Ночь с Ангелом

– Возьми у меня вот из этого кармана наряд на вызов и подпиши. А то у меня руки грязные…

Фирочка вплотную приблизилась к парню, ощутила всю смесь запахов разгоряченного мужского тела и уже почти в бессознательном состоянии вытащила из верхнего кармана комбинезона какую-то бумаженцию. И где-то там расписалась.

– И покажи – где руки помыть, – сказал парень неожиданно севшим голосом.

Фирочка показала. И пока он мыл руки над раковиной, Фирочка стояла за ним с чистым полотенцем, и сердце ее билось в сотни раз сильнее и громче, чем даже тогда, когда она на выпускном вечере педучилища, в пустой и темной аудитории, взасос целовалась с освобожденным секретарем их комсомольской организации.

До потери невинности Фирочке оставалось тридцать четыре минуты.

За это время Фирочка, пребывая почти в сомнамбулическом состоянии, умудрилась совершить кучу дел: после безуспешных попыток всучить парню два рубля за работу – Фирочка помнила, что именно так мама всегда расплачивалась с водопроводчиками и дворниками, – ей удалось уговорить парня съесть мамин бульон с клецками и всю горячо любимую папой докторскую колбасу. Фирочка даже успела напоить его чаем с замечательными соевыми батончиками, в которых сама души не чаяла.

А парень что-то жевал, прихлебывал, откусывал и глаз не мог оторвать от тревожно взволнованной Фирочки. Ее смятение и страх ожидаемого полностью передались ему, и, несмотря на то что в жизни этого паренька уже были кое-какие девицы, ТАКОЕ с ним происходило впервые!

На последнем соевом батончике те самые оставшиеся тридцать четыре минуты были исчерпаны…

И ЭТО СВЕРШИЛОСЬ!!!

* * *

… Ошеломленные произошедшим, они лежали в узенькой Фирочкиной кровати и…

* * *

Невероятным усилием я выдрался из всего этого Ангельского просмотра-наваждения, с диким трудом приоткрыл слипающиеся глаза и сказал Ангелу, еле ворочая языком:

– Что за советско-цензурные штуки?! Зачем вы вырезали самую что ни есть завлекуху, самый, можно сказать, жгучий эпизод в этой своей баечке? Вы же так драматургически грамотно подвели меня к нему!.. Я имею в виду «поминутный отсчет». Прием не новый, но безотказный. И вдруг – на тебе!.. Ждешь бури страстей, развития событий, взрыва, а получаешь – пшик. Полная невнятица. Какой-то ханжеский театр у микрофона…

– А вы хотели бы подробную реалистическую картинку запоздалого акта дефлорации бедной еврейской девочки во всех натуралистических деталях? – насмешливо спросил меня Ангел. – Или вы просто забыли, как это делается?

– Нет, кое-что я еще помню, – ответил я. – Конечно, обидеть пожилого художника каждый может, а вот удовлетворить его искренний интерес к повествованию удается не всякому.

– Ну да! Вам же пятнышки крови на чистой простынке подавай! – возмутился Ангел. – Как в деревне…

– Откуда вы знаете – «как в деревне»? – тут же спросил я.

– У меня сейчас на попечении один сельский приход в Ленинградской области – так я там всего насмотрелся… Поэтому меня уже тошнит от любого натурализма. Я же вам не харт-порно показываю. Я предъявляю вам трехмерное изображение в реальной, природной цветовой гамме, со стереофоническим звучанием, которое вам не обеспечит никакая хваленая система «Долби»… С запахами, наконец! С полным эффектом вашего непосредственного присутствия в Повествуемом Месте, Времени и Пространстве, а вы еще…

Моя низменная угасающе-сексуальная требовательность так неприятно поразила Ангела, что он на нервной почве даже воспарил на полметра над собственной постелью. Повисел в воздухе секунд десять, слегка успокоился и плавно опустился на одеяло.

А может быть, мне это с пьяных глаз пригрезилось.

– Ладно, Ангел… Не сердитесь. Простите меня, – виновато пробормотал я. – Так что там было дальше?..

* * *

… Через положенные природой девять месяцев у преподавательницы младших классов Эсфири Анатольевны Самошниковой (по паспорту – Натановны, в девичестве – Лифшиц) и слесаря-сантехника четвертого разряда Самошникова Сергея Алексеевича родился младенец Лешенька. С абсолютно Фирочкиными глазками и непомерным для новорожденного ростом – весь в своего длинного папу Серегу.

Однако появлению Лешеньки на свет предшествовал такой смерч обид, такой самум взаимных упреков, такой тайфун в самом эпицентре житейского моря Лифшицев – Самошникова, что в этой, по сути говоря, банальнейшей акватории корабль родительской любви семьи Лифшицев чуть было не пошел ко дну ко всем свиньям собачьим!

– Аборт!!! Немедленно аборт!.. – кричал папа Лифшиц маме Лифшиц. – Я не потерплю в своем доме…

Но кричал он так, чтобы его обязательно слышала Фирочка.

– Никаких абортов! – кричала мама Лифшиц папе Лифшицу, совершенно не заботясь, слышит ее Фирочка или нет. – Вот как только ты забеременеешь, Натанчик, так сразу же можешь делать себе аборт. Хоть два!!! А наш ребенок аборт делать не станет!..

Тогда папа закричал, что его дочь сможет выйти замуж за этого жлоба-водопроводчика, только переступив через его отцовский труп! А несчастного и растерянного Серегу Самошникова, до смерти втрескавшегося в Фирочку, папа Лифшиц пообещал убить собственноручно… А уж если, не дай Бог, квартиру снова начнет заливать соседским дерьмом, то папа лучше погибнет в чужих фекалиях и сточных водах, но ему и в голову не придет позвать на помощь эту сволочь водопроводчика, как его там?.. Чтоб он лопнул!..

Мама, рыдая от жалости к Фирочке, к папе и, конечно же, к самой себе, тут же использовала старый испытанный способ воздействия на папу. Она припомнила ему конец сорок четвертого и его мифический госпитальный роман с какой-то санитаркой, «в то время, когда она – его законная эвакуированная жена с маленьким ребенком на руках…». Ну и так далее…

Обычно упоминание о папином грешке двадцатилетней давности действовало на папу отрезвляюще. Тем более что единственным человеком, знавшим истинную цену этого «романа», был сам папа.

Он-то хорошо помнил, что эта санитарка, которую трахали в госпитале все, кто хотел, как хотел и где хотел, папе Лифшицу почему-то так и не дала!

Влюбилась она в лейтенанта Лифшица такой чистой, кристальной любовью, что ни о каком пошлом совокуплении с ним даже и помыслить не могла…

Но трепотни об их «отношениях» в госпитале было столько, что она, эта трепотня, запросто преодолела несколько тысяч километров, разделявших папин военный госпиталь и маленький узбекский городок Янги?Юль, куда была эвакуирована тогда мама с крохотной Фирочкой.

Но на этот раз мамин экскурс в папину прошлую «неверность» не дал никаких результатов. Папа продолжал бушевать!

Тогда бывший «маленький ребенок» Фирочка, тихая интеллигентная еврейская девочка ленинградского разлива, в ожидании своего собственного будущего маленького ребенка проявила неслыханную твердость и поразительную решительность. Лишний раз подтвердив, что первая беременность в корне перестраивает весь женский организм.

Она просто собрала вещички и ушла из небольшой отдельной двухкомнатной родительской квартирки в соседний дом, в гигантскую коммуналку, к своему любимому слесарю-сантехнику Сереге Самошникову, в семиметровую казенную комнату, которую Серега получил от домоуправления на время его службы в этой могучей организации.

* * *

… Но тут я вдруг услышал стук колес под полом купе…

…где-то вдалеке ночной перепуганной птицей вскрикнул встречный состав…

...от неожиданности я вздрогнул и потихоньку стал выползать из своего гипнотического состояния – из истории, в которую меня втянул мой сосед по купе Ангел…

Захотелось курить.

И Фирочкина история показалась не очень интересной – далекой и чуточку примитивной…

За последнее десятилетие мне до зеленой тоски стало скучно узнавать о событиях, произошедших лет тридцать – сорок тому назад. Какими бы они ни были трогательными и занимательными.

В совсем ином ритме шел я теперь к своему естественному «свету в конце туннеля». Временами – замедленно, притормаживающе, временами – не по возрасту бойко, ускоренно, слегка истерично…

Из распавшегося привычного прошлого бытия бурно и неудержимо, как бурьян на задворках, поперли ввысь и зацвели махровым цветом другие ценности, неведомые мне доселе категории отношении, раздвинулись границы дозволенного: первый канал правительственного телевидения с разухабистыми срамными частушками; по газетам и газетенкам – ежедневные фейерверки полуграмотной, но очень лихой журналистики…

Даже убийства – по предварительным заказам. Платите, ребята, и обрящете!

А всевидящее Интернетово око? С его поразительной осведомленностью в сайте «Компромат, ру»?! Где вранье, где правда?.. Да наплевать! Читать – безумно интересно. Драматургия высочайшего уровня – грязная, вонючая и восхитительная.

Поэтому сладкая ангельская историйка послевоенного советского периода о жертвенной и беззаветной любви юной «графини-аристократки» Фирочки к «простому кучеру» Сереге меня вовсе не занимала.

Тем не менее мне было очень любопытно – чем она так уж привлекла самого Ангела. Бывшего Хранителя – ныне (как я понял…) владельца частного охранного бюро, использующего в своей сегодняшней деятельности все Ангельско-Хранительские профессиональные навыки, полученные им при прошлой службе Господу.