Полное собрание сочинений. Том 4. 1898 ~ апрель 1901

Мы не сомневаемся, что и в России книга Каутского вызовет не мало споров между марксистами, что и в России одни из них будут против Каутского, другие за него. По крайней мере, пишущий эти строки самым решительным образом расходится с мнением г. Булгакова, с его оценкой книги Каутского. Оценка эта, – несмотря на то, что г. Булгаков признает «Die Agrarfrage»[65 - «Аграрный вопрос». Ред.] «замечательным произведением», – поражает своей резкостью и необычным в полемике между близкими по направлению писателями тоном. Вот образчики выражений г. Булгакова: «чрезвычайно поверхностно»… «одинаково мало и настоящей агрономии, и настоящей экономии»… «серьезные научные проблемы Каутский обходит фразой», (курсив г. Булгакова!!) и т. д., и т. д. Присмотримся же хорошенько к выражениям строгого критика, знакомя вместе с тем читателя с книгой Каутского.

I

Еще прежде, чем г. Булгаков добрался до Каутского, от него достается мимоходом Марксу. Само собой разумеется, что г. Булгаков подчеркивает громадные заслуги великого экономиста, но замечает, что у Маркса «частью» попадаются даже «ошибочные представления… уже достаточно опровергнутые историей». «К числу таких представлений принадлежит, например, то, по которому в земледелии переменный капитал так же убывает относительно постоянного, как в обрабатывающей промышленности, так что органический состав земледельческого капитала все повышается». Кто ошибается здесь, Маркс или г. Булгаков? Г-н Булгаков имеет в виду тот факт, что в земледелии прогресс техники и увеличение интенсивности хозяйства ведет часто к увеличению количества труда, необходимого для обработки данной площади. Это бесспорно, но отсюда еще далеко до отрицания теории об уменьшении переменного капитала относительно постоянного, в пропорции к постоянному. Теория Маркса утверждает лишь, что отношение ? : с (? – переменный капитал, с = постоянный капитал) имеет в общем тенденцию уменьшаться, хотя бы даже ? возрастало на единицу площади, – разве это опровергает теорию Маркса, если при этом с возрастает еще быстрее? По отношению к сельскому хозяйству капиталистических стран, взятому в общем и целом, мы видим уменьшение ? и увеличение с. Сельское население и число сельских рабочих убывает и в Германии, и во Франции, и в Англии, между тем как число машин, употребляемых в сельском хозяйстве, растет. В Германии, например, сельское население с 1882 по 1895 г. убыло с 19,2 млн. до 18,5 (число сельских наемных рабочих с 5,9 млн. до 5,6), тогда как число машин, употребляемых в сельском хозяйстве, возросло с 45 83 69 до 913 391[66 - Сосчитаны вместе различные машины. Все цифры, когда нет особых указаний, взяты из книги Каутского.]; число паровых машин, употребляемых в сельском хозяйстве, поднялось с 2731 (1879)до 12 856 (1897); причем число паровых лошадиных сил увеличилось еще больше. Количество рогатого скота поднялось с 15,8 млн. до 17,5, а свиней с 9,2 до 12,2 (1883 и 1892 гг.). Во Франции сельское население уменьшилось с 6,9 млн. чел. («самостоятельных») в 1882 г. до 6,6 млн. в 1892 г., а число сельскохозяйственных машин росло так: в 1862 г. – 132 784; в 1882 – 278 896; в 1892 – 355 795; число рогатого скота: 12,0–13,0–13,7 млн., лошадей – 2,91–2,84–2,79 млн. (уменьшение числа лошадей за 1882–1892 гг. менее значительно, чем уменьшение сельского населения). Итак, в общем и целом по отношению к современным капиталистическим странам история подтвердила применимость закона Маркса к земледелию, а отнюдь не опровергла его. Ошибка г. Булгакова состоит в том, что он слишком поспешно возвел отдельные агрономические факты, не всмотревшись в их значение, на степень общих экономических законов. Мы подчеркиваем «общих», потому что ни Маркс, ни его ученики не смотрели никогда иначе на данный закон, как на закон общих тенденций капитализма, отнюдь не закон всех отдельных случаев. Даже по отношению к промышленности сам Маркс указал, что периоды технических преобразований (когда отношение ? : с уменьшается) сменяются периодами прогресса на данном техническом основании (когда отношение ? : с неизменно, а в отдельных случаях может и увеличиваться). Мы знаем в промышленной истории капиталистических стран такие случаи, когда по отношению к целым отраслям промышленности этот закон нарушается. Например, когда крупные капиталистические мастерские (неточно называемые фабриками) разлагаются, чтобы уступить место капиталистической работе на дому. Относительно же земледелия не подлежит никакому сомнению, что процесс развития капитализма в нем неизмеримо сложнее и принимает несравненно более разнообразные формы.

Перейдем к Каутскому. Очерк сельского хозяйства в феодальную эпоху, с которого начинает Каутский, оказывается будто бы «очень поверхностно составленным и излишним». Трудно понять мотивы такого вердикта. Мы уверены, что если г. Булгакову удастся осуществить свой план и дать систематическое изложение вопроса о капиталистической эволюции земледелия, то ему необходимо придется обрисовать основные черты докапиталистической экономии сельского хозяйства. Иначе нельзя понять и характера капиталистической экономии и тех переходных форм, которые связывают ее с феодальной. Сам же г. Булгаков признает громадное значение «той формы, которую земледелие имело в начале (курсив г. Булгакова) своего капиталистического бега». Каутский именно с «начала капиталистического бега» европейского земледелия и начинает. Очерк феодального земледелия составлен у Каутского, по нашему мнению, превосходно: с той замечательной отчетливостью, с тем уменьем выбрать главное и существенное, не теряясь во второстепенных деталях, которые свойственны вообще этому писателю. Каутский прежде всего дает в введении в высшей степени точную и правильную постановку вопроса. Он самым решительным образом заявляет: «Не подлежит никакому сомнению, – мы готовы принять это a priori (von vornherein)[67 - Заранее (с самого начала). Ред.] доказанным, – что сельское хозяйство не развивается по тому же шаблону, как и индустрия: оно подчиняется особым законам» (S.[68 - Seiten – страницы. Ред.] 5–6). Задача состоит в том, чтобы «исследовать, овладевает ли капитал сельским хозяйством и как именно овладевает он им, как он преобразует его, как именно делает он несостоятельными старые формы производства и формы собственности и создает необходимость новых форм» (S. 6). Такая и только такая постановка вопроса и может привести к удовлетворительному выяснению «развития сельского хозяйства в капиталистическом обществе» (заглавие первого, теоретического, отдела книги Каутского).

В начале «капиталистического бега» земледелие было в руках крестьянина, подчиненного, по общему правилу, феодальному режиму общественного хозяйства. И Каутский характеризует прежде всего строй крестьянского хозяйства, соединение земледелия с домашней промышленностью, затем элементы разложения этого парадиза[69 - Рая. Ред.] мелкобуржуазных и консервативных писателей (а la Сисмонди), значение ростовщичества, постепенное «проникновение в деревню, в недра самого крестьянского хозяйства, классового антагонизма, разрушающего старинную гармонию и общность интересов» (S. 13). Этот процесс начался еще в средние века и не завершился окончательно еще и в настоящее время. Мы подчеркиваем это заявление, потому что оно сразу показывает всю неправильность утверждения г. Булгакова, будто Каутский даже не ставил вопроса о том, кто был носителем технического прогресса в земледелии. Каутский совершенно определенно поставил и выяснил этот вопрос, и всякий, внимательно прочитавший его книгу, усвоит ту (часто забываемую народниками, агрономами и многими другими) истину, что носителем технического прогресса в современном земледелии является сельская буржуазия, как мелкая, так и крупная, причем крупная (как показал Каутский) играет в этом отношении более важную роль, чем мелкая.

II

Обрисовав затем (в III главе) основные черты феодального земледелия, – господство трехполья, этой консервативнейшей системы земледелия; угнетение и экспроприацию крестьянства крупным поместным дворянством; организацию этим последним феодально-капиталистического хозяйства; превращение крестьянина в голодающего нищего (Hungerleider) в течение XVII и XVIII веков; развитие буржуазного крестьянства (Grossbauern, не обходящихся без найма батраков и поденщиков), для которого не годились старые формы сельских отношений и поземельной собственности; ниспровержение этих форм, расчистку пути для «капиталистического, интенсивного сельского хозяйства» (S. 26) силами развившегося в недрах индустрии и городов класса буржуазии, – обрисовав это, Каутский переходит к характеристике «современного (moderne) сельского хозяйства» (IV глава).

Эта глава дает замечательно точный, сжатый и ясный очерк той гигантской революции, которую произвел в земледелии капитализм, превратив рутинное ремесло забитых нуждой и задавленных темнотой крестьян в научное применение агрономии, нарушив вековой застой сельского хозяйства, дав (и продолжая давать) толчок быстрому развитию производительных сил общественного труда. Трехполье заменилось плодопеременной системой, улучшилось содержание скота и обработка почвы, повысились урожаи, сильно развилась специализация земледелия, разделение труда между отдельными хозяйствами. Докапиталистическое однообразие сменилось все усиливающимся разнообразием, сопровождающимся техническим прогрессом всех отраслей сельского хозяйства. Создалось и стало быстро расти применение машин к сельскому хозяйству, применение пара; начинается применение электричества, которому, – как указывают специалисты, – суждено сыграть еще более крупную роль в этой отрасли производства, чем пару. Развилось применение подъездных дорог, мелиорации, употребление искусственных удобрений, сообразно с данными физиологии растений; стала применяться к сельскому хозяйству бактериология. Мнение г. Булгакова, будто Каутский «не сопровождает эти сведения[70 - «Все эти сведения, – полагает г. Булгаков, – можно почерпнуть из всякого (sic!) (так! Ред.) руководства по экономии сельского хозяйства». Мы не разделяем этого розового взгляда г. Булгакова на «руководства». Возьмем из числа «всяких» русские книги гг. Скворцова («Паровой транспорт») и Н. Каблукова («Лекции», наполовину перепечатанные в «новой» книге «Об условиях развития крестьянского хозяйства в России»). Ни у того, ни у другого читатель не мог бы почерпнуть картины того переворота, который произвел капитализм в земледелии, потому что ни один из них не задается даже целью представить общую картину перехода от феодального к капиталистическому хозяйству.]экономическим анализом», – совершенно неосновательно. Каутский точно указывает связь этого переворота с ростом рынка (в частности с ростом городов), с подчинением сельского хозяйства конкуренции, вынудившей преобразование земледелия и специализацию его. «Этот переворот, исходящий от городского капитала, усиливает зависимость сельского хозяина от рынка и, кроме того, постоянно изменяет существенные для него рыночные условия. Та отрасль производства, которая была доходна до тех пор, пока ближайший рынок соединялся с мировым рынком лишь шоссейной дорогой, становится бездоходной и необходимо должна быть заменена другой отраслью производства, когда местность прорезывается железной дорогой. Если, например, железная дорога подвозит более дешевый зерновой хлеб, производство зерна становится безвыгодным, но в то же время создается возможность сбыта для молока. Рост товарного обращения дает возможность переносить в страну новые, улучшенные сорта растений» и т. д. (S. 37–38). «В феодальную эпоху, – говорит Каутский, – не было иного земледелия, кроме мелкого, ибо помещик обрабатывал свои поля тем же крестьянским инвентарем. Капитализм впервые создал возможность крупного производства в земледелии, технически более рационального, чем мелкое». Говоря о сельскохозяйственных машинах, Каутский (мимоходом сказать, точно указавший особенности земледелия в этом отношении) выясняет капиталистический характер их употребления, влияние их на рабочих, значение машин, как фактора прогресса, «реакционную утопичность» проектов об ограничении употребления сельскохозяйственных машин. «Сельскохозяйственные машины будут продолжать свою преобразовательную деятельность: они будут выгонять сельских рабочих в города, служа таким образом могучим орудием, с одной стороны, повышения заработных плат в деревне, с другой стороны, дальнейшего развития применения машин к сельскому хозяйству» (S. 41). Добавим, что в особых главах Каутский подробно выясняет и капиталистический характер современного земледелия, и отношение крупного производства к мелкому, и пролетаризацию крестьянства. Утверждение г. Булгакова, будто Каутский «не ставит вопроса, почему были необходимы все эти чудодейственные перемены», как мы видим, совершенно неверно.

В V главе («Капиталистический, характер современного сельского хозяйства») Каутский излагает теорию стоимости, прибыли и ренты Маркса. «Без денег современное сельскохозяйственное производство невозможно, – говорит Каутский, – или, что то же, оно невозможно без капитала. В самом деле, при современном способе производства всякая денежная сумма, не служащая целям личного потребления, может превратиться в капитал, т. е. в стоимость, порождающую прибавочную стоимость, и по общему правилу действительно превращается в капитал. Современное сельскохозяйственное производство представляет из себя, следовательно, капиталистическое производство» (S. 56). Это место дает нам, между прочим, возможность оценить следующее заявление г. Булгакова: «Я употребляю этот термин (капиталистическое земледелие) в обычном смысле (в том же смысле употребляет его и Каутский), т. е. в смысле крупного хозяйства в земледелии. На самом же деле (sic!) при капиталистической организации всего народного хозяйства вообще нет некапиталистического земледелия, которое все определяется общими условиями организации производства, и лишь в пределах его следует различать крупное, предпринимательское, и мелкое земледелие. Для ясности и здесь нужен новый термин». Выходит ведь, что г. Булгаков поправил Каутского… «На самом же деле», как видит читатель, Каутский вовсе не употребляет термин «капиталистическое земледелие» в том «обычном», неточном смысле, в котором употребляет его г. Булгаков. Каутский прекрасно понимает и очень точно и ясно говорит, что при капиталистическом способе производства всякое земледельческое производство является «по общему правилу» капиталистическим. В основание этого мнения приводится тот простой факт, что для современного земледелия необходимы деньги, а деньги, не идущие на личное потребление, становятся в современном обществе капиталом. Нам представляется, что это немного пояснее «поправки» г. Булгакова и что Каутский вполне показал возможность обойтись и без «нового термина». В V главе своей книги Каутский утверждает, между прочим, что и арендная система, которая так полно развилась в Англии, и ипотечная система, которая с поразительной быстротой развивается в континентальной Европе, выражает собою в сущности один и тот же процесс, а именно: процесс отделения сельского хозяина от земли[71 - В третьем томе «Капитала» Маркс указал на этот процесс (не разбирая его различных форм в разных странах) и отметил, что это «отделение земли, как условия производства, от землевладения и от землевладельца» есть «один из великих результатов капиталистического способа производства» (III, 2, 156–157. Русский перевод, 509–510)[143 - См. К. Маркс. «Капитал», т. III, 1955, стр. 630–631.].]. В капиталистической системе фермерства это отделение ясно как день. В ипотечной системе оно «менее ясно, и дело обстоит не так просто, но в сущности сводится к тому же» (S. 86). Очевидно, в самом деле, что залог земли есть залог или продажа поземельной ренты. Следовательно, и при ипотечной системе, как и при арендной системе, получатели ренты (= землевладельцы) отделяются от получателей предпринимательской прибыли (= сельских хозяев, сельских предпринимателей). Г-ну Булгакову «вообще неясно значение этого утверждения Каутского». «Едва ли можно считать доказанным, чтобы ипотека выражала собой отделение земли от сельского хозяина». «Во-1-х, нельзя доказать, чтобы задолженность поглощала собой всю ренту, это возможно лишь как исключение…» Мы отвечаем на это: нет никакой надобности доказывать, что проценты по ипотечным долгам поглощают всю ренту, точно так же, как нет надобности доказывать, что действительная арендная плата совпадает с рентой. Достаточно доказать, что ипотечная задолженность растет с гигантской быстротой, что землевладельцы стараются заложить всю свою землю, стремятся продать всю ренту. В наличности этой тенденции – теоретический экономический анализ может вообще иметь дело только с тенденциями – нельзя сомневаться. Следовательно, несомненен и процесс отделения земли от сельского хозяина. Соединение в одном лице получателя ренты и получателя предпринимательской прибыли есть, «с исторической точки зрения, исключение» (ist historisch eine Ausnahme, S. 91)… «Bo-2-x, нужно проанализировать в каждом данном случае причины и источники задолженности, чтобы понять ее значение». Это, вероятно, либо опечатка, либо обмолвка. Г-н Булгаков не может требовать, чтобы экономист (трактующий притом о «развитии сельского хозяйства в капиталистическом обществе» вообще) должен был или хотя бы мог исследовать причины задолженности «в каждом данном случае». Если г. Булгаков хотел сказать о необходимости анализировать причины задолженности в разных странах в разные периоды, то мы не можем согласиться с ним. Каутский совершенно прав, что монографий по аграрному вопросу накопилось слишком много, что насущная задача современной теории – вовсе не добавление новых монографий, а «исследование основных тенденций капиталистической эволюции сельского хозяйства в ее целом» (Vorrede, S. VI[72 - Предисловие, стр. VI. Ред.]). К числу этих основных тенденций, несомненно, принадлежит и отделение земли от сельского хозяина в форме роста ипотечной задолженности. Каутский точно и ясно определил настоящее значение ипотек, их прогрессивный исторический характер (отделение земли от сельского хозяина есть одно из условий обобществления сельского хозяйства, S. 88), их необходимую роль в капиталистической эволюции земледелия[73 - Увеличение ипотечной задолженности отнюдь не всегда указывает на угнетенное состояние сельского хозяйства… Прогресс и процветание сельского хозяйства равным образом (как и его упадок) «должны выражаться в росте ипотечных долгов – во-1-х, вследствие растущей потребности прогрессирующего сельского хозяйства в капитале; во-2-х, вследствие роста поземельной ренты, дающего возможность расширить сельскохозяйственный кредит» (S. 87).]. Все рассуждения Каутского по этому вопросу чрезвычайно ценны теоретически и дают сильное оружие против столь распространенных (особенно во «всяких руководствах по экономии сельского хозяйства») буржуазных разглагольствований о «бедствиях» задолженности и о «мерах помощи»… «В-3-х, – заключает г. Булгаков, – сдаваемая в аренду земля может быть, в свою очередь, заложена и в этом смысле стать в положение земли не арендуемой». Странный довод! Пусть укажет г. Булгаков хоть одно экономическое явление, хоть одну экономическую категорию, которые бы не переплетались с другими. Случаи совмещения аренды с ипотекой не опровергают и даже не ослабляют того положения теории, что процесс отделения земли от сельского хозяина выражается в двух формах: в арендной системе и в ипотечной задолженности.

«Еще более неожиданным» и «вполне неверным» объявляет также г. Булгаков положение Каутского, что «страны развитой арендной системы суть также страны с преобладанием крупного землевладения» (S. 88). Каутский говорит здесь о концентрации землевладения (при арендной системе) и концентрации ипотек (при системе собственного хозяйства землевладельцев), как об условии, облегчающем уничтожение частной поземельной собственности. По вопросу о концентрации землевладения, – продолжает Каутский, – нет такой статистики, «которая бы позволяла проследить соединение нескольких владений в одних руках», но «в общем можно принять», что увеличение числа аренды и площади арендованной земли идет рядом с концентрацией землевладения. «Страны развитой арендной системы суть также страны с преобладанием крупного землевладения». Ясно, что все это рассуждение Каутского только и относится к странам развитой арендной системы, а г. Булгаков ссылается на Восточную Пруссию, где он «надеется показать» рост аренды наряду с раздроблением крупного землевладения, и хочет этим отдельным примером опровергнуть Каутского! Напрасно только забывает г. Булгаков сообщить читателю, что Каутский сам указывает раздробление крупных имений и рост крестьянской аренды в Ост-Эльбии, выясняя при этом, как мы увидим ниже, настоящее значение этих процессов.

Концентрацию землевладения в странах ипотечной задолженности Каутский доказывает концентрацией ипотечных учреждений. Г-н Булгаков это находит недоказательным. «Легко может быть, – по его мнению, – что происходит деконцентрация капитала (путем акций) наряду с концентрацией кредитных учреждений». Ну, по этому вопросу мы уже не станем спорить с г. Булгаковым.

III

Рассмотрев основные черты феодального и капиталистического земледелия, Каутский переходит к вопросу о «крупном и мелком производстве» (гл. VI) в сельском хозяйстве. Эта глава – одна из лучших в книге Каутского. Он рассматривает здесь сначала «техническое превосходство крупного производства». Решая вопрос в пользу крупного производства, Каутский дает отнюдь не абстрактную формулу, игнорирующую гигантское разнообразие сельскохозяйственных отношений (как полагает в высшей степени неосновательно г. Булгаков), а, напротив, ясно и точно указывает на необходимость принимать во внимание это разнообразие для применения закона теории к практике. Превосходство крупного производства в земледелии над мелким неизбежно – «само собой разумеется» лишь «при прочих равных условиях» (S. 100. Курсив мой). Это во-первых. И в промышленности ведь закон превосходства крупного производства вовсе не так абсолютен и так прост, как иногда думают; и там лишь равенство «прочих условий» (далеко не всегда имеющее место в действительности) обеспечивает полную применимость закона. В земледелии же, которое отличается несравненно большей сложностью и разнообразием отношений, полная применимость закона о превосходстве крупного производства обставлена значительно более строгими условиями. Например, Каутский замечает очень метко, что на границе между крестьянским и маленьким помещичьим имением происходит «превращение количества в качество»: крупное крестьянское хозяйство может быть «если не технически, то экономически выше» мелкого помещичьего. Содержание научно-образованного управляющего (одно из важных преимуществ крупного производства) чересчур обременительно для мелкого поместья, а собственное заведование самого хозяина бывает часто лишь «юнкерским», но вовсе не научным. Во-вторых, превосходство крупного производства в земледелии имеет место лишь до известного предела. Каутский подробно исследует эти пределы в дальнейшем изложении. Само собой разумеется также, что эти пределы не одинаковы для различных отраслей сельского хозяйства и при различных общественно-экономических условиях. В-третьих, Каутский нисколько не игнорирует того, что «пока» есть и такие отрасли сельского хозяйства, в которых мелкое производство специалисты признают способным к конкуренции, например, огородничество, виноградарство, культура торговых растений и т. п. (S. 115). Но такие культуры имеют совершенно подчиненное значение по отношению к главным (entscheidenden) отраслям сельского хозяйства: производству зернового хлеба и скотоводству. Кроме того, «и в области огородной культуры и культуры винограда имеются уже достаточно успешные крупные производства» (S. 115). Поэтому «если говорить о сельском хозяйстве в общем и целом (im allgemeinen), то те отрасли его, в которых мелкое производство имеет превосходство над крупным, не приходится брать в расчет, и вполне можно сказать, что крупное производство имеет решительное превосходство над мелким» (S. 116).

Доказав техническое превосходство крупного производства в земледелии (более подробно аргументы Каутского мы изложим ниже, разбирая возражения г. Булгакова), Каутский задается вопросом: «что может противопоставить мелкое производство преимуществам крупного?» и отвечает: «большее прилежание и большую заботливость работника, который, в отличие от наемника, работает на себя самого, а затем такой низкий уровень потребностей мелкого самостоятельного земледельца, который оказывается даже ниже уровня сельского рабочего» (S. 106), – и целым рядом рельефных данных о положении крестьян во Франции, Англии и Германии Каутский ставит вне всякого сомнения факт «чрезмерного труда и недостаточного потребления в мелком производстве». Наконец, Каутский указывает на то, что превосходство крупного производства выражается также в стремлении сельских хозяев устраивать товарищества: «товарищеское производство есть крупное производство». Известно, как носятся с товариществами мелких земледельцев идеологи мещанства вообще и российские народники в частности (назовем хоть цитированную выше книгу г. Каблукова). Тем более значения приобретает поэтому превосходный анализ роли товариществ, данный Каутским. Товарищества мелких сельских хозяев являются, конечно, звеном экономического прогресса, но выражают они переход к капитализму (Fortschritt zum Kapitalismus), а вовсе не к коллективизму, как часто думают и утверждают (S. 118). Товарищества не ослабляют, а усиливают превосходство (Vorsprung) крупного производства в сельском хозяйстве над мелким, потому что крупные хозяева имеют больше возможности устраивать товарищества и больше пользуются этой возможностью. Что общинное, коллективистическое крупное производство выше капиталистического крупного производства, это Каутский признает – само собой разумеется – с полной решительностью. Он останавливается на опытах коллективного ведения земледелия, которые делались в Англии последователями Оуэна[74 - На стр. 124–126 Каутский описывает земледельческую коммуну в Рэлэгайне (Ralahine), о которой, между прочим, рассказывает русским читателям и г, Дионео в № 2 «Русского Богатства»[144 - «Русское Богатство» – ежемесячный журнал, выходивший с 1876 по 1918 год в Петербурге. С начала 90-х годов перешел в руки либеральных народников во главе с И. К. Михайловским; главный народнический орган, открывший в 1893 году поход против российских социал-демократов. Искажая и фальсифицируя марксизм, «Русское Богатство» опиралось на западноевропейских ревизионистов. Вокруг «Русского Богатства» группировались публицисты, впоследствии ставшие видными членами партий эсеров, «народных социалистов» и трудовых групп в государственных думах. В литературном отделе журнала печатались прогрессивные писатели – В. В. Вересаев, В. М. Гаршин, А. М. Горький, В. Г. Короленко, А. И. Куприн, Д. Н. Мамин-Сибиряк, Г. И. Успенский и др. С 1906 года «Русское Богатство» становится органом полу кадетской партии знесов («народных социалистов»).«Русское Богатство» несколько раз меняло название («Современные Записки», «Современность», «Русские Записки»; с апреля 1917 года снова – «Русское Богатство»).] за текущий год.], на аналогичных общинах в Севе-ро-Американских Соединенных Штатах. Все эти эксперименты, – говорит Каутский, – неопровержимо доказывают, что коллективное ведение работниками крупного современного земледелия вполне возможно, но, чтобы эта возможность перешла в действительность, для этого необходим «целый ряд известных экономических, политических и интеллектуальных условий». Мелкому производителю (и ремесленнику, и крестьянину) мешает перейти к коллективному производству крайне слабое развитие солидарности, дисциплины, их изолированность, их «фанатизм собственников», констатируемый не только среди западноевропейских крестьян, но, – добавим от себя, – и среди русских «общинных» крестьян (вспомните А. Н. Энгельгардта и Гл. Успенского). «Нелепо ждать, – категорически заявляет Каутский, – чтобы крестьянин в современном обществе перешел к общинному производству» (S. 129). Таково чрезвычайно богатое содержание VI главы книги Каутского. Г-н Булгаков особенно недоволен этой главой. Каутский, – говорят нам, – повинен в «основном грехе» смешения различных понятий, «технические преимущества смешиваются с экономическими». Каутский «исходит из неверного предположения, будто более совершенный технически способ производства является более совершенным, т. е. более жизнеспособным и экономически». Это решительное суждение г-на Булгакова совершенно неосновательно, как, мы надеемся, убедился уже читатель из нашего изложения хода рассуждений Каутского. Нисколько не смешивая техники и экономики[75 - Единственно, на что мог бы опереться г. Булгаков, это то название, которое дал Каутский первому параграфу VI главы: «а) техническое превосходство крупного производства», тогда как говорится в этом параграфе и о технических, и об экономических преимуществах последнего. Но разве это доказывает, как Каутский смешивает технику и экономику? Да и то еще, собственно говоря, вопрос, есть ли неточность в обозначении Каутского. Дело в том, что Каутский имел целью противопоставить содержание 1-го и 2-го §§ VI главы: в 1-ом (а) говорится о техническом превосходстве крупного производства в капиталистическом сельском хозяйстве, и здесь наряду с машинами и пр. фигурирует, например, кредит. Г-н Булгаков иронизирует: «своеобразное техническое превосходство». Но rira bien qui rira le dernier! (хорошо смеется тот, кто смеется последним! Ред.) Загляните в книгу Каутского, и вы увидите, что он имеет в виду главным образом тот прогресс в технике кредитного дела (а далее и в технике торговли), который доступен только крупному хозяину. Напротив, во 2-ом § (в) речь идет о сравнении количества труда и нормы потребления работника в крупном и мелком производстве, следовательно, здесь рассматриваются чисто экономические различия между мелким и крупным производством. Экономика кредита и торговли – одинакова для обоих, но техника – различна.], Каутский поступает совершенно правильно, исследуя вопрос о соотношении крупного и мелкого производства в земледелии при прочих равных условиях в обстановке капиталистического хозяйства. В первой лее фразе первого параграфа VI главы Каутский точно указывает эту связь между высотой развития капитализма и степенью общеприменимости закона о превосходстве крупного земледелия: «Чем более капиталистическим становится сельское хозяйство, тем в больших размерах развивает оно качественную разницу между техникой мелкого и крупного производства» (S. 92). В докапиталистическом земледелии этой качественной разницы не было. Что же сказать о строгом назидании г-на Булгакова Каутскому: «На самом деле, вопрос должен быть поставлен так: какое значение в конкуренции крупного и мелкого производства, при данных социально-экономических условиях, могут иметь те или иные особенности каждой из этих форм производства?». Это – «поправка» совершенно такого же свойства, как и рассмотренная нами выше.

Посмотрим теперь, как опровергает г. Булгаков аргументы Каутского в пользу технического превосходства крупного производства в земледелии. Каутский говорит: «Одно из важнейших отличий сельского хозяйства от индустрии состоит в том, что производство в собственном смысле слова (Wirtschaftsbetrieb, хозяйственное предприятие) обыкновенно связано здесь с домашним хозяйством (Haushalt), чего в индустрии нет». А что более крупное домашнее хозяйство имеет преимущество над мелким по сбережению труда и материала, это вряд ли требует доказательств… Первое покупает (это заметьте! В. И.) «керосин, цикорий, маргарин – оптом, второе – в розницу, и пр.» (S. 93). Г-н Булгаков «поправляет»: «Каутский хотел сказать не то, что это технически выгодней, а что это стоит меньше»!.. Не ясно ли, что и в этом случае (как и во всех остальных) попытка г. Булгакова «поправлять» Каутского более, чем неудачна? «Этот аргумент, – продолжает строгий критик, – сам по себе тоже очень сомнителен, потому что в ценность продукта, при известных условиях, ценность разрозненных изб может вовсе не входить, а ценность общей избы войдет, да еще с процентом. Это тоже зависит от социально-экономических условий, которые – а не мнимо-технические преимущества крупного производства над мелким – следовало бы исследовать…» Во-1-х, г. Булгаков забывает ту мелочь, что Каутский, исследуя сначала сравнительное значение крупного и мелкого производства при прочих равных условиях, в дальнейшем изложении подробно разбирает и эти условия. Г-н Булгаков хочет, следовательно, смешать в одну кучу различные вопросы. Во-2-х. Каким образом ценность крестьянских изб может не входить в ценность продукта? Только в силу того, что крестьянин «не считает» ценности своего леса или своего труда по постройке и ремонту избы. Поскольку крестьянин ведет еще натуральное хозяйство, он, конечно, может «не считать» своего труда, – иг. Булгаков напрасно забывает сказать читателю, что Каутский с полной ясностью и точностью указывает это на стр. 165–167 своей книги (гл. VIII, «Пролетаризация крестьянина»). Но ведь теперь речь идет о «социально-экономических условиях» капитализма, а не натурального и не простого товарного хозяйства. А в капиталистической общественной обстановке «не считать» своего труда – значит отдавать даром свой труд (купцу или другому капиталисту), значит работать за неполную оплату рабочей силы, значит понижать уровень потребностей ниже нормы. Это отличие мелкого производства Каутский, как мы видели, вполне признал и верно оценил. Г-н Булгаков в своем возражении Каутскому повторяет обычный прием и обычную ошибку буржуазных и мелкобуржуазных экономистов. Эти экономисты прожужжали все уши, воспевая «жизнеспособность» мелкого крестьянина, который-де может не считать своего труда, не гнаться за прибылью и рентой и пр. Эти добрые люди забывали только, что подобное рассуждение смешивает «социально-экономические условия» натурального хозяйства, простого товарного производства и капитализма. Каутский превосходно разъясняет все эти ошибки, строго различая тот или иной строй общественно-экономических отношений. «Если сельскохозяйственное производство мелкого крестьянина, – говорит он, – не вовлечено в область товарного производства, если оно составляет лишь часть домашнего хозяйства, тогда оно остается также вне области централизирующих тенденций современного способа производства. Как бы нерационально ни было его парцелльное хозяйство, к какой бы растрате сил оно ни вело, он держится за него прочно, – точно так же, как его жена держится за ее убогое домашнее хозяйство, которое точно так же дает при громаднейшей затрате рабочей силы бесконечно жалкие результаты, но которое представляет из себя единственную область, где она не подчинена чужой воле и свободна от эксплуатации» (S. 165). Дело меняется, когда натуральное хозяйство вытесняется товарным. Крестьянину приходится продавать продукты, покупать орудия, покупать землю. Покуда крестьянин остается простым товаропроизводителем, он может довольствоваться жизненным уровнем наемного рабочего; ему не нужны прибыль и рента, он может заплатить за землю более высокую плату, чем та, которую мог бы дать капиталист-предприниматель (S. 166). Но простое товарное производство вытесняется капиталистическим производством. Если, например, крестьянин заложил свою землю, он должен уже добывать и ренту, которая продана кредитору. На этой ступени развития только формально можно считать крестьянина простым товаропроизводителем. De facto[76 - Фактически, на деле. Ред.] он имеет уже обыкновенно дело с капиталистом – кредитором, купцом, промышленным предпринимателем, у которого он вынужден искать «подсобных занятий», т. е. продавать ему свою рабочую силу. На этой стадии, – а Каутский, повторяем, сопоставляет крупное и мелкое земледелие в капиталистическом обществе, – возможность «не считать своего труда» означает для крестьянина лишь одно: надрываться над работой и бесконечно суживать свои потребности.

Так же несостоятельны и другие возражения г. Булгакова. Мелкое производство допускает в более узких пределах употребление машин; мелкому хозяину труднее и дороже достается кредит, – говорит Каутский. Г-н Булгаков находит, что эти аргументы неверны, и ссылается на… крестьянские товарищества! Полным молчанием обходятся при этом доказательства Каутского, давшего приведенную нами выше оценку этих товариществ и их значения. По вопросу о машинах г. Булгаков опять делает выговор Каутскому, что он не поставил «более общего экономического вопроса: какова вообще экономическая роль машин в сельском хозяйстве» (г. Булгаков забыл уже о IV главе книги Каутского!) «и является ли она в нем таким же неизбежным орудием, как в обрабатывающей промышленности?». Каутский ясно указал капиталистический характер употребления машин в современном сельском хозяйстве (S. 39, 40 и следующие), отметил особенности земледелия, создающие «технические и экономические затруднения» применению машин в земледелии (S. 38 и следующие), привел данные о растущем употреблении машин (40), об их техническом значении (42 и следующие), о роли пара и электричества. Каутский указал, какие размеры хозяйств необходимы по данным агрономии для полного использования разных машин (94), указал, что по данным германской переписи 1895 года процент хозяйств, употребляющих машины, правильно и быстро повышается от мелких хозяйств к крупным (2 % в хозяйствах до 2 гектаров; 13,8 % в хоз. 2–5 г.; 45,8 % в хоз. 5–20 г.; 78,8 % в хоз. 20–100 г.; 94,2 % в хоз. 100 и более гектаров). Г-н Булгаков желал бы вместо этих данных видеть «общие» рассуждения о «непобедимости» или победимости машин!..

«Указание на то, что при мелком производстве приходится большее количество рабочего скота на гектар… неубедительно… ввиду того, что при этом не исследуется… степень скотоинтенсивности хозяйства», – говорит г. Булгаков. Открываем ту страницу книги Каутского, где делается это указание, и читаем: «…Большое число коров в мелком хозяйстве» (по расчету на 1000 гектаров) «в не незначительной степени зависит также и от того, что крестьянин более занимается скотоводством и менее производством хлебов, чем крупный хозяин; но различие в содержании лошадей не может быть объяснено этим» (стр. 96, где приведены данные о Саксонии 1860 г., о всей Германии 1883 г. и Англии 1880 года). Напомним, что и в России земская статистика обнаружила тот же закон, выражающий превосходство крупного земледелия над мелким: крупные крестьянские хозяйства обходятся меньшим, на единицу площади, количеством скота и инвентаря[77 - См. В. ?. Постников, «Южнорусское крестьянское хозяйство». Ср. В. Ильин, «Развитие капитализма», гл. II, § 1. (Сочинения, 5 изд., том 3. Ред.)].

Изложение аргументов Каутского о превосходстве крупного производства над мелким в капиталистическом сельском хозяйстве дано г. Булгаковым далеко не полное. Превосходство крупного земледелия состоит не только в меньшей потере культурной площади, в сбережениях на живом и мертвом инвентаре, в более полном использовании инвентаря, в более широкой возможности применять машины, в большей доступности кредита, но также и в коммерческом превосходстве крупного хозяйства, в употреблении этим последним научно-образованных руководителей хозяйства (Kautsky, S. 104). Крупное земледелие в больших размерах пользуется кооперацией рабочих и разделением труда. Особенно важное значение приписывает Каутский научному агрономическому образованию сельского хозяина. «Вполне научно-образованного сельского хозяина может содержать лишь такое производство, которое достаточно велико, чтобы труд руководства и надзора за хозяйством вполне занял рабочую силу лица» (S. 98: «эта величина хозяйства изменяется вместе с видом производства» от 3 гектаров при культуре винограда до 500 гектаров при экстенсивном хозяйстве). Каутский отмечает при этом тот интересный и крайне характерный факт, что распространение низших и средних сельскохозяйственных школ приносит пользу не крестьянину, а крупному хозяину, доставляя ему служащих (то же наблюдается и в России). «То высшее образование, которое необходимо для вполне рационального производства, трудно совместимо с современными условиями существования крестьян. Это означает осуждение, разумеется, не высшего образования, а условий жизни крестьян. Это означает лишь то, что крестьянское производство держится наряду с крупным производством не благодаря более высокой производительности, а благодаря более низким потребностям» (99). Крупное производство должно содержать не одни только крестьянские рабочие силы, но и городские рабочие силы, по уровню потребностей стоящие несравненно выше.

Те в высшей степени интересные и важные данные, которые приводит Каутский в доказательство «чрезмерного труда и недостаточного потребления в мелком производстве», г. Булгаков называет «несколькими (!) случайными (??) цитатами». Г-н Булгаков «берется» привести такое же количество «цитат противоположного характера». Он забывает только сказать, не берется ли он также выставить противоположное утверждение, которое он стал бы доказывать «цитатами противоположного характера». В этом ведь вся суть дела! Не берется ли г. Булгаков утверждать, что крупное производство в капиталистическом обществе отличается от крестьянского чрезмерной работой и пониженным потреблением работника? Г-н Булгаков достаточно осторожен, чтобы выставлять такое комичное утверждение. Факт чрезмерной работы и понижения потребностей крестьян он считает возможным обойти замечанием, что «в одних местах крестьяне живут зажиточно, в других бедно!!». Что сказали бы вы об экономисте, который вместо обобщения данных о положении мелкого и крупного производства принялся бы исследовать разницу в «зажиточности» населения тех или других «мест»? Что сказали бы вы об экономисте, который обошел бы факт чрезмерной работы и пониженного потребления кустарей по сравнению с фабричными рабочими замечанием, что «в одних местах кустари живут зажиточно, в других бедно»? Кстати, о кустарях. «По-видимому, – пишет г. Булгаков, – Каутскому мысленно предносилась параллель Hausindustrie[78 - Кустарной промышленности. Ред.], где перерабатыванье не имеет технических границ» (как в земледелии), «но эта параллель сюда не годится». По-видимому, – ответим мы на это, – г. Булгаков поразительно невнимательно отнесся к критикуемой им книге, потому что параллель с Hausindustrie не «мысленно предносилась Каутскому», а прямо и точно указана им на первой же странице того параграфа, который посвящен вопросу о перерабатыванье (гл. VI, b, S. 106): «Как и в кустарной промышленности (Hausindustrie), семейная работа детей в мелком крестьянском хозяйстве действует еще губительнее, чем работа по найму у чужих лиц». Как ни решительно декретирует г. Булгаков, что эта параллель сюда не годится, тем не менее его мнение совершенно ошибочно. В промышленности перерабатыванье не имеет технических границ, а для крестьянина «ограничено техническими условиями земледелия», – рассуждает г. Булгаков. Спрашивается, кто же на самом деле смешивает технику и экономику: Каутский или г. Булгаков? При чем же тут техника земледелия или кустарной промышленности, когда факты говорят, что мелкий производитель и в земледелии, и в промышленности гонит на работу детей с более раннего возраста, работает большее число часов в день, живет «бережливее», урезывает свои потребности до того, что в цивилизованной стране выделяется, как настоящий «варвар» (выражение Маркса)? Неужели можно отрицать экономическую однородность подобных явлений в земледелии и в промышленности на том основании, что земледелие имеет массу особенностей (которых Каутский нисколько не забывает). «Мелкий крестьянин, даже при желании, не может работать больше, чем того требует его поле», – говорит г. Булгаков. Но мелкий крестьянин может работать и работает по 14, а не по 12 часов; может работать и работает с той сверхнормальной напряженностью, которая изматывает его нервы и мускулы гораздо быстрее нормального. И потом, какая это неверная и утрированная абстракция – сводить все работы крестьянина к одному полю! У Каутского вы не найдете ничего подобного. Каутский прекрасно знает, что крестьянин работает также и в домашнем хозяйстве, работает над постройкой и ремонтом избы, хлева, орудий и пр., «не считая» всего этого добавочного труда, за который наемный рабочий в крупном хозяйстве потребует обычной платы. Не ясно ли для всякого непредубежденного человека, что перерабатыванье для крестьянина – мелкого земледельца – поставлено в несравненно более широкие пределы, чем для мелкого промышленника, если он только промышленник? Перерабатыванье мелкого земледельца, как всеобщий факт, наглядно доказывается тем, что все буржуазные писатели единогласно свидетельствуют о «прилежании» и «бережливости» крестьянина, обвиняя рабочих в «лености» и «мотовстве».

Мелкие крестьяне, – говорит цитируемый Каутским исследователь быта сельского населения в Вестфалии, – непомерно заваливают своих детей работой, так что их физическое развитие задерживается; таких дурных сторон не имеет работа по найму. Парламентской комиссии, исследовавшей аграрный быт Англии (1897), один мелкий крестьянин из Линкольна заявлял: «Я воспитал целую семью и до полусмерти замучил ее работой». Другой говорит: «Мы работаем с детьми по 18 часов, в среднем 10–12 часов». Третий: «Мы работаем тяжелее, чем поденщики, мы работаем как рабы». Г-н Рид (Read) следующим образом характеризует перед той же комиссией положение мелких крестьян в тех местностях, в которых преобладает земледелие в тесном смысле: «Единственное средство для него удержаться, это работать за двоих поденщиков, а расходовать столько же, сколько один поденщик. Его дети более замучены работой и хуже воспитаны, чем дети поденщиков» («Royal Commission on Agriculture final report», р. 34, 358[79 - «Заключительный отчет королевской комиссии по сельскому хозяйству», стр. 34, 358. Ред.]. Цитир. у Каутского, S. 109). Не берется ли г. Булгаков утверждать, что не менее часто поденщики работают за двоих крестьян. Но особенно характерен следующий, приводимый Каутским, факт, показывающий, как «крестьянское искусство голодать (Hungerkunst) может вести к экономическому превосходству мелкого производства»: сравнение доходности двух крестьянских хозяйств в Бадене показывает в одном, крупном, дефицит в 933 марки, в другом, вдвое более мелком, избыток в 191 марку. Но первое хозяйство, которое велось исключительно наемными рабочими, должно было, как следует, кормить их, расходуя почти по 1 марке в день на человека (около 45 коп.), тогда как в мелком хозяйстве работали исключительно члены семьи (жена и 6 взрослых детей), содержание которых было вдвое более скудным: 48 пфеннигов в день на человека. Если бы семья мелкого крестьянина кормилась так же хорошо, как наемные рабочие крупного хозяина, мелкий получил бы дефицит в 1250 марок! «Его избыток происходил не из полных закромов, а из пустого желудка». Какая масса подобных примеров была бы открыта, если бы сравнения «доходности» крупных и мелких хозяйств в земледелии сопровождались учетом потребления и работы крестьян и наемных рабочих[80 - Ср. В. Ильин, «Развитие капитализма в России», стр. 112, 175, 201, (Сочинения, 5 изд., том 3, стр. 161, 240–241, 269–270. Ред.)]. Вот другой расчет более высокой доходности мелкого хозяйства (4,6 гект.) по сравнению с крупным (26,5 гект.), расчет, делаемый в одном из специальных журналов. Но как получается высший доход? – спрашивает Каутский. Оказывается, мелкому земледельцу помогают дети, помогают с того возраста, как только начинают ходить, крупному же приходится расходоваться на детей (школа, гимназия). В мелком и старики, имеющие более 70 лет, «заменяют еще полную рабочую силу». «Обыкновенный поденщик, особенно в крупном производстве, работает и думает: когда же это придет вечерний отдых; а мелкий крестьянин, по крайней мере при всех спешных работах, думает: ах, если бы день был хоть часика на два подольше». Мелкие производители, – поучает нас все тот же автор статьи в агрономическом журнале, – лучше используют время при спешных работах: «раньше встают, позже ложатся, быстрее работают, тогда как у крупного хозяина рабочие не хотят вставать раньше, ложиться позже, работать напряженнее, чем в другие дни». Крестьянин умеет получать чистый доход благодаря своей «простой» жизни: живет в мазанке, построенной главным образом трудом семьи; жена замужем 17 лет и сносила всего одну пару ботинок, больше ходит босиком или в деревянных башмаках, семью она сама же и обшивает. Пища – картофель, молоко, изредка – селедка. Муж только по воскресеньям курит трубку табаку. «Эти люди не сознавали, что они живут особенно просто, и не выражали недовольства своим положением… При таком простом образе жизни они получали почти каждый год маленький избыток от своего хозяйства».

IV

Закончив анализ взаимоотношения крупного и мелкого производства в капиталистическом сельском хозяйстве, Каутский переходит к специальному выяснению «границ капиталистического сельского хозяйства» (гл. VII). Против теории превосходства крупного земледелия, – говорит Каутский, – восстают главным образом «друзья человечества» (мы чуть не сказали – друзья народа…) в рядах буржуазии, фритредеры[31 - Фритредеры – представители буржуазной политической экономии, требовавшие свободы торговли и невмешательства государства в частнохозяйственную деятельность. Фритредерство возникло во второй половине XVIII века в Англии в период промышленного переворота; отражало заинтересованность промышленной буржуазии в отмене высоких ввозных пошлин на хлеб и сырье, что создавало возможность снижать заработную плату рабочих, а также в расширении внешней торговли, не стесненной ограничениями, и в использовании свободы торговли для вытеснения более слабых конкурентов с мировых рынков. Оплотом фритредерства в Англии в 30–40-х годах XIX века были промышленники Манчестера, поэтому фритредеров называли также «манчестерцами».Теоретическое обоснование фритредерство получило в трудах А. Смита и Д. Рикардо. В России фритредерские взгляды получили распространение главным образом среди той части помещиков, которая была заинтересована в свободном сбыте хлеба на мировом рынке.Классовая сущность фритредерства была вскрыта К. Марксом в «Речи о свободе торговли» (1848) и других работах. Не отрицая прогрессивности требования свободы торговли, поскольку она ускоряет развитие капитализма и обостряет классовые противоречия, Маркс показал, что лозунг свободной торговли буржуазия использует в целях социальной демагогии и обмана народных масс, прикрывая им свое стремление к неограниченной эксплуатации пролетариата, экономическому закабалению слаборазвитых стран и колониальной экспансии.Характеристику фритредерства см. в работе В. И. Ленина «К характеристике экономического романтизма. Сисмонди и наши отечественные сисмондисты» (Сочинения, 5 изд., том 2, стр. 248–262).]чистого типа, аграрии. В последнее время многие экономисты выступают за мелкое земледелие. Ссылаются обыкновенно на статистику, которая показывает, что вытеснения мелких хозяйств крупными не происходит. И Каутский приводит данные статистики: в Германии с 1882 по 1895 г. всего больше возросла площадь средних хозяйств; во Франции с 1882 по 1892 г. – самых мелких и самых крупных; площадь средних уменьшилась. В Англии с 1885 по 1895 г. уменьшилась площадь самых мелких и самых крупных хозяйств; всего больше увеличилась площадь хозяйств в 40–120 ha[81 - Га (гектара). Ред.] (100–300 акров), т. е. хозяйств, которых нельзя отнести к мелким. В Америке средняя величина фермы понижается: 1850 – 203 акра; 1860 – 199; 1870 – 153; 1880 – 134; 1890 – 137. Каутский рассматривает ближе данные американской статистики, и его анализ, вопреки мнению г. Булгакова, имеет важное принципиальное значение. Главная причина уменьшения среднего размера ферм – раздробление крупных плантаций юга после освобождения негров; в южных штатах средний размер ферм понизился более чем вдвое. «Победы мелкого производства над современным» (= капиталистическим) «крупным производством не усмотрит в этих цифрах ни один понимающий дело человек». Вообще разбор данных американской статистики по отдельным районам показывает много разнообразных отношений. В североцентральной полосе, в главных «пшеничных штатах», средняя величина фермы повысилась с 122 до 133 акров. «Лишь там мелкое производство получает преобладание, где сельское хозяйство находится в упадке или где докапиталистическое крупное производство вступает в конкуренцию с крестьянским производством» (135). Этот вывод Каутского очень важен, потому что он показывает те условия, без которых употребление статистики может быть лишь злоупотребительным: необходимо отличать капиталистическое крупное производство от докапиталистического. Необходимо детализировать исследование по отдельным районам, которые отличаются существенными особенностями в формах земледелия и в исторических условиях его развития. Говорят: «цифры доказывают»! Но надо же разобрать, что именно доказывают цифры. Они доказывают только то, что они прямо говорят. Прямо говорят цифры не о размерах производства, а о площади хозяйств. Между тем, возможно, и на деле так бывает, что «маленькое имение при интенсивном хозяйстве может быть более крупным производством, чем большое при экстенсивном хозяйстве». «Статистика, дающая нам сведения только о площади хозяйства, не говорит ровно ничего по вопросу о том, основывается ли уменьшение площади хозяйства на действительном уменьшении размеров хозяйства или же на интенсификации хозяйства» (146). Лесное и выгонное хозяйство, эти первые формы капиталистического крупного хозяйства, допускают наибольшую площадь имений. Полеводство требует уже меньшей площади хозяйства. Разные системы полеводства опять-таки различны в этом отношении: хищническая, экстенсивная система хозяйства (которая преобладала в Америке до сих пор) допускает громадные фермы (до 10 000 гектаров, как bonanza farms Дальримпля, Гленна и др.[82 - Крупные капиталистические хозяйства Северной Америки (преимущественно по производству пшеницы), сочетавшие экстенсивное ведение хозяйства с применением новейшей машинной техники. Ред.] И в наших степях крестьянские посевы, а тем более купеческие, достигают таких размеров). Переход к удобрению и пр. необходимо ведет к уменьшению площади хозяйств, которые, например, в Европе мельче, чем в Америке. Переход от полеводственной системы хозяйства к скотоводственной опять-таки требует уменьшения площади хозяйства: в Англии в 1880 г. средний размер скотоводственных хозяйств был 52,3 акра, а полеводственных, зерновых хозяйств 74,2 акра. Поэтому совершающийся в Англии переход от земледелия к скотоводству должен порождать тенденцию к уменьшению площади хозяйства. «Но это значило бы судить очень поверхностно, если бы отсюда стали заключать об упадке производства» (149). В Ост-Эльбии (исследованием которой г. Булгаков надеется со временем опровергнуть Каутского) происходит именно переход к интенсивному хозяйству: крупные земледельцы, – говорит цитируемый Каутским Зеринг, – усиливают производительность своей почвы, продавая или сдавая в аренду крестьянам отдаленные части имений, потому что при интенсивном хозяйничанье эти отдаленные части трудно утилизировать. «Таким образом, крупные имения в Ост-Эльбии уменьшаются, рядом с ними создаются мелкие крестьянские хозяйства, и это не потому, что мелкое производство выше крупного, а потому, что прежние размеры имений были приспособлены к нуждам экстенсивного хозяйства» (150). Уменьшение площади хозяйства во всех этих случаях ведет обыкновенно к увеличению (с единицы земли) количества продукта, часто к увеличению числа занятых рабочих, т. е. к фактическому увеличению размеров производства.

Понятно из этого, как мало доказательны огульные данные сельскохозяйственной статистики о площадях хозяйств и с какой осторожностью следует пользоваться ими. Ведь в промышленной статистике мы имеем дело с прямыми показателями размеров производства (количество товара, сумма производства, число рабочих) и притом легко можем выделить отдельные производства. Этим необходимым условиям доказательности сельскохозяйственная статистика очень редко удовлетворяет.

Затем монополия земельной собственности полагает пределы земледельческому капитализму: в промышленности капитал растет накоплением, обращением сверхстоимости в капитал; централизация, т. е. соединение нескольких мелких капиталов в крупный, играет меньшую роль. Иначе в земледелии. Земля вся занята (в цивилизованных странах), а расширить площадь хозяйства можно только централизацией нескольких участков, притом так, чтобы они составляли общую площадь. Понятно, что расширение имения скупкой окрестных участков – вещь очень трудная, особенно ввиду того, что мелкие участки отчасти заняты сельскими рабочими (необходимыми для крупного хозяина), отчасти мелкими крестьянами, обладающими искусством держаться путем безмерного и невероятного понижения потребностей. Это констатирование простого и ясного, как день, факта, указывающего пределы сельскохозяйственного капитализма, почему-то показалось г. Булгакову «фразой» (??!!) и дало повод для самых неосновательных ликований: «Итак (!), превосходство крупного производства разбивается (!) перед первым препятствием». Г-н Булгаков сначала неверно понял закон превосходства крупного производства, приписав ему непомерную абстрактность, от которой очень далек Каутский, а теперь обращает свое непонимание в довод против Каутского! В высшей степени странно мнение г. Булгакова, будто он может опровергнуть Каутского ссылкой на Ирландию (крупное землевладение, но без крупного производства). Из того, что крупное землевладение есть одно из условий крупного производства, никак не следует, чтобы оно было достаточным условием. Рассматривать же исторические и другие причины особенностей Ирландии или другой страны, конечно, не мог Каутский в сочинении о капитализме в сельском хозяйстве вообще. Ведь никто не вздумал бы требовать от Маркса, чтобы он, анализируя общие законы капитализма в промышленности, разъяснял, почему во Франции дольше держится мелкая промышленность, почему в Италии промышленность развивается слабо и т. п. Точно так же несостоятельно указание г. Булгакова на то, что концентрация «могла бы» идти постепенно: расширить имение прикупкой участков соседей далеко не так просто, как пристроить новые помещения к фабрике для добавочного числа станков и т. п.

Ссылаясь на эту чисто фиктивную возможность постепенной концентрации или аренды для образования крупных хозяйств, г. Булгаков обратил мало внимания на действительную особенность земледелия в процессе концентрации, – особенность, указанную Каутским. Это латифундии, скопление нескольких имений в одних руках. Статистика считает обыкновенно только отдельные имения и не дает никаких сведений о процессе концентрации разных имений в руках крупных землевладельцев. Каутский сообщает относительно Германии и Австрии весьма рельефные примеры такой концентрации, приводящей к особой, высшей форме крупного капиталистического земледелия, когда несколько крупных имений соединяются в одно хозяйственное целое, управляемое одним центральным органом. Такое гигантское сельскохозяйственное предприятие дает возможность соединять самые различные отрасли сельского хозяйства и в наибольших размерах пользоваться выгодами крупного производства.

Читатель видит, как далек Каутский от абстрактности и шаблонности понимания «теории Маркса», которой он остается верным. Предостерегая от этой шаблонности понимания, Каутский вставил в рассматриваемую главу даже особый параграф о гибели мелкого производства в промышленности. Он очень верно указывает, что победа крупного производства и в промышленности вовсе не так проста и идет не в таких однообразных формах, как привыкли думать люди, говорящие о неприменимости теории Маркса к земледелию. Достаточно указать на капиталистическую домашнюю работу, достаточно напомнить сделанное уже Марксом замечание о чрезвычайной пестроте переходных и смешанных форм, затемняющих победу фабричной системы. Во сколько раз сложнее обстоит дело в сельском хозяйстве! Развитие богатства и роскоши ведет, например, к тому, что миллионеры скупают громадные поместья, обращают их под леса для своей забавы. В Австрии, в Зальцбурге, количество рогатого скота уменьшается с 1869 г. Причина – продажа Альпов богачам-любителям охоты. Очень метко говорит Каутский, что, если брать данные сельскохозяйственной статистики огульно и без критики, тогда ничего не стоит открыть тенденцию капиталистического способа производства к превращению современных народов в охотничьи племена!

Наконец, в числе условий, ставящих границы капиталистическому земледелию, Каутский указывает также то обстоятельство, что недостаток рабочих – вследствие ухода населения из деревень – заставляет крупных хозяев стремиться к наделению рабочих землей, к созданию мелкого крестьянства, которое поставляет рабочие силы помещикам. Совершенно неимущий сельский рабочий – редкость, потому что в земледелии сельское хозяйство, в строгом смысле, связано с домашним хозяйством. Целые категории сельскохозяйственных наемных рабочих владеют или пользуются землей. Когда мелкое производство слишком сильно вытесняется, – крупные хозяева стремятся укрепить или возродить его посредством продажи или отдачи в аренду земли. «Во всех европейских странах, – говорит цитируемый Каутским Зеринг, – замечается в последнее время движение… сделать сельских рабочих оседлыми посредством наделения их землей». Таким образом, в пределах капиталистического способа производства невозможно рассчитывать на полное вытеснение мелкого производства в земледелии, ибо сами капиталисты и аграрии стремятся возродить его, когда разорение крестьянства зашло чересчур далеко. Маркс еще в 1850 г. указал, в «Neue Rheinische Zeitung»[83 - «Новая Рейнская Газета». Ред.], на этот круговорот концентрации и раздробления земли в капиталистическом обществе[32 - Речь идет о статье К. Маркса, посвященной критике произведения Э. де Жирардена «Le socialisme et l'imp?t» («Социализм и налог»). См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, 2 изд., т. 7, стр. 295–307.Статья была напечатана в № 4 журнала «Neue Rheinische Zeitung. Politisch?konomische Revue» («Новая Рейнская Газета. Политико-экономическое обозрение»), вышедшем в мае 1850 года. Журнал издавался К. Марксом в 1850 году в Гамбурге и являлся продолжением «Новой Рейнской Газеты».].

Г-н Булгаков находит, что в этих рассуждениях Каутского «есть доля истины, а еще больше заблуждений». Подобно всем остальным приговорам г. Булгакова, и этот мотивирован крайне слабо и крайне туманно. Г-н Булгаков находит, что Каутский «конструировал теорию пролетарского мелкого производства», что эта теория верна для очень ограниченного района. Мы держимся другого мнения. Сельскохозяйственная наемная работа мелких земледельцев (или, что то же, тип батрака и поденщика с наделом) есть явление, свойственное, в той или другой степени, всем капиталистическим странам. Ни один писатель, желающий изобразить капитализм в земледелии, не в состоянии будет, не погрешая против истины, оставить в тени это явление[84 - Ср. «Разв. капит. в России», гл. II, § XII, стр. 120. (Сочинения, 5 изд., том 3, стр. 171. Ред.) Считают, что во Франции около 75 % сельских рабочих имеет собственную землю. Там же и другие примеры.]. Что в частности в Германии пролетарское мелкое производство есть всеобщий факт, – это обстоятельно доказал Каутский в VIII главе своей книги: «Пролетаризация крестьянина». Указание г. Булгакова на то, что о «недостатке рабочих» говорили и другие писатели, в числе их г. Каблуков, оставляет в тени самое главное: громадную принципиальную разницу между теорией г. Каблукова и теорией Каутского. Г-н Каблуков, вследствие свойственной ему Kleinb?rger'ской[85 - Мелкобуржуазной. Ред.] точки зрения, «конструирует» из недостатка рабочих несостоятельность крупного производства и жизнеспособность мелкого. Каутский точно характеризует факты и указывает их настоящее значение в современном классовом обществе: классовые интересы землевладельцев заставляют их стремиться к наделению землей рабочих. Классовое положение сельскохозяйственных наемных рабочих с наделом ставит их между мелкой буржуазией и пролетариатом, но ближе к последнему. Другими словами: г. Каблуков возводит одну сторону сложного процесса в теорию несостоятельности крупного производства, Каутский же анализирует те особые формы общественно-экономических отношений, которые создаются интересами крупного производства на известной стадии его развития и при известной исторической обстановке.

V

Переходим к следующей главе книги Каутского, название которой мы сейчас привели. Каутский исследует здесь, во-первых, «тенденцию к раздроблению земли», во-вторых, «формы крестьянских подсобных промыслов». Таким образом, здесь обрисовываются те в высшей степени важные тенденции сельскохозяйственного капитализма, которые свойственны громадному большинству капиталистических стран. Раздробление земли ведет, – говорит Каутский, – к усиленному спросу на мелкие участки со стороны мелких крестьян, которые платят за землю дороже, чем крупные хозяева. Этот последний факт был приводим некоторыми писателями в подтверждение того, что мелкое земледелие выше крупного. Каутский очень метко отвечает на это сравнением цен на землю с ценами на квартиры: известно, что маленькие и дешевые квартиры обходятся дороже, по расчету на единицу объема (1 куб. сажень и т. п.), чем большие и дорогие квартиры. Высшая цена мелких участков объясняется не превосходством мелкого земледелия, а особенно угнетенным положением крестьянина. Какую массу карликовых хозяйств вызвал на свет капитализм, это видно из таких цифр: в Германии (1895) из 5

/

млн. сельскохозяйственных предприятий 4

/

млн., т. е. более

/

, имеют площадь менее 5 гектаров (58 % менее 2 гект.). В Бельгии 78 % (709

/

 тыс. из 909) менее 2 гект. В Англии (1895) 118 тыс. из 520 тыс. менее 2 гект. Во Франции (1892) 2,2 млн. (из 5,7 млн.) менее 1 гект.; 4 млн. – менее 5 гект. Г-н Булгаков думает опровергнуть утверждение Каутского о крайней нерациональности этих карликовых хозяйств (недостаток скота, инвентаря, денег, рабочих сил, отвлекаемых сторонними заработками) ссылкой на то, что земля «очень часто» (??) возделывается лопатой «с невероятной степенью интенсивности», хотя… при «крайне нерациональной затрате рабочих сил». Само собой разумеется, что это возражение совершенно несостоятельно, что отдельные примеры превосходной обработки земли мелким крестьянином так же мало способны опровергнуть общую характеристику этого тина хозяйств, данную Каутским, как вышеприведенный пример большей доходности мелкого хозяйства не опровергает положения о превосходстве крупного производства. Что Каутский вполне прав, относя эти хозяйства в общем и целом[86 - Мы подчеркиваем «в общем и целом», потому что нельзя отрицать, конечно, что в отдельных случаях и эти хозяйства с ничтожной площадью земли могут давать много продукта и дохода (виноградники, огороды и т. п.). Но что сказали бы вы об экономисте, который стал бы опровергать ссылку на обезлошадение русских крестьян указанием примера, скажем, подмосковных огородников, которые и без лошади могут иногда вести рациональное и прибыльное земледелие?] к пролетарским, это ясно видно из того, обнаруженного германской переписью 1895 г., факта, что масса мелких хозяйств не обходится без стороннего заработка. Из всего числа 4,7 млн. лиц, самостоятельно живущих сельским хозяйством, 2,7 млн. или 57 % имеют еще сторонние заработки. Из 3,2 млн. хозяйств, имеющих менее 2 гектаров земли, только 0,4 млн. или 13 % не имеют стороннего заработка! Во всей Германии из 5

/

млн. сельских хозяйств 1

/

миллиона принадлежат сельскохозяйственным и промышленным наемным рабочим (+ 704 тыс. ремесленникам). И после этого г. Булгаков решается утверждать, что теория пролетарского мелкого землевладения «конструирована» Каутским![87 - В примеч. на стр. 15-ой г. Булгаков говорит, что Каутский повторяет ошибку авторов книги о хлебных ценах[145 - Имеется в виду двухтомник «Влияние урожаев и хлебных цен на некоторые стороны русского народного хозяйства», составленный группой авторов либерально-буржуазного и народнического направления под редакцией проф. А. И. Чупрова и А. С. Посникова (1897). Ленин познакомился с этим изданием в ссылке и подверг его критике в книге «Развитие капитализма в России».], рассчитывая, что громадное большинство сельского населения не заинтересовано в пошлинах на хлеб. И с этим мнением мы не можем согласиться. Авторы книги о хлебных ценах наделали массу ошибок (не раз указываемых мной в названной выше книге), но в признании того факта, что масса населения не заинтересована в высоких ценах на хлеб, нет никакой ошибки. Ошибочно лишь непосредственное заключение от этого интереса массы к интересу всего общественного развития. Гг. Туган-Барановский и Струве справедливо указали, что критерий оценки хлебных цен должен быть тот, вытесняют ли они более или менее быстро отработки капитализмом, толкают ли вперед общественное развитие. Это вопрос факта, и я решаю этот вопрос иначе, чем Струве. Я думаю, что факт замедления развития капитализма в сельском хозяйстве вследствие низких цен отнюдь не доказан. Напротив, особенно быстрый рост сельскохозяйственного машиностроения и тот толчок специализации земледелия, который дан понижением хлебных цен, показывает, что низкие цены толкают вперед развитие капитализма в русском сельском хозяйстве (ср. «Развитие капитализма в России», стр. 147, примечание 2, в гл. III, § V). (Сочинения, 5 изд., том 3, стр. 207. Ред.) Понижение хлебных цен оказывает глубокое преобразовательное действие на все остальные отношения в сельском хозяйстве.Г-н Булгаков говорит: «Одним из важных условий интенсификации культуры является поднятие цен на хлеб» (так же высказывается г. П. С. во «Внутреннем обозрении», стр. 299 той же книжки «Начала»). Это неточно. Маркс показал в VI отделе III тома «Капитала», что производительность добавочных вложений капитала в землю может понижаться, но может и повышаться; при понижении цен хлеба рента может падать, но может и расти[146 - См. К. Маркс. «Капитал», т. III, 1955, стр. 627–826.]. Следовательно, интенсификация может вызываться – в различные исторические периоды и в разных странах – совершенно различными условиями, независимо от уровня цен на хлеб.] Формы пролетаризации крестьянства (формы крестьянских подсобных промыслов) исследованы Каутским в высшей степени обстоятельно (S. 174–193). К сожалению, место не позволяет нам подробно остановиться на характеристике этих форм (сельскохозяйственная работа по найму, кустарная промышленность – Hausindustrie – «гнуснейшая система капиталистической эксплуатации»; работа на фабриках и рудниках и т. п.). Отметим только, что оценку отхожих промыслов Каутский дает именно такую, какую дают и русские ученые. Отхожие рабочие, более неразвитые и имеющие более низкие потребности, чем городские рабочие, нередко оказывают вредное действие на условия жизни этих последних. «Но для тех мест, откуда они выходят и куда они возвращаются, они являются пионерами прогресса… Они перенимают новые потребности, новые идеи» (S. 192), они будят сознание и чувство человеческого достоинства, будят веру в свои силы среди захолустного крестьянства.

В заключение остановимся на последнем, особенно резком нападении г-на Булгакова на Каутского. Каутский говорит, что в Германии с 1882 по 1895 г. всего сильнее возросли в числе самые мелкие (по площади) и самые крупные хозяйства (так что парцелляция земли идет на счет средних хозяйств). И действительно, хозяйства до 1 ha увеличились в числе на 8,8 %; хозяйства от 5 до 20 ha – на 7,8 %, а хозяйства выше 1000 ha – на 11 % (промежуточные разряды почти не изменились, а все число сельских хозяйств возросло на 5,3 %). Г-н Булгаков глубоко возмущается тем, что берутся процентные отношения о крупнейших хозяйствах, число которых ничтожно (515 и 572 за указанные годы). Возмущение г-на Булгакова совершенно неосновательно. Он забывает, что эти ничтожные по числу предприятия – самые крупные, что они занимают почти столько же земли, сколько и 2,3–2,5 млн. карликовых хозяйств (до 1 ha). Если я скажу, что число крупнейших фабрик, имеющих 1000 и более рабочих, возросло в стране, скажем, с 51 до 57, на 11,0 %, тогда как все число фабрик возросло на 5,3 %, – разве это не будет показывать роста крупного производства, несмотря на то, что число крупнейших фабрик может быть ничтожно сравнительно со всем числом фабрик? Тот факт, что по доле занимаемой площади всего больше возросли хозяйства крестьянские, от 5 до 20 ha (г. Булгаков, стр. 18), Каутский прекрасно знает и рассматривает его в следующей главе.

Каутский берет далее изменения в количестве площади у разных разрядов в 1882 и 1895 гг. Оказывается, наибольшее увеличение (+ 563 477 ha) y крестьянских хозяйств в 5–20 ha, затем у крупнейших, более 1000 ha (+94 014), – тогда как площадь хозяйств в 20–1000 ha уменьшилась на 86 809 ha. Хозяйства до 1 ha увеличили свою площадь на 32 683 ha, а хозяйства в 1–5 ha на 45 604 ha.

И Каутский заключает: уменьшение площади хозяйств от 20 до 1000 гектаров (более чем уравновешиваемое увеличением площади хозяйств в 1000 и более гектаров) зависит не от упадка крупного производства, а от интенсификации его. Мы уже видели, что эта интенсификация идет вперед в Германии и что она требует часто уменьшения площади хозяйства. Что происходит интенсификация крупного производства, это видно из растущего употребления паровых машин, а также из громадного роста числа сельскохозяйственных служащих, которые употребляются в Германии только крупным производством. Число управляющих имениями (инспекторов), надсмотрщиков, бухгалтеров и пр. возросло с 1882 по 1895 г. с 47 465 до 76 978, на 62 %; процент женщин среди этих служащих возрос с 12 % до 23,4 %.

«Все это ясно показывает, насколько более интенсивным и более капиталистическим сделалось крупное сельскохозяйственное производство с начала 80-х годов. Объяснение того, почему наряду с этим так сильно увеличили свою площадь именно средне-крестьянские хозяйства, мы увидим в следующей главе» (S. 174).

Г-н Булгаков усматривает в этом изображении «вопиющее противоречие с действительностью», но его доводы и на этот раз нисколько не оправдывают такого решительного и смелого вердикта и ни на йоту не колеблют заключения Каутского. «Прежде всего, интенсификация хозяйства, если бы она произошла, не объясняет еще собою и относительного, и абсолютного уменьшения пашни, уменьшения всего удельного веса группы хозяйств в 20–1000 ha. Размеры пашни могли бы увеличиться одновременно с увеличением числа хозяйств; последнее должно бы лишь (sic!) увеличиться несколько быстрее, так что размеры площади каждого данного хозяйства стали бы менее»[88 - Г-н Булгаков приводит еще более детальные данные, но они ровно ничего не прибавляют к данным Каутского, показывая то же увеличение числа хозяйств в одной группе крупных владельцев и уменьшение площади земли.].

Мы нарочно выписали целиком это рассуждение, из которого г. Булгаков выводит, будто «уменьшение размеров предприятия под влиянием роста интенсивности есть чистая фантазия» (sic!), потому что это рассуждение рельефно показывает нам ту самую ошибку злоупотребления «данными статистики», от которой так убедительно предостерегал Каутский. Г-н Булгаков предъявляет к статистике площадей хозяйств требования, до смешного строгие, придает этой статистике такое значение, которого она никогда не может иметь. Почему, в самом деле, площадь пашни должна была «несколько» увеличиться? Почему интенсификация хозяйства (ведущая иногда, как мы видели, к продаже и сдаче в аренду крестьянам удаленных от центра кусков имения) не «должна» была передвинуть известное число хозяйств из высшего разряда в низший? почему она не «должна» была уменьшить площадь пашни хозяйств в 20–1000 гектаров[89 - Уменьшение с 16 986 101 гектаров в этом разряде до 16 802 115, т. е. на целых… 1,2 %! Не правда ли, как это убедительно говорит об усматриваемой г. Булгаковым «агонии» крупного производства?]? В промышленной статистике уменьшение суммы производства крупнейших фабрик говорило бы об упадке крупного производства. Уменьшение же площади крупных имений на 1,2 % ровно ничего не говорит и не может говорить о размерах производства, нередко растущих с уменьшением площади хозяйства. Мы знаем, что в Европе вообще происходит то вытеснение зерновых хозяйств скотоводственными, которое особенно сильно в Англии. Мы знаем, что этот переход требует иногда уменьшения площади хозяйств, но не странно ли было бы выводить из уменьшения площади хозяйств упадок крупного производства? Поэтому, между прочим, «красноречивая таблица», приводимая г. Булгаковым на стр. 20-й и показывающая уменьшение числа крупных и мелких, увеличение числа средних (5–20 гектаров) хозяйств, имеющих скот для полевых работ, ровно ничего еще не доказывает. Это могло зависеть и от перемен в системах хозяйства.

Что крупное сельскохозяйственное производство в Германии стало более интенсивным и более капиталистическим, это видно, во-первых, из роста числа сельскохозяйственных паровых машин: с 1879 по 1897 г. увеличение в пять раз. Г-н Булгаков совершенно напрасно ссылается в своем возражении на то, что абсолютное число всех вообще (а не паровых) машин у мелких хозяйств (до 20 гектаров) гораздо больше, чем у крупных, а также на то, что в Америке машины применяются при экстенсивном хозяйстве. Речь идет теперь не об Америке, а о Германии, в которой bonanza farms нет. Вот данные о проценте хозяйств в Германии (1895) с паровыми плугами и с паровыми молотилками:

И теперь, если все число паровых машин в сельском хозяйстве Германии упятерилось, – разве это не доказывает роста интенсивности крупного производства? Не надо только забывать, как это опять-таки делает г. Булгаков на стр. 21-ой, что рост размеров предприятия в сельском хозяйстве не всегда тождествен с ростом площади хозяйства.