Кыся в Голливуде. Дорога к «звездам»

А разве не Счастье, что я всё-таки наткнулся на этот ящик с противопожарным песком?! Что не посрамил чести нормального и самостоятельного Кота, выросшего в интеллигентном окружении!

Разве не Счастье, что мне сегодня удалось уберечь Котёнка, помочь спастись Бродяге, дать возможность разбежаться Собакам да и, чего скромничать, самому довольно эффектно избежать соприкосновения с Наукой в том виде, в котором мне это предлагали сделать Пилипенко и Васька!..

Нет, Счастье – это очень многогранная штука! И если вот, например, мне сейчас ещё удастся раздобыть пожрать…

И я отпрарился на поиски «своего» грузовика.

Ещё издалека я услышал голос своего нового знакомого:

– Кыся!.. Кыся!.. Кыся!.. Кыся!..

Честно говоря, я никогда ни на какие «кис-кис» не откликаюсь. Это безликое «кис-кис» мне до лампочки. Тот, кто меня знает, может назвать меня по имени, а я уже решу сам – имеет мне смысл подходить к этому Человеку или нет. Незнакомые мне Люди, которые вдруг начинают мне «кискать», всегда вызывают у меня подозрение. Не то что я кого-то боюсь. Нет. Я знаю, что я всегда сумею за себя постоять или вовремя смыться, но просто неохота ввязываться в лишние неприятности.

Так что, если мы не знакомы, вы можете «кискать» до упоения. Я и головы не поверну.

Но на это неумелое «Кыся! Кыся!..» хозяина того грузовика я побежал без малейшего опасения. Что-то в нём мне было симпатично. Даже то, как он монотонно и беспомощно кричал это своё безграмотное «Кыся! Кыся!..». Уже на бегу я успел даже подумать, что он вполне может не знать о кокаине в его фургоне! Сравните – девятнадцать миллионов нервных окончаний в моём носу и всего пять миллионов в его. Запросто кто-то мог мужика подставить…

А может, я и ошибался. Несмотря на всю мою жёсткость характера и бойцовские качества, счастливо воспитанные во мне улицей, нашим пустырём, чердаками и подвалами, постоянной борьбой за выживание, за обладание, за первенство – мне, как и любому существу, выросшему всё-таки в интеллектуальной среде, была свойственна некоторая идеализация симпатичных нам персонажей и событий.

Шура как-то заметил, что революция семнадцатого и события девяностых в очень большой степени обязаны этому интеллигентскому заблуждению.

Я, правда, ни черта не понял, что Шура хотел этим сказать, но по привычке поверил ему на слово.

Когда я подбежал к «своему» грузовику, то увидел, что дверцы кабины распахнуты, а рядом стоят двухметровый хозяин моего грузовика и низкорослый, квадратненький и совершенно лысый мужичишко. Несмотря на то что оба они были абсолютно разними людьми, сходство между ними было тем не менее поразительным! То ли джинсовыми курточками, то ли разноцветными тренировочными штанами (мечта Шуры Плоткина), то ли возрастом – сорок, сорок пять, то ли обветренностью лиц и, конечно, руками! Вот руки у них были полностью одинаковые. Чисто вымытые, с грубыми потрескавшимися ногтями, с неистребимо въевшимися следами масел, грязи, металла. В застарелых шрамах и ссадинах. Сильные пальцы в безвкусных золотых перстнях, широкие запястья перепоясаны браслетами дорогих красивых часов. Из-под расстёгнутых воротников клетчатых рубах поблёскивают золотые цепи толщиной с хороший поводок для крупной Собаки.

Но самое главное – они пахли совершенно одинаково! Бензином, соляркой, перегоревшими маслами и хорошим коньяком. Нет, конечно, личные запахи, я бы сказал – индивидуальные, у них тоже были достаточно выражены. Но запах их профессии – водителей тяжёлых дальнорейсовых грузовиков – был един…

– Слава те, Господи! Пришла Кыся хренова!.. – сказал «мой» двухметровый. – Я, понимаешь, открываю шаланду, а она лежит себе на пакете и дрыхнет без задних ног! Всё проспала – и таможню, и паспортный контроль, и отплытие…

– Ох и кот! Ну здоровый, стервец!.. – восхитился Лысый.

– Да, кошечка – будьте-нате, – сказал «мой». – А может, она того?.. С «икрой»? Как говорится, «кыся в положении», а?.

– Ты чё?! Повылазило у тебя, что ли! – возмутился Лысый, – «Кошечка», «в положении», «кыся»… У тебя глаза есть? Какая это тебе «кыся»?! Это же форменный кот! Глянь, у твоей «кыси» – яйца как у жеребца! Нашёл себе «кысю»…

– Точно! Ну надо же!!! —поразился «мой» и вытащил из-прд сиденья бутылку. – Надо за его здоровье шлёпнуть. Ну и за тех, кто в море, само собой…

Из кабины грузовика жратвой тянет – просто голова кругом идёт! И тогда я предъявил своим новым знакомым один из своих любимых аттракционов. Есть у меня несколько трюков в запасе, которыми я иногда пользуюсь, чтобы расположить к себе окружающих. Один из них – Неожиданный Прыжок Вверх Из Положения Сидя. Это я делаю так, что даже Большие Собаки от удивления приседают на задние лапы. А про Людей и говорить нечего…

Привалился я так (с понтом) ласково к ноге «моего» мужика, присел скромненько на хвост, даже муркнул чего-то, мужик и растаял. Только нагнулся, хотел в умилении погладить меня (чего я, кстати, не перевариваю!), я ка-а-ак со всех четырех лап сигану вверх – прямо с железного пола в кабину на водительское сиденье! А это метра два с лишним в высоту…

Они оба так и ахнули! Бросились тушёнку открывать, котлетки куриные домашние распаковывать, колбаска такая, колбаска сякая, «мой» литровый пакет молока откуда-то приволок… Гуляй, Мартын, во все завёртки!

Разные имена, клички мне придумывают, потрогать норовят…

Ну, я особенно морду не стал воротить. Я, слава Богу, тоже не пальцем деланный, как говорит мой Шура Плоткин. Тоже знаю, где, как говорится, лизнуть, а где и тявкнуть.

Выпили они за меня вдвоём две бутылки коньяка, закусывали вместе со мной – что я, то и они. Из их трепотни я понял, что мы плывём по Балтийскому морю в Германию. А уже оттуда – кто куда. Мы с «моим» вроде бы потом через всю страну в какую-то Баварию поедем. А тот, который во мне Кота признал, Лысый, вместе с нами только до Нюрнберга…

Тут подошло время их ужина. Они всё прибрали, оставили мне на полу кабины молока в плошке, приспустили стёкла для свежего воздуха и заперли меня. Чтобы я никому, из команды теплохода на глаза не попался.

А то начнутся расспросы – чей Кот, что за Кот?! Откуда? Почему на него документов нет? Куда смотрел санэпидемконтроль? Вечно с этими бывшими «совтрансавтовскими» водилами всякие заморочки! Они теперь на частные фирмы молотят, валюты у них немерено, так они совсем оборзели – своих Котов за границу отдыхать возят! И пошло-поехало…

Так что ты, Кыся-Барсик-Мурзик, уж лучше в кабине посиди, не отсвечивай. Дрыхнуть можешь, где хочешь: хоть здесь на сиденьях, хоть в подвесную коечку забирайся. Вот тут, за занавеской… Ну а уж если я какую бабу там наверху заклею и в машину приведу – не обессудь, извини-подвинься, я тебя с коечки обратно на сиденье ссажу… А то в каюте мы из экономии по двое, и многие бляди, особенно иностранные, при постороннем не желают, суки. Приходится в кабины своих грузовиков водить. А я тебя потом, Мурзик-Барсик-Кыся, ночью в сумке на палубу вынесу и море покажу… Так что ты, Кыся, не боись – одиночество тебе не грозит. И ушли. Вообще-то они ещё что-то говорили, и на какую-то долю секунды мне вдруг показалось, что от низкого крепыша с лысиной, который во мне Кота признал (видать, с пережору причудилось), – что от него идёт слабенький такой запашок кокаина. От его куртки и штанов. Да нет… Не может быть. Скорее всего – причудилось…

* * *

Меня от обжорства (полагаю, на нервной почве – денёк-то был ой-ой-ой!) так раздуло, что я и впрямь стал похож на беременного. Лежу на сиденье, отдышаться не могу. Мысли всякие лезут…

Шура Плоткин из головы не выходит. Ну, вернётся Шура из Москвы, эта дурёха, которую он оставил за мной присматривать, скажет ему, что меня уже несколько дней нет дома, что телефон не работает. Хорошо, если у него приняли в Москве рукопись… А если не приняли? И меня дома нет. И телефон не работает. Что тогда? Ну, трахнет он разок для порядка эту любительницу кошачьего хека и телефонных разговоров, даст денег на таксярник и отправит восвояси. И сядет меня, ждать. И ещё пару дней будет спокоен. Я его приучил к этому. Я иногда дня три-четыре гуляю, и Шура не нервничает. Он про меня всё знает и не волнуется. Жру я во время таких загулов обычно в шашлычной нашего районного торгового центра – меня там знают как облупленного. По помойкам я не лазаю, крыс не ловлю. Меня от одного их запаха тошнит…

Но однажды дохлая крыса сослужила мне прекрасную службу! Я был в трехдневном загуле, почти ничего не жрал, трахался, как сумасшедший, и пару раз подрался – со своими Котами сцепился и с какой-то посторонней Собакой. Да так, что потом пришлось в котельной торгового центра чуть не сутки отлёживаться! Не идти же домой в таком виде. С Шурой же худо будет …

И мой приятель, бесхвостый Бродяга, снова принёс мне дохлую крысу подкрепиться. Всё надеялся приучить меня к ним. А на втором этаже торгового центра шашлычная. И из неё пахнет – обалдеть можно!..

Я, когда немного оклемался, взял эту дохлую крысу, поднялся с ней в шашлычную со стороны кухни, аккуратненько просунулся в какой-то их предбанник, положил крысу перед собой и сел.

Бежит мимо молодая девка в чёрном клеёнчатом переднике чуть не на голое тело, тащит гору грязной посуды. Увидела дохлую крысу, как заорёт на всю шашлычную! Кухня сбежалась на крик, кладовая, разделочная, посудомойка… Даже шеф-повар Сурен Гургенович. Даже два бандита, которые охраняли эту шашлычную, и те прибежали с пистолетами в руках. Картинка маслом!

Все столпились вокруг меня и дохлой крысы, ахают, руками машут, а я сижу себе так невзрачненько, головку опустил, умываюсь, усы лапой разглаживаю, дескать: «Что вы… Какие пустяки. Не извольте беспокоиться – я для вас всех крыс в мире переловлю»…

Сурен Гургенович так задумчиво говорит:

– Значить, у нас появились крысы… Значить, может приехать санэпидемстанция… Значить, всё посыпют ядохимикатами, а нас закроют… Или возьмут с нас столько долларов, что мы потом кровью кашлять будем.

У нас теперь всё почему-то на доллары…

– Значить, этого нельзя допустить, – говорит Сурен Гургенович. – Каждый сам понимает. Значить, нам нужен этот Кот!!! Крысу выбросить, Кота накормить! В нём наше спасение. Вот что это значить!!!

С тех пор я изредка приношу в эту шашлычную дохлую крысу имени моего друга Бродяги и тем самым подтверждаю свою беззаветную службу Сурену Гургеновичу, его шашлычной и всем остальным жуликам, которые здесь работают. Даже Бродягу сюда приводил кормить. А прошлой зимой у меня был длительный, почти двухнедельный роман с одной Кошечкой – она сейчас эмигрировала по еврейской линии, – так мы туда вдвоём жрать ходили. И все это воспринимали как должное. А крыс в этой шашлычной отродясь не было! Это я их туда носил.

Господи, как мысли скачут… Бедный Шура! Три, от силы четыре дня он будет спокоен, а уже на четвёртый он помчится искать меня по всему району!.. Он же просто с ума сойдёт от горя… Работать не сможет… Он мне уже раз сто говорил, выпуская меня на улицу:

– Мартышка, вот ты уходишь, а ведь я без тебя ничего не могу сочинить. А если я не смогу сочинять – мы останемся без заработка. Ты ещё пожрёшь в своей шашлычной, а я куда денусь без денег? Я могу умереть с голоду. Так что ты уж, пожалуйста, сильно не задерживайся – одна драка, две Кошки и всё! Договорились? Помни, что ты моя Муза, Мартын…

Боже мой, что же делать?! Ведь если я правильно понял из разговора этих «водил», как они сами себя называют, именно мы, с «моим» джинсовым, будем три дня плыть до Киля, два дня пилить до Мюнхена, там разгрузимся у какого-то Сименса и, возможно, отдадимся этому Сименсу во фрахт. То есть станем работать на Сименса, потому что мы, русские, для Сименса гораздо дешевле, чем их собственные немецкие водилы. Тогда мы задержимся в Германии ещё недели на три-четыре… Потом снова загрузимся у Сименса в Мюнхене и вернёмся в Киль. Там въедем на наш теплоход и поплывём домой. Это ещё почти трое суток. Короче, дома меня не будет, значит, около месяца? Или того больше… Мама родная!.. Что же это с Шурой-то будет?!

Я чуть не расплакался… Я представил себе исхудавшего, небритого Шуру Плоткина, одиноко лежащего на своей широченной тахте. Он её почему-то «станком» называет… Невидящими глазами Шура смотрит в потолок и шепчет слабым-слабым голосом:

– Мартынчик, где ты?.. Мартышка, единственный мой… На кого ты меня покинул?..

В квартире срач, грязная посуда со ссохшимися объедками горой громоздится в кухонной раковине. Пишущая машинка покрыта толстым слоем пыли, а клавиатура затянута паутиной… Телефон не работает… Отопление и свет выключены за неуплату по счетам… Один раз у нас уже было такое.

А с тахты несётся тихое:

– Где ты, Мартын? Я не могу жить без тебя… Я погибаю, Кыся! КЫСЯ!!! КЫСЯ!..

* * *