Горькое молоко – 4. Кофе от баронессы Кюцберг

– Если бы больше таких людей было на земле, как я и мои родственники, то вы бы без результативной работы остались, – парировал Колчак.

– Точно, что – то есть внутри, – обрадовал своих коллег Кочубеев. – Прощупывается, что – то навроде свёртка или сумки?

Евланов и Игорь, разочаровавшись, и потеряв все надежды найти преступную улику, оживлённо склонились к дивану.

– Свёрток большой, я его так не вытащу. «Нужно покрышку рвать дальше», – сказал Кочубеев.

– Ну, рви, чего смотришь? – приказал Евланов.

– Вы, что не слышали, какую он легенду рассказал про эту рухлядь? – сказал Кочубеев.

– Ты чего несёшь? – Не видишь, он издевается над нами, – накинулся на него Евланов, – кому он нужен колченогий и сгнивший?

Кочубеев разодрал в лохмотья всю покрышку дивана и извлёк оттуда большой толстый матерчатый свёрток, перевязанный отрезком бельевой верёвки. Игорь оттолкнул всех от свёртка и сумбурно начал развязывать запутанные узлы, не хотевшие никак поддаваться пальцам похожие на барабанные палочки.

Когда он разобрался с тугими узлами и развернул тряпку, которая оказалась дверным половиком, их взору предстала одноглазая пластмассовая кукла и детский пробковый пистолет, завёрнутый в завядшие листья лопуха.

Игорь и Евланов заметно сникли. Оживлённые и искрившие минуту назад глаза, мгновенно потухли.

– Вот бестия проклятая, – с досадой сказал Игорь, – не понятно только было, в чей адрес он опустил эту фразу.

Кочубеев взял в руки одноглазую куклу, которая как им всем показалось, смеялась над ними. Так как её первоначально прямые губы, имели продолжение до ушей, подрисованные красной гуашью. Он поднял куклу вверх и хотел закинуть её. Но услышав, что она, как погремушка издаёт посторонние звуки, сказал:

– Там внутри что – то лежит, – и лихорадочно открутив ей голову, заглянул в её чрево. Потом, как эксперт парфюмерной фабрики несколько раз втянул глубоко носом.

– Кажись, засохшее говно Мурки? – сказал опечалено он и бросил куклу на шлак.

Евланов, громко и истерически на весь чердак рассмеялся:

– Просидеть в темноте и пыли три часа, за одноглазую куклу, начинённую кошачьими катышками и голубца из лопухов. Нас на смех подымут в управлении за такую операцию.

Игорь, улыбаясь, успокаивал Евланова:

– Не отчаивайся ты так сильно. Всё будет нормально. Шеф нас послал сюда. Не будет он позорить себя и вверенный ему уголовный розыск. Пускай за дезинформацию спрашивает с майора, когда он выздоровеет. А за спрятанный «криминальный» для нас клад, спросит у многоуважаемого Колчина. Это он такую добродетель оказал всей нашей милиции.

– А вы, что хотели здесь найти? – спросил Колчак у Игоря, вставая с трубы, опрокинув закатившего смехом Марека, – противовоздушную артиллерию? – Извините, что не оправдал ваших надежд? Даже если бы вы, что – то здесь и нашли ничего повесить, вам на меня бы не удалось. И напрасно вы приплетаете мне этот клад. Здесь детвора постоянно играет, когда на улице дождь. Вы посмотрите, сколько игрушек поломанных и детских книг разбросано по всему чердаку? Жалко, что вы понятых не пригласили сюда, полюбоваться вашей оперативной работой, – с поддельным сожалением, сказал Вовка. – Он прошёл немного, нагнулся и подобрал смятую машину без колёс и рваный небольшой мяч, которые сам положил два дня назад. – Видите? – показал он им, – такого добра, если прочесать весь чердак. Целый самосвал можно нагрузить. А я здесь на чердаке бываю почти каждый день, чтобы позаниматься спортом, подтянуться на перекладине, да экспериментальную ракетку смастерить. И насчёт дивана я правду вам сказал. И что я потомок Тургенева, это тоже истинная, правда. Василий Николаевич Тургенев, известный всему городу человек приходится мне двоюродным прадедом. А если вы его не знаете, советую заглянуть в наш местный краеведческий музей. Вы там всё узнаете о нём и о нашем Тургеневском роде. Вот так граждане опера! Пришла пора вам вплотную заняться личной гигиеной. В общем, подмывайтесь тщательно. Думаю, ваш косяк ляжет на стол областному комиссару?

Улыбка спала с лица Игоря. И Евланов, поверив словам Колчака, озаботился возникшими перед ними неприятностями, сказал:

– Мы действовали согласно полученным инструкциям. И отчёт за свои действия перед тобой держать, не думаем. Рангом не вышел и ко всему прочему молодой ещё.

– А я не требую от вас ничего. Я просто вас предупреждаю, что в ближайшее время вам придётся познакомиться с чудовищным запасом слов, ужасной женщины, которая является моей мамой. И если вы мне не хотите верить, то можете узнать о ней у вашего непосредственного начальника Ланина. Он уже имел горький опыт пообщаться с ней.

– Если этот диван имеет историческую ценность. «Почему ты нас сразу не предупредил об этом?» – спросил Евланов.

– Я отвлёкся в тот момент. Бутылку открывал, а когда опомнился, ваш Кочубеев дивану уже харакири сделал, – сказал Колчак. – А сегодняшняя операция уголовного розыска является наглядным подтверждением моих слов о без результативности вашей работы, – заключил он.

Удручённо свесив головы, опера, с понуренным видом, покинули чердак, не закрыв за собой дверь. Не успели они выйти, Марек опять попытался создавшую Колчаком ситуацию озвучить безудержным смехом. Но Колчак закрыл ему рот ладонью.

– Потерпи немного, пускай они уйдут. Нельзя им откровенно в лицо смеяться. Сочтут это за личное оскорбление и помимо Ланина у меня ещё три врага появятся.

Убедившись, что опера вышли из подъезда они допили вино и на славу повеселились.

– Колчак, а операм, ты правду сказал про Василия Николаевича Тургенева или обманул? – спросил Санька.

– А ты его знаешь?

– А как же у нас дачи раньше рядом были. Он много лет работал большим начальником судостроительного завода. А дочка у него в Австралии живёт.

– Правильно, Геля уехала, – подтвердил слова друга Колчак, – а старшая дочь Тамара и правнуки с ним пока живут, но тоже на чемоданах сидят. Вероятно, скоро уедут к папуасам.

– А я вначале подумал, что ты заливаешь, ментам про всё, – говорил Санька, – еле сдерживал смех, а видишь, правдой оказалось. Что теперь с диваном будете делать?

– Саня, этому дивану всего лишь пятнадцать лет. Ему место только на чердаке. Он стоит здесь три месяца и ещё простоит десять лет.

– Ну, ты и прогнал им тюльпана, а они ведь всё за чистую монету приняли. Узнают, что ты их лаптями выставил, беды не оберёшься, – сказал Марек.

– Саня это менты порядочные были, а не твари последние. Другие бы нам без стеснения за этот трюк от души по бокам надавали. А эти с юмором, как мне показалось, отнеслись. И я им постараюсь простить варварское отношение к ветхому дивану. Приблизительно знаю, что последует после этого незадачливого для них шмона. В понедельник я пойду на отметку, и мне этот Поп – Арт, припомнят.

Марек, открыв рот, внимательно слушал друга.

– Я им предложу обмен, – продолжал Колчак излагать новый план. – Они мне я им и все будут довольны. Согласись диван, хоть и непригодный, но посмотри в нём, много есть чего от дворянина. Поэтому они и поверили моей белиберде.

– Ты сказку о диване заранее планировал? – ковыряя спичкой в зубах, спросил Марека.

– Под воздействием вина навеяло. Главное было не перегнуть палку о роли исторического дивана, чтобы не улыбок и смешков на лице не присутствовало. Правдиво врать, – это тоже один из жанров искусства. Я вот могу завтра во дворе сообщить, что встретил гуманоидов. И скажу, что они меня предупредили о конце света, который наступит в ближайшие дни. Уверяю тебя, мне все поверят, – объяснил Колчак.

– Что за тобой такой талант водится, для меня и пацанов наших не в диковинку. Теперь и Жига от тебя эстафету перенял. Брехуном стал конченным. Шаг сделает, двадцать слов наврёт, и сам смеётся.

– Всё Саня сворачиваемся, – сказал Колчак, – я пойду сейчас Полину встречать.

***

В понедельник вечером на отметке в милиции, дежурный ему сказал, чтобы он зашёл в кабинет к Гридину. Колчак проглотил несколько раз, набравший в себя воздух, и пошёл на второй этаж. Подполковник сидел за столом и пил чай.

– Проходи, чай будешь пить? – предложил он.

– Нет спасибо, меня к ужину дома ждут, – тактично отказался Колчак.

– Расскажи, как живёшь, чем занимаешься? – спросил Гридин.

– А зачем рассказывать, вы и так всё обо мне знаете. Каждый мой шаг фиксируете. Надо мной и так все смеются. Говорят, не ценит тебя милиция, приставили за тобой следить больного на голову и самого неуклюжего и толстого шпиона, – моего соседа Витю Леонова. Он бедный рыбачить ежедневно приезжает на своём женском драндулете, где я работаю, и следит за мной. Я же не глупый вижу всё. Куда я, туда и Витя. Я на стадион, и он за мной. Я иду жену встречать, и он тоже сзади плетётся. Я на чердак, на турнике иду отжаться, а он уже в засаде сидит. Смешно ощущать, что сзади тебя плывёт сто пятьдесят килограммов живого веса. Это сестра его не знает, что вы больного человека, инвалида третьей группы используете в своих целях. Она вам такую катавасию устроит. Если не верите, можете спросить у шкипера дебаркадера девятого причала. Он его часто видит с удочкой рядом со мной.

– Я не пойму, о чём ты говоришь? Для меня подобное известие, что к тебе приставлен какой – то хвост, является сплошным абсурдом. На тебя за последнее время нет никаких жалоб. «Зачем милиции к таким законопослушным гражданам филеров приставлять», – сказал Гридин.

– Ваш Ланин проходу мне не даёт, почти ежедневно, ходит меня домой поверять и твердит одно, что посадит.

– Не может быть такого, его никто не уполномочивал заниматься тобой. Это функция не уголовного розыска. К тому же он болен сейчас, – не поверил словам Колчака Гридин.