Любовь и власть

Каменский: «Не преувеличивайте, уж кто кто, а Александр Владимирович далек и от нигилизма и от проповеди вседозволенности. Да, он имеет свои воззрения на этот предмет. Но пусть каждый из нас проповедует свою истину. Любая ортодоксия вредна».

Шамрин: «Вы считаете меня ортодоксом? Но если применять ваш критерий, то тогда любого, кто отстаивает истину и не идет на компромиссы, можно причислить к этой категории людей. Нельзя примирить то, что не примиримо по самой своей сути. Всех, кто отступал от учения цервки, рано или поздно настигала моральная катастрофа».

Каменский: «Его пригласил на работу университет, а значит Разлогов будет работать у нас до тех пор, пока это приглашение не будет анулированно. А на данный момент никто так вопрос не ставит. И давайте закончим эту бесполезную дискуссию. Еще ничего не случилось, а вы уже так встревожены».

Шамрин: «Именно потому и встревожен, что уверен, что однажды случится нечто. И вы вспомните мои слова, мое предупреждение. И тогда я вам не позавидую.»

Разлогов услышал стремительные шаги Шамрина и едва успел отскочить от двери. Шамрин выскочил из кабинета и, увидев его, остановился в изумлении. Разлогову показалось, что он сейчас начнет креститься, как при виде черта. Но Шамрин не стал этого делать, он ошпарил его уничтожающим и одновременно яростным взглядом и, не оборачиваясь, быстро пошел по коридору.

Несколько мгновений Разлогов смотрел ему вслед, затем открыл дверь в кабинет декана.

Ему показалось, что при виде его на лице Каменского мелькнуло испуганное выражение. Но декан тут же постарался взять себя в руки и приветливо улыбнулся ему.

– Приветствую вас, дорогой Александр Владимирович. – Каменский старался казаться веселым и непринужденным, но Разлогов видел, что это не более чем маска или игра, а внутренне он подавлен. В отличии от губ его глаза не только не улыбались, но смотрела хмуро и отчужденно.

– Мне кажется, у вас был не очень приятный разговор с Шамриным, может быть, нам побеседовать в другой раз, – осторожно произнес Разлогов.

– Нет, ни за что. Да и с чего вы взяли что разговор был неприятный. Возникли кое-какие разногласия, но это обычные рабочие моменты. Они могут возникнуть и с вами. Все же мы живые люди, у каждого свои взгляды на некоторые вещи, свои пристрастия и даже предрассудки. Садитесь, пожалуйста, я вам хочу кое-что сообщить.

Разлогов сел, хотя ему хотелось уйти. Он знал, что Каменский говорить неправду, и это сильно роняло декана в его глазах. Это означало, что отныне он не может всецело доверять этому человеку, ибо совравши единожды, будет врать и в дальнейшем, так как в его крови нет антител против лжи.

Каменский тоже сел напротив Разлогова.

– Я хочу, чтобы вы взялись за преподавание в одной группе студентов. Это наши старшекусники. Но не это главное. Там специально собраны особо подающие надежды молодые люди и девушки. Их отбирали со всей страны, и отсев был весьма суровый. Я уже говорил вам, что нам нужны не просто высококлассные специалисты, а люди, способные глубоко мыслить. Кто-то должен осмысливать те процессы, что происходят в мире, идти впереди и вести за собой остальных. С нас достаточно невежественных руководителей, которые кроме безмерной жаждой власти не обладают никакими другими достоинствами. И руководство университета надеется, что кто-то из этих молодых людей сможет взять на себя эту миссию. А подготовить их к ней поручается вам.

– Но почему мне, есть же и другие. Валерий Витальевич, например.

Каменский бросил на Разлогова взгляд, который ему не удалось идентифицировать.

– Да, конечно, Валерий Витальевич талантливый ученый и отличный педагог, но решено все же, что этим займетесь вы. Вы уже зарекомендовали себя в качестве несстандартного мыслителя, вот теперь сможете проверить себя на практике. Могу обещать вам, что преподавание в этой группе окажется нелегким занятием. Но тем интересней. Разве не так? – Каменский испытывающе посмотрел на Разлогова.

– Так. – Почему-то в воображение Разлогова возник образ выбегающего из кабинета декана Шамрина. – Не все будут довольны этим моим назначением.

– Возможно, – согласился Каменский, отводя глаза в сторону. – Но нам ли не знать, что добиться общего согласия – вещь абсолютно нереалистическая. Да и нужно ли это? Пока декан тут я, я буду принимать те решения, которые считаю полезными для учебного процесса…

Разлогову вдруг стало стыдно за возникшее недоверие к нему. Чтобы понять человека, надо встать на его место. Ему, Разлогову, хорошо, он-то имеет дело только с самим собой, а Каменскому приходиться примирять подчас противоположные интересы. А без потерь и компромиссов это не обходится.

– Я согласен с вашим предложением, Григорий Валентинович, – решительно проговорил Разлогов.

– Я знал, что вы согласитесь. Думаю, вам будет с ними интересно. Да им с вами – тоже. – Каменский замолчал, что-то обдумывая. – Я бы хотел вас ко о чем попросить.

– Да, слушаю вас.

Декан тихоненько вздохнул.

– Не лезьте на рожон, будьте осторожней. Особенно с Дмитрием Тихновичем. Он человек крайних взглядов, к тому же весьма вспыльчивый. Вам ли не знать, испортить отношения легко, а вот на то, чтобы наладить их потом, иногда целой жизни не хватает.

– Я учту ваше пожелание.

Каменский кивнул головой, однако у Разлогова осталось ощущение, что декан не слишком верит в благополучный исход своей просьбы.

Разлогов вышел в коридор и направился в ординаторскую. В последнеее посещение он оставил в своем столе несколько журналов и сейчас хотел их забрать. Но едва вошел в комнату, как тут же пожалел об этом. В ней в гордом одиночестве пребывал Шамрин. По его виду было заметно, что он еще не до конца остыл после жаркого разговора с деканом.

При виде Разлогова, у Шамрина явно стала повышаться сразу температура и давление. Лицо побагровело, а глаза засверкали недобрым блеском. И все же ему удалось пока себя сдержать.

Они поздоровались, и на этом их диалог прервался. Разлогов решил, что постарается как можно скорей покинуть помещение. Он достал из ящика журналы и уже собрался было уходить, как вдруг у него резко изменились намерение. А почему, собственно, он должен трусливо ретироваться. Он здесь находится по праву, это его рабочее место. Что же ему теперь, всякий раз, как здесь будет находиться Шамрин, сломя голову убегать отсюда, словно потерпевшее поражение войско?