Пластун

Иван схватил его за руку и потянул изо всех сил, напрасно пытаясь оторвать тяжёлое тело от земли. Тень упала на обоих, жаркое дыхание коня опалило щеку парня. Морщинистый хозяин, придерживая поводья, невозмутимо наблюдал за его тщетными усилиями. Большие серые глаза юноши встретились с чёрными глазами татарина, прятавшихся в узких щелочках век.

– Кысмет! – бросил нукер непонятное слово и неуловимым движением выхватил саблю. Кривой клинок, прорезав воздух, рассёк путы, связывающие Ивана с упавшим напарником. Ещё взмах – и мужик, выгнувшись дугой, схватился ладонями за разрубленное горло. Вложив саблю в ножны, татарин сделал знак двигаться дальше. Снова люди гурьбой потащились за татарской лошадью, стараюсь не наступать на мёртвое тело…

Иван, почувствовав свободу, мигом забыл об убитом напарнике. Сейчас одно нужно было – выжить. Выжить, во что бы то ни стало! А может и сбежать… но бежать было невозможно. Опытные людоловы – крымчаки знали своё дело. По обеим сторонам отряда скакали молодые нукеры. Держа наготове луки и копья, они зорко наблюдали как за появлением возможных врагов, так и за сохранностью «живого товара». Иван быстро понял это и бежал рядом с остальными пленниками, поддерживая уставших и радуясь своей относительной свободе.

Когда стемнело, мурза распорядился устроить привал на берегу маленькой речки. Люди получили вдоволь воды, по краюхе чёрствых лепёшек и несколько часов отдыха. Ещё только начало сереть, как отряд двинулся дальше. И ещё два таких страшных перехода под палящим солнцем, скудной пищей и чуть отдыха на сырой земле… Десятка три зарубленных трупов не вынесших изнуряющей гонки людей остались на дороге. Крымчаки, скрепя сердцем, убивали ослабевших, но не желали из—за них приостанавливать движение отряда.

И только достигнув «дикого поля» – причерноморской степи, татары умерили скорость передвижения. Их небольшие косматые кони неспешно шли теперь по обочинам Чёрного шляха, иногда останавливаясь и, пощипывая, свежую травку. Нукеры весело пересвистывались и переговаривались друг с другом низкими гортанными голосами. Пленники, понурив головы, устало брели по пыльной дороге.

Вечером, у подножья древнего кургана татары устроили большой привал. Яркий свет костров озарил степь. Воины, напившись арака, что-то шумно долдонили и распевали протяжные татарские песни. Полонённые люди снопами повалились на землю и отдыхали, с тоской глядя в бездонное чёрное небо.

Блаженно растянувшись на траве, положив ладони под голову, Иван смотрел на бриллиантовую россыпь звёзд и думал о Кристине. Он только мельком пару раз видел девушку за всё время этой смертельной гонки. Сейчас она, как и остальные женщины, находилась в центре лагеря у большого костра, где ужинали. На этот раз татары расщедрились и выделили каждому пленнику по куску вяленой конины и по три лепёшки.

Женский вопль пронёсся над степью. Поперхнувшись недожёванным куском, Иван вскочил. Молодой нукер, схватив тётку Марию за волосы, тянул её в сторону от костра. Отчаянно крича, она пыталась сопротивляться, но татарин оскалившись, швырнул её на землю. Поставив Марию на колени, он ловко задрал платье и жёлтые блики костра заиграли на крупных женских ягодицах… остальные воины, дружно загоготав, тоже кинулись к толпе несчастных пленниц. Дикий вой, и визг разогнали ночную тишину. Татары валили женщин на землю, срывали с них платья и насиловали со звериной страстью и ненасытностью.

Мужики, опустив низко головы, тяжело глядели себе под ноги. Те, у кого там были жёны и сёстры, рыдали беззвучным горьким плачем. Иван смотрел некоторое время на развернувшуюся вокруг вакханалию со страхом и отвращением. Затем вдруг вспомнил о Кристине. Мурза, слегка ковыляя на коротких кривых ногах, подошёл к небольшой группе девушек. Их зорко стерегли двое его бугаёв-нукеров. Юные полонянки с ужасом поглядывали на то, что делали татары с их матерями и старшими сёстрами. Кристина выделялась из девушек ростом и красотой. Она стояла неподвижно, склонив голову.

Мурза остановился перед ней и вперил в девушку пристальный взгляд:

– Ты есть девка, а?

Кристина не отвечая, ещё ниже опустила голову. Иван, забыв обо всём на свете, с ужасом уставился на старого татарина и девушку.

– Ты совсем дурной?! Зачем молчишь? Ты девка? – мурза сердито топнул и дёрнул девушку за косу.

Кристина кивнула, подняв на мгновение на крымчака свои огромные синие очи. Мурза недоверчиво пожевал губами и, рванув ворот платья, запустил пальцы на грудь девушки. Кристина ойкнула и хотела, было отстраниться, но подскочившие нукеры схватили её. Ещё несколько татар, ждавших своей очереди на женщин, столпились вокруг, глядя жадно на девушек.

Мурза некоторое время сосредоточенно щупал груди Кристины. Она стояла перед ним как статуя, побледнев и закусив до крови губу. Наконец, прекратив мять юную девичью плоть, татарин одобрительно кивнул и отошёл к следующей пленнице. Там всё повторилось точно так – же – сначала мурза спрашивал девушку девственница ли она, а затем своими скрюченными грязными пальцами проверял правдивость ответа. Ещё три девушки, пройдя отбор, подбежали к Кристине, придерживая разодранный воротник платий. Они сидели на лошадиной попоне, прижавшись, друг к другу, рыдая от стыда и унижения.

Четвёртая девушка – Настя, тоже заявила, что девственна. Настя была соседкой Ивана, то же, как и он – сирота. Воспитывалась с малых лет своей старой тёткой Марфой. По селу ходили тёмные слухи, что стал наведываться к ним по ночам какой-то знатный пан из Полтавы. Иван сам видел несколько раз незнакомого всадника на красивом коне, под покровом темноты пробиравшегося во двор тётки Марфы. Но помалкивал, так – как дружил с Настей с детства.

Мурза, смерив пленницу с ног до головы быстрым взглядом, пощупал её крупную грудь и шире разорвал платье. Две пышные белые прелести с торчащими тёмными сосками вызвались наружу.

Окружающие татары издали дружный вопль и зацокали языками от восхищения. Мурза провел пальцами по груди, изучая и вертя соски. Потом, тяжело дыша, слегка откинул назад голову:

– Так девка, говоришь? Зачем врёшь? – тёмные глаза татарина превратившись в узкие щелочки. – Ты не девка, а? – мурза грозно насупился и отступив на шаг, схватился за саблю.

Да-да-а… ни-и, панове… пощади, не убивай… еле слышно прошептала Настя. Крупные слёзы покатились по её смуглым щекам.

Мурза довольно ухмыльнулся. Татары тоже заржали, весело перемигиваясь. Командир отряда медленно снял с себя пояс с саблей. Нукер помог ему стянуть тяжёлую кольчугу и пропотевший кожаный чекмень. Старый татарин спустил штаны и, кряхтя, уселся на седло. Указав себе в пах, поманил пальцем Настю.

Заметив, Иван глядел на голого татарина и девушку. Сердце тяжело бухало в груди хлопца, в ногах возникла противная дрожь…

Настя, подойдя к мурзе, застыла перед ним, прижав ладони к груди. Тот приподнявшись, схватил её руку и ткнул себе в низ живота. Хныкая, Настя стала гладить его старое сморщенное мужское достоинство. Татары, сбившись в кружок, наблюдали за происходящим с оживлением и завистью. Мурза, покачиваясь голым задом в седле, слегка мурлыкал от удовольствия, задрав голову и прикрыв глаза. Под нежными девичьими пальцами «достоинство» пробудилось и встало колом. Настя ни на кого, не глядя, подняла платье, села на татарина и стала мерно подниматься на месте…

Как завороженный смотрел Иван на них, затаив дыхание. Он забыл на мгновение обо всём – об убитом деде, о том, что он в рабстве у жестоких кочевников. Он видел перед собой только мужчину и женщину, слившихся в единое целое, творивших великое таинство жизни…

Густые волосы Насти тёмными струями спадали плеч, пухлые губы приоткрывшись, обнажили белый ряд зубов… Мурза вдруг хрюкнул и вцепился заскорузлыми лапищами в бёдра девушки. Через мгновение татарин, сладострастно застонав, расслабленно откинулся на седле. Потом сделал ленивый знак рукой. Настя соскочила с него и бросилась к подругам, смотревшим на её сношение с мужчиной со страхом и каким-то затаённым интересом.

Татары загалдели. Несколько нукеров кинулись, было к Насте, но мурза что-то зло рявкнул. Охранники, шагнув вперёд, положили руки на рукояти сабель. Воины, отпустив девушку, стали нехотя расходиться.

Иван, придя в себя, вдруг почувствовал, что между ног у него всё мокро. Стыдясь этого, украдкой оглядевшись, он неловко сел на своё место.

Жизнь в лагере потихоньку замирала. Уставшие от гулянки и любовных утех, татары улеглись возле костров и мгновенно позасыпали. Несчастные опозоренные женщины рыдая, тоже норовились к месту ночлега. Двое подруг, тихонько плача, отвели и положили на попону полубесчувственную тётю Марию…

Наступила полночь, в степи стало холоднее. Костры затухли, и только пышущий жар углей едва разгонял окружающую темень. Тихо позванивали уздечками лошади, громко храпели спящие татары, всхлипывали женщины. Иван, покусывая губы, смотрел, не мигая на огромную дугу Млечного пути, раскинувшуюся от края до края неба. Звёзды, мерцая, равнодушно глядели на грешную землю и не было им никакого дела до всех горестей и печалей рода людского.

Глава 3

Море чернобородых голов в бараньих шапках, тюрбанах и малахаях плескалось вокруг. Тысячеголосый говор как шум прибоя раскатывался над площадью. Слепящее южное солнце стояло в зените, обрушивая свои безжалостные лучи.

Иван, смахивая поминутно пот со лба, поглядывал исподлобья на ненавистные смуглые рожи, мельтешащие перед ним. Уже шестой день продолжалась торговля «живым товаром», являющаяся для пленников настоящей пыткой. Только наступал рассвет, как стражники пинками будили людей, спавших вповалку в сарае. После скудного завтрака их как стадо гнали на центральную площадь Кафы. Здесь находился самый главный невольничий рынок Крыма. Весь день, под палящим солнцем, на невысоком деревянном помосте, стояли несчастные люди перед покупателями-мусульманами.

Новый хозяин рабов, татарский купец Мансур, был жаден. Купив, у мурзы ясырь оптом, по дешёвке, он теперь торговался за каждого раба. Покупатели тоже не спешили расставаться с кровными динарами. Торговля, как принято на востоке, велась с криком, руганью и маханием руками. Гвалт и вопли целый день стояли над помостом.

Особо доставалось Кристине. Даже на богатых красавицами русских землях такая добыча не часто попадалась в лапы людоловам. Мансур отвалил мурзе за девушку добрых три сотни золотых динаров и теперь желал продать её с барышем. Слухи о новой красавице с севера уже широко разошлись по городу и окрестностям. Татарские и турецкие богатеи вереницей выстраивались перед помостом, желая лицезреть и прицениться к «синеглазой гурии». Держали Кристину отдельно, хорошо кормили и тщательно стерегли. Одетая в новое красивое платье восточного покроя, с лёгкой накидкой на голове, она сидела на мягких подушках под балдахином. Расшитая затейливыми узорами шёлковая занавесь отделяла её от остальных рабов и базарных ротозеев.

Поскольку от желающих купить девушку отбоя не было, то довольный Мансур цену за неё взвинтил безбожно, вызывая зависть собратьев по торгашовскому ремеслу. Других невольников он продал довольно быстро. Первой – Настю. Её, не особо торгуясь, купил богатый толстый турок за сто динаров. Уводимая слугами с рынка, девушка оглянулась и кивнула на прощание землякам. У Ивана перед глазами долго стояло её заплаканное смуглое личико… так же раскупили и других, в числе тётю Марию. Её близнят и ещё с десяток рабов купил арабский купец. Стражники гурьбой погнали их в порт, на корабль. Остался самый молодой и сильный «товар». Вот за него Мансур и бился как лев, выторговывая каждую копейку.

Кристина, в селе не замечавшая Ивана, здесь всё чаще останавливала на нём свои колдовские очи и иногда робко улыбалась. И таившаяся под спудом юношеская влюблённость вспыхнула ярким пламенем. Иван мучился, не сводил с девушки взгляд и безмерно был рад, когда мог украдкой коснуться её. И обмирал всякий раз, когда очередной басурман в чалме направлялся к любимой…

Переминаясь с ноги на ногу на горячих досках, Иван угрюмо наблюдал за следующим покупателем. Пыхтя и отдуваясь, на помост взобрался высокий дородный бородач в бухарском халате. Мансур изогнулся в поклоне и подобострастно поддержал его под локоть.

– Салам аллейкум, уважаемый Курбан-баши. Давно не видел тебя в наших краях, как поживаешь, дорогой?

– Милостью Аллаха всё хорошо у меня, уважаемый – Бородач, утирая платком потное лицо, бросил пытливый взгляд в сторону нарядного балдахина. – Дошли до меня вести, что имеется у тебя истинная жемчужина, уважаемый Мансур-ака! Вот и примчался к тебе из самого Гезлова… Не продал ещё?

– Нет достойных покупателей… – худое лицо татарина сморщилось в улыбке. – Аллах для тебя хранил это сокровище. Гляди!

Мансур отодвинул занавеску и знаком велел девушке встать. Уже привыкшая к таким смотринам, она встала и, выпрямившись, откинула чадру и опустила глаза. Покупатель буравил её некоторое время тёмными поросячьими глазками. Затем осторожно обошёл кругом.

Иван, затаив дыхание, с ненавистью наблюдал за ним. Сердце молотом билось в груди, дышать вдруг стало тяжело… Сейчас Иван даже расцеловать готов был татарина за то, ломил бешеную цену за Кристину. Сама мысль, что толстые волосатые пальцы этого поганого будут касаться тела любимой, была гибельной для парня.

– Хороша, очень хороша… и сколько хочешь?

– Тысяча золотых будет немного за такую пари…

Маленькие глазки покупателя едва не выскочили из орбит:

– Клянусь бородой пророка, ты обезумел, Мансур! Столько и арабский скакун на котором сам падишах ездит, не стоит! Даже если она и девственница, то…

– Девственна, девственна, дорогой Курбан-баши! – раскосые глаза татарина хитро сощурились. – Сам Ходжа аль Рашид, табиб самого Алли-паши, смотрел её. И глаза… таких глаз нет и у жён султана, гляди! – Мансур снова сделал знак рукой.

Кристина подняла на бородача свои синие глазищи. Как два бриллианта самой чистой воды сверкнули очи девушки, озарив всё вокруг. Дружный вопль восхищения вырвался у окружающей помост толпы.

Курбан-баши оцепенел. Толстые мясистые губы его приоткрылись и лихо закрученные чёрные усы казалось, враз опустились вниз. Сцепив унизанные золотыми кольцами пальцы на внушительном животе, он очумело таращился на девушку. Мансур качнул пальцем, и Кристина опустила взгляд. Бородач, тяжело дыша, вновь вытер мокрое лицо.

– Хочу оглядеть её, Мансур… – тихо просипел он, не сводя с девушки глаз.