На этом друзья обнялись и расстались.

29. Третья невыполнимая задача Хрущева

В мае 1957 года Хрущев неожиданно выдвинул новый лозунг: «Догнать и перегнать Америку в производстве мяса и молочных продуктов в два-три года». Партийная машина повторяла лозунг с пафосом, повсюду были развешены транспаранты. Новый поворот удивил всех. Хотя у народа не было достоверной информации о том, что делается в Америке, все-таки было известно, что американцы живут намного зажиточней. Люди понимали, что лозунг Хрущева не имел никаких реальных предпосылок.

Моня Гендель тут же пустил остроту: «Догнать Америку мы можем, но перегонять не стоит, чтобы они не увидели наш голый зад». Остроту стали повторять по всей стране.

Многие члены руководства страны тоже считали, что это «липа». Хрущев раздражал их своим диктаторским поведением и вмешательством во все дела. К тому же кровавые события в Венгрии спровоцировали в Кремле давно назревавший взрыв несогласия. В июне 1957 года Хрущев на несколько дней выехал из Москвы, и в его отсутствие Маленков, Молотов, Каганович и Булганин сговорились снять его с поста первого секретаря ЦК. Каждый из них уже давно затаил на него обиду, и вот наступил момент возмездия.

Сразу после его возвращения, 18 июня 1957 года, началось заседание Президиума ЦК партии. Неожиданно для Хрущева ветераны руководства один за другим выступили с критикой его ошибок.

Начал Маленков:

– Ты самовольно занял пост первого секретаря ЦК и хочешь поставить партию над государством. Я отменил «конверты» секретарей обкомов, а ты своей волей выплатил им деньги из партийной кассы. За эту взятку аппаратчики помогли тебе стать Первым. Твои разоблачения культа личности Сталина на Двадцатом съезде вызвали антисоветские выступления в Польше и в Восточной Германии и привели к венгерскому восстанию. А что ты сделал с сельским хозяйством страны? Специалисты тебе говорили, что нужно проводить интенсификацию плодородных земель Украины и Поволжья. А ты вместо этого провел постановление об освоении целины. Это была не интенсификация аграрного сектора, а его расширение. А с расширением пришло и распыление средств. По твоей вине пустили на ветер восемнадцать миллиардов рублей. Ты заставлял всех сажать кукурузу, и на это потратили миллиарды, а кукуруза так и не прижилась. В народе смеются над тобой, поют частушки:

Надрывал Никита пузо,
Чтоб сажали кукурузу.

Члены Президиума сдержанно засмеялись, даже сам Хрущев криво улыбнулся.

Дискуссия разгоралась, стороны начали обвинять друг друга, выкладывать все карты на стол. Маленков продолжал:

– Что за глупая идея была выдвинуть этот лозунг? «Догнать и перегнать Америку!» Ты знаешь, что Америка производит в год шестнадцать миллионов тон мяса, а Россия всего семь с половиной?

Хрущев нечем было крыть, он заговорил о политических репрессиях:

– Это вы, вместе с вашим Сталиным, изуродовали жизнь страны и исказили ее историю, вы олицетворяли репрессии для миллионов людей. По вашей вине их губили в лагерях и тюрьмах. А я противостоял этому. Как настоящий ленинец!

Маленков закричал:

– Это ты противостоял?! Ты идеализировал Сталина, считал себя его любимцем, бесстыдно втирался к нему в доверие, лез без мыла в жопу, бесстыдно угодничал, плясал гопак по его указке. Тебе мало было двух-трех тысяч репрессированных, ты хотел во много раз больше! Помнишь телеграмму?!

Каганович поддержал Маленкова:

– Верно, на Украине ты оставил по себе плохую память. Она была разорена и ослаблена голодом тридцатых, а ты, вместо того чтобы поправлять дела, продолжал разорять ее, арестовывая самых ценных работников. Ты сам себя назначил на пост первого секретаря, а теперь взялся учить нас всех. Зачем ты самовольно подарил Крым Украине? Что ты мелешь о каких-то «правах государства»? У нас до тебя не было понятия «правовое государство», мы руководствовались не законом, а нашей революционной совестью. Ты отходишь от марксистско-ленинского учения о государстве.

Хрущев понял, что допустил ошибку: не почувствовал во время заговор против себя. Он побагровел, ему надо был отбиться любыми средствами: