Горькое молоко – 2. Вальтер. Кофе от баронессы Кюцберг

«Зачем я поехал в поход? – подумал он, – наверное, из – за Лары, зная, что она рядом будет. А с этими туристами от скуки завянешь, без своих пацанов. Эти Костя и Славка, маменькины сыночки, странно, как их родители отпустили в лес. Они, как мелом на доске теоремы чиркать, да сосиски на переменах трескать, больше ничего не могут. Славка естественно телок, потому что болеет часто, но для него этот поход, равносильно тому, что меня одного послать на Джомолунгму. Он мне в классе изрядно надоел. Женька, тот ни чего парень, с ним есть о чём поговорить и друзей моих не отвергает в школе. Но всё равно парень пока мутный и любопытный. Много вопросов задаёт и хочет, чтобы ему на них отвечали. Надька, на него засматривается, специально меня подговорила, чтобы я заманил его в этот поход, на который он с радостью согласился. Галька Никитина, – тоже ничего, никогда жадной не была, скромница и интеллигентка. Танька Абросимова, – тише воды, ниже травы, но очень сильная троечница, и палец никогда не покидает её ноздрей. Всегда радуется, когда в журнале напротив её фамилии тройка стоит. Зачем с такими способностями нужно было школу оканчивать? Ей бы вязальщицей работать, чтобы обе руки были заняты, или парикмахером. Ирка Ломакина девчонка весёлая, за парнями со скоростью гепарда бегает. Замуж, точно рано выскочит или по рукам пойдёт. Люлька Максимова и Зинка Соловьёва это две пустышки и росомахи. Вырастут, будут, как наши дворовые бабки. Скучно, но веселье, я им устрою звонче Славкиного магнитофона. Женьку Коровина не надо бы, но как говорят за компанию, и жид удавился».

– Колчин, а здесь действительно волки водятся, – прервал его думы Фомин, никогда не называвший в классе ни кого по имени, считая, что во всём должна быть официальность, требуя, чтобы к нему обращались подобным образом.

– Наверное, – ответил Вовка, и вопросительно посмотрев на Славку, спросил:

– Фомин ты и дома родителей по фамилии называешь? Здесь же лес, тайга, болота кругом. Волков, здесь видимо, не видимо, и лешие с кикиморами обитают. Ночью обязательно услышишь, а ты официальный протокол соблюдаешь, – устрашающе проговорил Вовка.

– В доме мы все друг к другу на «Вы» обращаемся, а насчёт кикимор и леших, я полагаю, ты пошутил. Пора сказок у меня давно прошла, и тебе не мешало бы реальные вещи читать, – изрёк Фомин.

– Как тошно Фомин, иди рыбу чисти, и полагай. Не зли меня, ты думаешь, умные книги один читаешь, – отогнал его от себя Вовка.

– У тебя в обед понос, а в ужин золотуха. Лечиться надо Колчин, – сказал Фомин и обиженно отошёл от костра.

– Если бы, кто на улице, не из класса, посмел сказать такие слова мне, точно в глаз бы словил. А ты Фомин, со мной два года за одной партой сидел. Я привык к твоему убогому чванству. Ты человек не от мира сего. Поучи меня уму разуму в лесу, а я выводы завтра сделаю, – сказал Вовка.

– Ни какой я не чванливый, а воспитанный, – отходя от него, пробормотал Славка.

…Вечерело, в котёл запустили рыбу и все нужные для ухи специи. Запах разлапистых елей и ароматной ухи пьянил ребят, и они начали позёвывать.

Кроме Надьки и Вовки остальные ребята до этого в походы никогда не ходили. Для них всех процедура приготовления ухи являлось настоящим праздником. Командовала у котла Надька. Вовку она не тревожила, по причине его временно подорвавшего здоровья. Внезапно раздались сразу два выстрела.

От неожиданности все вздрогнули.

– Не бойтесь, это наш охотник уток бьёт, – успокоил всех Вовка, – к нам обещал заглянуть, так что уху всю не вздумайте приговорить, и костру не давайте потухнуть. Вечереет уже. Волки к огню, никогда не подойдут. Он бросил короткий взгляд на Фомина. Тот передёрнул своими, бесформенными плечами, так, как голова у него была почти шире плеч и, поперхнувшись, предложил:

– Ребята, а давайте ещё один костёр разожжём, или два. Дополнительный огонь я полагаю, нам помехой не будет.

Его идею все поддержали.

– Тогда идите в лес за дровами, если не боитесь, – нагонял на них страху Вовка, – а я не пойду уже темно. Мне одного костра хватит. А вы сейчас зажжёте ещё пару костров, то прощай уха. К нам на уху обязательно десант с неба свалится. Пожрут всю уху, девчонкам сделают функцию, а мальчикам пункцию, потом заставят парашюты скручивать, и после всех на фарш пустят.

– А ты тоже будешь скручивать парашют, – спросила наивная Никитина.

– А я убегу, так, как эти места знаю хорошо.

– Жди от него, скрутит он, – влезла в дискуссию Надька, – он как крот в землю залезет, или растворится как УПСА в воде. Не понимаю, почему его Колчаком зовут. Белогвардейский адмирал всё – таки героической личностью был. Даже находясь в эмиграции, он нашёл в себе силы отказать предателю Власову в пособничестве.

Одуванчик – самое приемлемое для него имя, – начала Надька посылать в Вовку словесные ядовитые стрелы. – Он только на улице отчаянный, а в классе примерным школьником был все года.

Вовка приподнялся с места, терпение его было на пределе. Он взял Надьку за руку и отвёл её за палатку. Сжав медленно, но сильно её запястье руки, он хотел ей выразить несколько слов, но не успел. Она нежно положила ему обе руки на плечи:

– Что ты мне хочешь сказать? – сменила свой колючий тон, на более ласковый разговор Надька, – явно кокетничая перед Вовкой.

Он повернул голову в сторону костра. Ребята устремили свои любопытные взгляды на них с Надькой.

– Нет у меня для тебя добрых слов, – шутя, поднося кулак к её лицу.

– Ах, значит, нет, так у меня к тебе есть, – со злобой сказала она.

– Прекрати паясничать и пугать одноклассников.

Она резко повернулась от него и пошла к костру.

– Давайте уху есть, – предложила она. – Нет, и не было, здесь никогда волков. Шутит он. Я эти места не хуже его знаю.

Фомин от радости включил свой магнитофон, откуда лилась мелодичная эстрадная музыка.

Уху разливали, каждый сам себе по потребности.

Женька Коровин вытащил к удивлению всех из своего рюкзака две бутылки медового вина и бутылку водки.

– От нашего бала осталось, – сказал он. – Желающих прошу подставить кружки.

Никто возражать против спиртного не пытался. Даже Надька, ярая противница лишних вольностей, отнеслась к этому спокойно, не произнося никаких нравоучений. Она загадочно улыбнулась и тихо, вопросительно прощебетала:

– Это что, для того, чтобы волков меньше бояться?

Фомин, бросив на неё встревоженный взгляд, на который все обратили внимание, с опаской проговорил:

– Я, пить не буду. Мне противопоказано. Лучше пускай волки мной полакомятся, – и он неестественно затряс головой.

…Над его испуганной реакцией смеяться никто не стал, подобные странности за ним наблюдались и раньше. То, что он дал согласие на участие в походе, это они считали уже смелым шагом в его затворнически – футлярном образе жизни. И самое удивительное было то, что его никто не провожал из родителей на эту поездку, как это замечалось раньше. Славку до девятого класса обязательно кто – то из близких родственников, мама или бабушка провожали и встречали из школы. Его постоянно окружала опека. Он получал тепличное воспитание и отличное образование. По успеваемости с ним могла потягаться только Крупица. Он был добродушный и безвредный, что отличало его от всех одноклассников.

После его категорического отказа испить медового вина, Фомин подошёл к палатке и на корячках неуклюже влез в неё. Через минуту он в таком же положении покинул палатку, подойдя к костру со своей бутылкой.

Потряхивая ей вниз и вверх, он, пыхтя, вполне серьёзным голосом вымолвил:

– Вы пейте свой медок, а я персональный, который мне врачи рекомендуют. Но предупреждаю весь наш коллектив, – делиться, ни с кем не буду, по причине того, что это моя обязательная трёхдневная доза.

Он налил себе в эмалированную кружку своего лекарства, но выпить не успел, из лесу послышались громкие посторонние шумы. Все обратили взоры в ту сторону, откуда раздавались эти шумы. Из зарослей вышел знакомый всем охотник, державший во рту охотничью дудку. На одном плече его висело ружьё, на втором запрокинута связка подстреленных маленьких уток, которые называются чирками. Рядом с ним опустив голову вниз вынюхивая траву, шныряла его лайка. Вбежав в круг ребят, она подошла к Коровину и, лизнув его в лицо, улеглась около его ног. Фомин отставил свою кружку на землю. Колчак, воспользовавшись отсутствием внимания посторонних глаз, в это время подлил приличную дозу вина из своей кружки в кружку Фомина. Охотник подошёл к костру, сбросил с плеча уток, и приветливо улыбаясь всем, произнёс:

– Вас всех с добрым вечером. Зажарить их можно прямо сейчас пока они тёплые.

Он снял с себя ружьё и приставил его к палатке:

– Уха у вас так аппетитно пахнет. На весь лес приятный душок разносится, она – то меня и заманила к вам на костерок. Угостите? – потирая руки, спросил он.

– Обязательно все сразу хором, – ответили ему ребята.

Девчонки посадили гостя на бревно, а Надька принялась заботливо угощать его ухой из своей посуды, так как лишней миски не было.

– Угомонись дочка, я подожду того, кто первый покушает, и поем из той посуды, – вежливо отказался он.

– Нет, вы кушайте, а я себе найду, из чего поесть, – уговаривала она его.

– У нас банка от тушёнки после обеда осталась. С неё, я и поем.

– Ну, если тебе так будет удобно, то действуй, – и он взял с её рук миску с налитой ухой.