Хвост фюрера. Криминальный роман

– «Режь воров», – тут такая круговерть началась. Столами начали и скамейками кидаться. Я тоже конечно запустил в кого – то своей шлюмкой. И тут мне рубанули чем – то по голове, а потом по ноге, что я память потерял. Помню, только Пётр Рябинин склонился надо мной и всё.

– Ты мне левака заправляешь Кузьмин, – сверкал он своими стёклами очков. – Рябинин – Барс был замечен в третьем отряде, где были зарезаны четыре отошедших вора, и в столовой за ужином его не видал никто.

– Как же он не был в столовой, если сидел около меня, – сбивал с толку следователя Глеб. – А ногу он мне поварским халатом перебинтовывал или повара? Спросите у них, они – то точно знают. И сами подумайте, как он четверых прирежет. Тем более, таких, как Кочубей. Этот сам сделает с десяток как Пётр. Вы же ни у одного вора не нашли ножей, зато у сук, два ведра набрали. Они готовились к этому делу. Вот с них и спрашивайте, – весомо заявил Глеб.

– К сожалению, не с кого спрашивать, – сказал следователь, – всех порешили, а кто под шумок копыта из зоны нарезал. Один только Чуваш живым остался, но ему язык отрезали и руки отрубили. Превратили в кусок мяса бывшего авторитетного вора.

– Этот, как вы говорите, вор Чуваш, никогда в авторитете не был, – возмутился Глеб. – Крысой по жизни был, крысой и помрёт. Он в войну карточки у блокадников воровал в Питере. Присосался как пиявка к сукам, думал, они задавят воров, не понимая, что все битвы в истории выигрывали уверенные в себе люди твёрдо решившие одолеть врага. Любая война случайностей не приемлет, – это не рулетка, и воры в этом глубоко убеждены. Разве мало из них кровь проливали за Родину во время войны в штрафных батальонах?

Сурков изобразил, кислую мину на лице, затем достал из кармана носовой платок, и обильно высморкавшись, сказал:

– Нам, откровенно говоря, не жалко ни той, ни другой стороны. Все вы сволочи! Жалко Сталин не дожил до этих времён. Он бы вас всех погрузил на баржу да в Северный ледовитый океан вывез и утопил, как слепых щенков. Как ты Кузьмин снизошёл до законников? Ты ведь Родину защищал, фашиста стрелял. Дважды Кавалер ордена Славы и Красной звезды! Не пойму я тебя, на что ты надеешься, как жить думаешь дальше?

– Да вы за меня не беспокойтесь, – спокойно ответил Глеб, – я и с культёй не пропаду. Я человек жгучий и верен своим законам, а вера всегда душу греет. Значит, буду целым и невредимым, до конца срока. А зло вам надо искать не у зэков, а у администрации. Они натравили сук на воров. Хозяина и кума Бойко, – их подлюг надо к стенке ставить, а не нас.

Суров, тяжело вздохнул и, порывшись в карманах, достал оттуда спичечный коробок. Вытащив оттуда не спичку, а большую таблетку он засунул её себе в рот. Было отчётливо видно, что он занервничал, когда услышал их фамилии:

– Бойко тоже попал в эту мясорубку, но заколот был около вахты, – пробурчал следователь, – а начальник отстранён от работы и находится под домашним арестом. Так – же пострадали и автоматчики в тот день. Пятерых затоптала до смерти толпа. Им – то за что такая участь? – сорвался на нервный кашель следователь. – В чём они виноваты?

– Это вы у меня спрашиваете? – перекосил губы, Глеб. – Вы лучше задайте вопрос начальнику, что они делали в зоне с автоматами вечером? Ответ тут сам напрашивается. Автоматчиков вывели, те, кто этот бунт организовал.

– Будь уверен, спросим, – проскрипел зубами Сурков, – и ещё, как спросим! Ну, ничего мы всё равно найдём зачинщиков этой Куликовской битвы. Никита Сергеевич Хрущев лично на контроль взял воровские войны. Скоро на зонах не будет ни одного вора в законе. В каменные мешки вас спрячем, чтобы вы воду не мутили, среди заключённых твёрдо надумавших встать на путь исправления.

Глеб тогда понимал, почему так выразился следователь, фамилия хозяина зоны была Куликов.

Он хитро улыбнулся и сказал следователю:

– Не пойму вас начальник, кому вы преклоняетесь, Хрущёву или Сталину? Или вы не слышали, как Никита Сергеевич на двадцатом съезде прошёлся по его культу личности?

– Я преклоняюсь в первую очередь закону, а не отдельным личностям, – повысил голос следователь. – При Сталине вы бы не творили таких побоищ. Сразу бы к стенке поставили. А Никита Сергеевич распустил вас.

Глеб внимательно посмотрел на Суркова:

– Плохо вы знаете, что было в тюрьмах при Сталине, а то бы не мели так языком. Вы, наверное, и Лаврентия Павловича Берия жалеете начальник? Пенсне не от него случайно унаследовали? – с издёвкой процедил сквозь губы Глеб, после чего заразительно засмеялся.

У следователя от, брошенной Таганом фразы выступила испарина на лбу. Он попытался, что – то сказать ему, но у него вместо слов из груди вырвался хрип. Выплюнув таблетку изо рта, Сурков привстал со стула. Запустил свою дрожащую руку в карман брюк, извлёк оттуда помятый носовой платок. Вытерев им, лоб и шею, сел опять на стул:

– Ты давай Таган не заговаривайся? – постучал он пальцем по папке. – А то я тебе сюда такой наваристый студень накатаю, что пойдёшь у меня на раскрутку, если тебе мало одного срока.

– Хрен тебе кочет очкастый, я в другой войне участвовал, но не в этой, – тут я пострадавший. У меня свидетелей полная зона. Так, что порожняк не гони, а бери за жопу хозяина или списывай всё на сучару Бойко. Ему уже всё равно ни чем не поможешь. Но я рад, что его замочили. Туда ему змею и дорога.

Сурков поднялся резко со стула и зло, погрозив Глебу пальцем, бросил:

– Я десять раз лично перепроверю твоё алиби.

Переволновавшись, он покинул тюремную палату.

К счастью Глеба, этого следователя прямо в тюремной больнице, через десять минут после их разговора разобьёт паралич. Там в тюремной больнице Таган и узнает от врачей, что следователь был тестем покойного кума Бойко.

После этого больше Тагана никто не тревожил допросами, а за устроенный заключёнными мятеж вину на себя взяли несколько «кроликов», имевшие предельные сроки двадцать пять лет, но отсидевшие всего несколько месяцев. Для них никакие прибавки к их большим срокам, в сущности, не имели большого значения. Просто срок их начинался с первого листка календаря.

На самом же деле всё было не так, как рассказывал Глеб следователю. Отголоски бунтов в зонах страны отдавались повсюду, дошёл слух и до их лагеря. Хозяин и Бойко вызвали к себе нарядчика Кочубея и конкретно без излишних намёков предупредили его, что война не минует и их зоны.

– Надо вам сплачиваться и нанести удар первым, – сказал Бойко, – ты фронтовой офицер Кочубей, не мне тебя учить. Только внезапностью вы можете сломать воров.

Мочить можно всех, кроме Тагана. Его разрешаю немного просто проучить и попугать. Он человек ещё не потерянный. Может после хорошей взбучки одумается?

– Мужиков старайтесь на свою сторону перетянуть? – сказал широкобёдрый Куликов.

– Мы уже давно готовы, к этому, – ответил Кочубей, – у меня у каждого в бараке под матрасом ножи или штыри заточенные. Так, что мы хоть сегодня готовы к битве. Нам самоё главное Барса и Пилу завалить, остальные хвосты подожмут. А Тагана зря вы жалеете, он главный вор на зоне. От него вся муть исходит.

Относительно Тагана, Куликов промолчал, только сжал и так свои тонкие губы, после чего его лицо сразу преобразилось и стало больше похоже на блин. Эту мимику его лица знали все зеки. Когда он так делал, то спорить с ним было бесполезно. Он был тоже из фронтовиков и ко всем заключённым, кто воевал, не редко проявлял лояльность.

– Ну, если вы готовы, тогда сегодня и начинайте после ужина, – дал добро Бойко, – а наши автоматчики вас подстрахуют. Я сам лично с зоны никуда не уйду, и буду наблюдать за ходом событий. Так, что у вас перевес в пять автоматов будет. Только поделись мне своим планом, как ты думаешь действовать?

Кочубей налил из графина стакан воды и выпил.

– План у меня не хитрый, он довольно прост, но надёжен. У меня четыре командира будет, я пятый. На ужине в столовой будет только Гвоздь, остальные командиры на ужин не пойдут, будут основательно готовиться. Темноты ждать не будем, после ужина сотней человек окружим барак воров, а с другой сотней ворвёмся. И первыми порешим Барса и Пилу. Я думаю, после этого другие нам не смогут оказать достойного сопротивления. Мы их всех урезоним.

– А ты уверен, что у вас всё получиться? – спросил Бойко. – Может лучше забаррикадировать окна и двери и сжечь их ночью? Спишем это, за несчастным случаем. Сколько таких происшествий в лагерях было и никто, как мне известно, погон своих не лишился.

– Получится, – заверил кума Кочубей, – у меня половина мужиков фронтовики. В рукопашную на немцев шли. С ворами как-нибудь справимся.

– Как-нибудь не надо, – сказал Куликов, – надо сделать, быстро и надёжно, чтобы выжечь эту воровскую заразу с лагеря. Но крови старайтесь, как можно меньше пускать. Может ты и прав, ограничимся на Пиле и Барсу. А остальным косточки посчитайте и, будя им.

Не знали они тогда, что молодой парень по кличке Лунатик, – работающий дневальным в административном корпусе в это время засыпал опилками завалинку и через открытое окно весь разговор слышал. Слово в слово он передаст план мятежного комитета ворам.

Глеб лично разработает контр-план на опережение сучьего налёта. Бунт должен быть начаться в столовой, где мишенью будет третий отряд. Их необходимо было всех оттеснить к вахте, где должны стоять автоматчики, выведенные в зону Бойко.

В этот день на ужин не пойдёт и Глеб с Петром, они направятся в третий барак. На улице был сильный ливень, и небо было хмурым, словно предвещая кровавую смуту в лагере. Сильный ветер, был хоть и не холодный, но неприятно дул в глаза и пронизывал до иголок тело под мокрой робой. В третьем бараке на нарах уже лежали самодельные ножи, заточки, лопаты и металлические трубы.

Они ворвались неожиданно в барак. Первый нож от Барса получил Спица, находившийся всех ближе к двери. Глеб быстро расправился с Салютом и бросился с ножом к Джамбулу, но, увидав взметнувшую короткую лопату Кочубея над головой Петра, ухватившись за нары, подтянулся как на спортивных брусьях, выкинув свою ногу вперёд. Лопата раздробила ему кость. Этого времени хватило Петру перерезать горло Кочубею. Джамбул, как увидал валявшего своего командира в крови, сам перерезал себе вены на руке, а потом полоснул ножом по своему горлу и свалился около нар замертво.

– Давай Таган теперь быстро в столовую, – крикнул Пётр Глебу, – надо, чтобы нас видели там.

– Ты иди, – сказал, оглядываясь, по сторонам Глеб, – я с этой ногой и шагу не ступлю.

– Сука Кочубей, как я его зевнул, – взвалил Пётр Глеба на спину, – ну всё падла отвоевался. Сейчас там начнётся, надо спешить.

В столовой у сук за смотрящего оставался Гвоздь, но ему первому должны были снести голову, примкнувшие к ворам молодые зеки Судак и Мозговой.

Петр нёс Глеба на своём горбу без отдыха. Дождь уже прекратился, но небо не думало скидывать с себя чёрное покрывало. По-прежнему оно было хмурым и пророчески предвещало страшный бунт. Ветер не утихал, он трепал ветки деревьев, срывая одновременно куски толи с некоторых крыш бараков. Не доходя двадцати метров до столовой, они увидали, как сорвали с петель двери. И из проёма вылетели в крови суки, все они бежали к вахте. Большая толпа мужиков и воров отсекла им проход к своему бараку, где, как они думали, их ждёт Кочубей с холодным оружием. Их было человек триста, они бежали от воров как от чумы. В их рядах возникла неразбериха. Паника напрочь лишила их здравомыслия и эти заключённые, ослеплённые страхом бежали на автоматчиков, ничего не соображая. Автоматчики подняли беспорядочную стрельбу, без разбора стреляя в гущу бежавших заключённых.

Но они пуль боялись меньше, чем воров. Автоматчики и попятиться не успели, как были смяты панической толпой. Ворота, сколоченные из бревенчатых хлыстов, с неимоверной лёгкостью были тоже вынесены. Выход был свободный, за воротами в это время стоял дрожащий от страха Бойко, на нём уже не было погон и фуражки. За две минуты до этого Куликов сорвал с него погоны и ударил планшеткой по голове, отчего фуражка у него скатилась в лужу. Хозяин сел на лошадь без седла и ускакал в неизвестном направлении. Такого поворота событий Бойко не ожидал. Он не успел расстегнуть кобуру, как кто – то вонзил ему штырь в печёнку.

Глеб в это время лежал в столовой, на забрызганном кровью полу, а Пётр, сорвав с повара халат начал, перевязывать ему ногу. Это был умный ход Барса, который и избавил его самого и Глеба отвечать за поднятый бунт. В этой же столовой нашли под столом задушенного Гвоздя и зарезанного Судака. Заслугу за убийство Гвоздя приписал себе Мозговой. Никто не видал, что было в этой людской кутерьме. В зоне в этот день не осталось ни одной суки, из воров погиб только молодой Пила. Одна из шальных пуль автоматчиков достала его, и был задет пулей в плечо перво ход уголовник Мозговой, заглядывающий постоянно в рот ворам. Он после ранения сразу стал страдальцем жестокого режима Гулага. И когда в лагере наступило относительное затишье, нацепил хромовые сапоги, не забыв сменить походку.

А в тот смутный день буквально через полтора часа в лагерь приедет две машины солдат. Всех оставшихся зеков загнали по своим баракам. Один третий барак был совсем пустой и небольшая часть первого. Все они ушли за ворота. Сбежали и те, у кого срока были больше десяти лет. Всё складывалось так, что бунт был поднят именно суками, чтобы совершить побег. Но после разобрались, что побег этот был вынужденным, который был спровоцирован в столовой под напором воров в законе. Хотя указание о разжигание бунта будет спущено сверху.