Ночь с Ангелом

– Хотелось! – туповато ответил я. – Сами же видите – не магазинный пузырь в ноль семьдесят пять, а небольшая пластмассовая бутылочка всего на поллитра. Их обычно продают в воздухе наши стюардессы дешевле, чем она стоит даже в «Дьюти фри».

– Да знаю я, что продают в самолетах, – махнул рукой Ангел.

Крепкий, душистый «Эрл Грей» с лимоном привел меня в состояние тихое и благостное. Я вспомнил, что завтра утром на Московском вокзале меня будет встречать внучка Катя – умненькое, хитренькое, стройненькое и горячо любимое мною почти взросленькое существо. Тут же всплыло воспоминание, которое почему-то возникает у меня каждый раз, когда я начинаю о ней думать: Катька четырех лет от роду, завернутая в махровую простыню, влажная, пахнущая чистеньким детским тельцем, перекинутая через мое еще нестарое плечо, весело визжит у меня за спиной. Я несу ее из ванны в свой кабинет, и перед моим носом смешно болтаются ее маленькие распаренные розовые пятки…

В кабинете для Катьки уже все приготовлено. И постель, и клюквенное питье, и, что самое главное для нечастых Катькиных посещений нашего дома с ночевкой, два аттракциона, исполняемые обычно Катькиной бабушкой, моей женой Ирой. Аттракцион номер один – сушка волос в колпаке, наполненном горячим воздухом от электрического фена, и самый главный аттракцион – чтение бабушкой Ирой книжки Заходера или еще какой-нибудь другой, пока у Катьки не начнут слипаться глаза…

Тогда Катька еще не знала, что Ира ей не родная бабушка.

– А сколько лет вашей внучке, Владимир Владимирович? – услышал я голос Ангела.

Я поднял глаза от толстой фаянсовой кружки и нехотя вернулся в мир ночных вагонных звуков и замкнутого пространства двухместного купе. Ненавижу общежития!

– Восемнадцать, – настороженно ответил я.

Благостности – как не бывало. Будто этим невинным вопросом Ангел попытался посягнуть на честь нашей Катьки. И хотя я прекрасно знал, что Катюшка уже давно и совершенно самостоятельно распоряжается этой своей «честью» и, наверное, в сравнении с ее сегодняшними хахалями лучшего парня, чем вот такой Ангел, ей и желать не следовало бы, я все равно чего-то вдруг занервничал. Захотелось немедленно переменить тему. Сделал я это не очень ловко. Спросил с плохо скрытым раздражением:

– А чего это вы поездами ездите, самолетами летаете? Куда же девался старый, добрый «ангельский» способ передвижения? Так сказать, «по небу полуночи ангел летел…», а? И кстати, где ваши крылья, Ангел?

Ангел вскинул на меня свои девичьи голубые глаза и мягко улыбнулся:

– Помните, в «Записных книжках» Ильфа:

«Хорошо тебе на том свете?»

«Да, мне хорошо».

«Почему же ты такой грустный?»

«Я совсем не грустный».

«Нет, ты очень грустный. Может, тебе плохо среди серафимов?»

«Нет, мне совсем не плохо. Мне хорошо».

«Где же твои крылья?»

«У меня отобрали крылья…»

– Так вот, Владимир Владимирович, крыльев я был лишен много лет тому назад. Как вы сами изволили выразиться, именно в «щенячье-ангельском возрасте Божьего пятиклассника».

Несмотря на «явление» всех этих крохотных яблочно-чайных чудес, свидетелем которых я все-таки был, я вдруг перестал верить в подлинное «ангельство» Ангела и он стал мне не очень интересен. Был уже третий час ночи, и просто захотелось спать.

– За что крылышки-то отобрали? – позевывая, спросил я. – За неуспеваемость?

– Да нет. Там историйка была позабавнее, – ответил Ангел. – Если хотите – могу поведать. Вдруг вам пригодится. Как литератору.

О Боже!.. Сколько раз в своей сочинительской жизни я слышал эту фразу. Существует гигантская категория людей, свято убежденных, что все произошедшее с ними уникально и требует немедленного отражения в той или иной форме изящной словесности. Историей своей, чаще всего тускловатой, жизнишки они пытаются облагодетельствовать любого случайно встреченного ими писателя, киносценариста, драматурга, журналиста…

Это все еще от советских времен, когда с экранов и театральных сцен мудрые седоусые рабочие учили уму-разуму интеллигентных главных инженеров, а в книгах обласканных властью романистов деревенские дедушки в пейзанских онучах и лапоточках балагурили философскими сентенциями.

Вколотили в головы совбедолагам, что «искусство всегда в долгу перед народом». Бросили эту липовую косточку двухсотмиллионной толпе своих граждан в компенсацию за ее узаконенные униженность и бесправие, а та, несчастная, давай эту косточку мусолить, не ощущая ни вкуса, ни запаха. Ни хрена не понимая, что она делает…

Интересно, сколько же поколений должны прожить Свою Жизнь, чтобы окончательно избавиться от всей этой вонючей и лживой шелупони?

– Минимум – три, – раздался тихий голос Ангела. – Одно уже выросло. Осталось два. Но я и не пытался всучивать вам сюжетец, Владимир Владимирович. Мне просто причудилось, что вам это может быть любопытно.

Ах, е… елки-палки, чтоб не сказать хуже! Как я мог забыть о дивных способностях этого юного Вольфа Мессинга с истинно «ангельской» внешностью и разворотом плеч Арнольда Шварценеггера?!

– Простите, меня, пожалуйста, Ангел, – пробормотал я. – Наверное, то, о чем я только что думал, к вам действительно не имеет никакого отношения. Еще раз, извините меня – старого и подозрительного дурака…

– Что вы, что вы, Владим Владимыч. – Ангел озабоченно посмотрел на свои часы. – Батюшки, и вправду – поздно-то как!.. Давайте спать. Недосып вреден в любом возрасте. А то завтра утром на перроне ваша внучка Катя может вас и не узнать.

– Откуда вы знаете, что ее зовут Катя? – У меня снова встала шерсть на загривке.

– Вы столько о ней думали…

– Ах да, действительно. Ладно, Ангел. Валяйте вашу историю. Только я прилягу с вашего разрешения.

– Конечно, конечно, Владим Владимыч. Ложитесь и, мало того, выключите над собою свет и прикройте глаза. О’кей?

– О’кей, Ангел.

Неожиданно мне стало смешно и спокойно оттого, что Ангел сказал «о’кей».

Я лег, погасил свой ночник и закрыл глаза.

Поначалу затихли перестуки колес, а потом стали исчезать и все остальные обязательные железнодорожные звуки, оставив в моем сознании лишь слабенькое убаюкивающее покачивание вагона и ощущение стремительного полета сквозь ночь…

– Так лучше? – откуда-то спросил меня Ангел.

– Да… – кажется, сказал я.

В ответ снова возник обволакивающий голос Ангела:

– Если позволите, я для начала сделаю крохотный обзорный экскурс. Буквально на минутку – просто чтобы все расставить по своим местам…

На мгновение мне показалось, что я уже дремлю, а дивный голос Ангела доносится не с соседней постели двухместного купе спального вагона «Красной стрелы», а как-то зарождается внутри меня самого в районе груди, неведомыми анатомическими путями мягко струится вверх к моей нетрезвой голове и уже оттуда кратчайшими тропками достигает моих ушей, изнутри возвращаясь в мозг для осмысления звучащего. Какой-то бред сивой кобылы!..

«Надо же было так надраться… – удивленно подумал я о себе. – Просто невероятно!..»

– Вероятно, – тихо прозвучал Ангел, не то подтверждая мои судорожные полудохленькие мыслишки, не то продолжая свой странный рассказ, – вероятно, вам известно, что в христианстве существует девять строжайше иерархических «ангельских» чинов?.. Так называемые «Три Триады». Первая – Серафимы, Херувимы и Престолы… Вторая – Господства, Силы и Власти… Третья – Начала, Архангелы и, наконец, Ангелы.

– В этом есть что-то армейское, – то ли подумал, то ли сказал я сквозь сон.

– Пожалуй, – согласился Ангел. – Если помните достаточно саркастичное описание загробно-райской системы у Твардовского в поэме «Теркин на том свете», то, смею вас заверить, Александр Трифонович очень верненько воссоздал подлинную небесную обстановку и схему отношений…

Я превозмог свой алкогольный анабиоз и склочно возразил: