В садах Эдема

Но вообще-то говорит чисто. Маминька:

– Расскажи, Лизанька, как сок в магазине спит.

Лиза смеётся:

– Он спик в букыхках и банках, он спик и пох’юпывает!

Оля застала её за безобразием – половой тряпкой Лизанька старательно протирала стёкла в книжном шкафу.

– Лизанька! – возмущённо воскликнула Оля. – Что ты делаешь? Нельзя!

Лиза вздрогнула от окрика и скривила губки:

– Кы миня испугава…

И сердито:

– Кы попугай, покамухко кы миня испугава!

Мне Олечка сказала:

– Как поражает меня это «зрение корней»!

12.02.84, воскресенье

Были с Олечкою у ранней обедни; Лизаньку не повезли, показалось – холодно. После завтрака, побаловавшись с Лизанькой, съездил в библиотеку. Сходили в гости к Наташе, и вот печальный вечер – завтра на работу… Олечка хлопочет на кухне, Лизанька с нею, слышу – лопочет:

– Вихъ (видишь), акой он… (какой)

– Нет, – на что-то отвечает Оля, – от сока не заболеешь.

– Нек? – переспрашивает маленькая девочка. – Га?

Беседуют…

Прогуливались нынче во дворе в ожидании, когда выйдет маминька, и увидели мальчика, сосредоточенно гоняющего шайбу у крыльца соседнего подъезда.

– А пайгём, – сказала Лизанька, – пасмок’им, хко он деваек… (что он делает)

– Пойдём, посмотрим…

– Чиво эко? Чёйненькое? (чёрненькое)

– Это… хм… это такой кружочек…

– К’ухочик?.. Нек, эко не к’ухочик!

– Ну, шайба это, Лизанька! – поправляюсь я, заранее отчаиваясь объяснить ей, что такое «шайба». Но она переходит к другому предмету:

– А чиво он в уках дегхык? (а что он в руках держит)

– Это клюшка, – уже без увёрток отвечаю я.

– К’юхка… – запоминает она.

Оля вышла, мы тронулись в путь; Лизанька ехала на санках и всё что-то бормотала вполголоса. И вдруг рассмеялась.

– Что ты, Лизанька? – с любопытством остановился я.

– Сё перепукала! – отвечала она, смеясь. – Перепукала вогу…

– Что за «вогу»? – не понял я.

– Ну, вогу!.. А нага вогу!

– Ага, «воду»! – догадался я. Выходит, «на досуге», в санках, она размышляла о падежах. – Но где ты увидела воду?

– Чиво? – теперь не поняла она меня. – Чиво кы гаваих?

Едва ли мы объяснимся, подумал я, и мы поехали далее.

На прогулке заинтересовалась трамвайными остановками: какие они бывают?

– Зелёные, – перечислял я, – красные, жёлтые…

Она вдумчиво повторяла: «Хоккые…» И с любопытством:

– А чёйние?

– Чёрные? Нет, чёрных не бывает.

– А потиму?

– Видишь ли, это… печальный цвет, а людям нравятся цвета весёлые.

Она помолчала и сказала твёрдо:

– А мне н’авится печайный.

Дома – я позвал Олю из кухни, где она мыла посуду, но маминька не слышала и не откликалась. Лизанька вступилась:

– У ниё в канике вога хумит (у неё в кранике вода шумит), и нитиго не свыхно (и ничего не слышно)…

Дочитываю «Kleiste Werke» (1-й том); немецкое чтение у меня хромает – за полтора месяца прочитал только Гофмана «M?rchen und Erz?hlungen» да «Хронику Воробьиного переулка» Раабе. Из русских книг наиболее существенны «Источник живой воды» об отце Иоанне Кронштадтском, «Пушкин в жизни» Вересаева (я не слыхал ни одного доброго отзыва об этой книге, но чтение, разумеется, захватывающее, несмотря на тенденцию к «ничтожности» – все судят Пушкина… Но не только почитатели – даже неприятели Пушкина открывают в нём какую-нибудь разительную и яркую черту, и всё отступает вдаль, когда на страницах является сам Пушкин; хотя и на него ложится тень стараний Вересаева, и я как-то с трудом улавливаю ту чистоту, которая покоряет меня в чтении Пушкина… Как быть с гением? Нет ни этики такой, ни этикета. Какое одиночество!)

Последние – роман Лафонтена «Бланка и Минна» и «Семирамида» Хомякова. Роман пустоват, но писан с живостью. В «Записках о всемирной истории» сотни любопытных замечаний, читал с наслаждением и бессилием всё это усвоить, запомнить, а уж тем более выписать. Не могу сказать, насколько этот труд близок научной истине, но взгляд Хомякова всегда поразительно неожиданен, угол зрения и даже данные вообще вне поля нашего образования, эта система мышления – просто иной цивилизации. И это захватывающе интересно.

13.02.84, около полуночи