Палачи Святителя Луки. Размышления о столетии Октябрьского 1917 года переворота

Однако Парвуса, которого вождь ненавидел, пожалуй, больше всех других, вместе взятых, он не осмеливался задеть никогда ни устно, ни в печати. Напротив, внимательно прислушиваясь, часто восклицал: «Вздор! Архиреакционно! Но если посмотреть диалектически, то это и есть практический марксизм!» Практический марксизм по Парвусу сводился к следующему: достижение мирового господства, называемого на марксистском жаргоне «мировой революцией», возможно только одним способом: взятием под контроль мировой финансовой системы. Он считал, что для этого совсем не обязательно ломать старую, то есть существующую, финансовую систему, а достаточно только, внедрившись в нее, взять ее постепенно под собственный контроль и обратить на осуществление своих целей. Это возможно лишь при условии захвата какой-нибудь более-менее богатой страны и, обратив в деньги все ее богатства, все движимое и недвижимое имущество, навязывания ее народу чистого платоновского социализма (то есть худшего вида рабства), а потом вложения полученных таким образом средств в мировую финансовую систему. И если сумма будет достаточно большой, с ее помощью можно навязать миру и соответствующую идеологию («Архиреакционно!»). Естественно, будет необходим массовый и беспощадный террор, но широчайший простор для его маскировки дают умелое использование таких выражений, как «пролетарская диктатура», «классовая борьба», «отживающие классы», «всеобщее равенство», «полная свобода», и продуманная тактика действий по простой схеме: «достижение успеха, закрепление успеха, развитие успеха». В своих рядах необходима строжайшая дисциплина, ни малейшей тени раскола, абсолютная тайна жизни руководящего звена и его постепенное обожествление («Архиреакционно! Но если посмотреть диалектически…») [15].

Это еще не были постановления и директивы, указы и декреты, секретные и совершенно секретные инструкции с угрозами смертной казни в случае разглашения. Это были разговоры в уютных кафе или на вечеринках, где высшим героизмом считалось сыграть на фортепьяно «Варшавянку» или декларировать общие фразы типа «Долой самодержавие!». Но «сценарий» уже наговаривался. Расхождения возникли сразу. Если Парвус считал, что лучшей страны для первоначального осуществления плана, чем Россия, даже придумать невозможно, то Ленин был категорически против. Ленин считал, что в России ничего невозможно, а Парвус, напротив, был убежден, что в России возможно все, даже невозможное. И когда тысячелетний русский дуб закачался, подрубленный жестокими и унизительными поражениями Русско-японской войны, Парвус сразу же оценил обстановку, народ, веками воспитываемый имперскими лозунгами блистательных побед и легкомысленной воинственности, не простит режиму столь постыдного военного разгрома, полностью поглотившего гордость империи – ее огромный флот, половина которого попала в плен и красовалась под японскими флагами. Тут не нужно было быть марксистом. Достаточно было помнить слова Герцена: «Благословенны поражения в войнах, а не победы в них… Ибо самые крепкие цепи для народа куются из победных мечей».

Получив от японцев первые два миллиона фунтов стерлингов, Парвус, не теряя времени, стал духовным вождем и руководителем революции 1905 года. (Из японских денег и Ленину кое-что досталось: на организацию 3-го съезда РСДРП и газету «Вперед».) Но Ленин, не веря в Россию, наблюдал из-за границы за действиями Парвуса, ругая его вслух и восхищаясь в душе.

Методика Парвуса была четкой: революция в стране – это революция в столице. Окраины детонируют. Он создал «Советы», взяв на себя пост председателя Петербургского совета. Чего стоит один его финансовый манифест! А лозунги, разжигающие антивоенные и пораженческие настроения! А авария «Орла», задержавшая выход 2-й Тихоокеанской эскадры! А организация шествия 9 января 1905 года, когда парвусовские боевики с деревьев Александровского парка начали стрелять по солдатам из оцепления Зимнего дворца и привели к знаменитому Кровавому воскресенью! Налеты на банки! Кронштадт, Севастополь, Свеаборг! «Потемкин» и «Очаков»! Все было сделано замечательно, кроме одного. Не начали сразу массовый террор и все проиграли в итоге. Ленин, хотя сам ни в чем не участвовал, внимательно следил, подмечая ошибки. И еще раз убедился: в России можно организовать бунт, беспорядки, погромы и стачки, но построить то, что им задумано, – никогда. Не та страна. Нужно начинать с Западной Европы [15].

Арестованный и приговоренный к каторге Парвус сбежал с Сибирского этапа и объявился… в Турции, став экономическим и финансовым советником правительства младотурок. Заработав на этом поприще не один миллион, завязав отношения со всемирным клубом международных банков и картелей, Парвус ни на минуту не забывал и своего главного плана – сокрушения России. Не забывал, но и не отвлекался от бурной экономической деятельности. Его финансовый гений, по меткому выражению Троцкого, превратился из топора, подрубающего русский дуб, в лопату садовника, подпитывающего турецкий кипарис, спасая разваливающуюся Оттоманскую империю от экономического краха. При этом Парвус не забывал и себя. Он основывал банки и торговые предприятия, ворочал гигантскими суммами, когда Ленин и кучка верных ему сторонников в буквальном смысле слова прозябали в эмиграции. Ленин жил то на «экспроприированные» деньги (пока не посадили Камо и Кобу), то на мамины переводы (пока она была жива), то на пожертвования друзей (пока всем не надоел), то на иждивении добрых швейцарских социалистов, постепенно впадая в полную прострацию.

Но Парвус никогда его не забывал, ибо понимал, что никто не сможет осуществить его план лучше Ленина.

Сараевский выстрел прозвучал для Парвуса зовущим набатом. Он мгновенно увидел и вычислил, чем закончится для России вступление Турции в войну на стороне Германии. С пылом страстного оратора он убеждал решительного, но недалекого Энвера-пашу и его «младотурков», что, только воюя на стороне Германии, Турция снова сможет возродиться как великая империя, смыв с себя позор бесконечных поражений и капитуляций, грубых унижений и оскорблений последних двадцати лет ее истории. За кофе и сигарами он беседует с германским послом в Турции фон Вангенгеймом, и из далекого Константинополя летит радиограмма, заставившая адмирала Сушона, планировавшего самоубийственный прорыв из Средиземного моря в Северное, развернуть «Гебен» и полным ходом спешить в Дарданеллы. Он нажимает на свои тайные кнопки – ив Турцию идут поставки зерна, проката, станков и боеприпасов, часть груза по дороге сгружается в Болгарии. Парвус сделал невозможное: против России выступают два кровных вековых врага – Болгария и Турция, – круша все идеи панславизма и панисламизма [15].

Я.С. Ганецкий – правая рука Ленина в годы прозябания «вождя» в Кракове, где его, как известно, арестовали в первые дни войны как русского шпиона. Именно Ганецкий, бросившись в Берлин, поднял на ноги «социал-демократов» в германской столице и Вене, добившись не только освобождения Ленина, но и его переброски в Цюрих экстренным поездом[3 - Железнодорожная связь между Австро-Венгрией и Швейцарией была прервана с началом военных действий.]. В 1915 году Ганецкий был вызван Парвусом в Стокгольм, откуда направлялась вся подрывная деятельность немецкой разведки против России. В марте 1917 года по договоренности Ленина с Парвусом Ганецкий временно остается в Стокгольме в составе так называемого «заграничного бюро ЦК», в чью задачу входил бесперебойный перевод денежных средств от немцев в Россию – большевикам. С помощью Парвуса Ганецкий завязывал многочисленные контакты с иностранными банками. После Октябрьского переворота он был назначен главным комиссаром банков и членом коллегии Народного комиссариата финансов, то есть входил в руководство учреждений, которые командовали грабежами и принимали награбленное, ведя его учет на контролируемой территории.

Красин, которого, казалось бы, не надо представлять, если бы о нем за последние 75 лет было написано хоть одно слово правды. Одаренный инженер, он имел душу и навыки профессионального преступника, а потому чутьем и интуицией тянулся к большевикам. Во время революции 1905 года совместно с людьми Парвуса он участвовал в ограблении Петербургского отделения Волжско-Камского банка, присвоив значительную сумму денег, что вызвало неудовольствие Парвуса.

Однако Парвусу вскоре пришлось срочно бежать за границу, а Красин остался в России, развив между двумя революциями кипучую деятельность. Диапазон его увлечений мог бы составить несколько томов уголовного дела: от организации налетов на банковские фургоны и подготовки к выводу из строя всей столичной кабельной электрической сети до изготовления фальшивых денег и тривиального убийства полицейских. Дерзкий и решительный авантюрист, любивший рискованные действия, Красин разочаровался в Ленине, открыто издеваясь над приходящими из Цюриха его статейками, призывавшими к революции в Швейцарии. Когда в Петроград прибыл известный Георгий Соломон с целью собрать средства для бедствующего в эмиграции вождя мирового пролетариата (Парвус специально ограничивал Ленина в средствах, чтобы злее был в нужный момент), Красин, выслушав Соломона, вынул бумажник и протянул тому две пятирублевые бумажки. Соломон с возмущением отказался, заявив Красину, что обойдутся и без него. «Как хотите, – пожал плечами Красин, пряча банкноты обратно в бумажник, дружелюбно при этом заметив Соломону: – Не сердитесь, Георгий, Ленин не заслуживает помощи. Он охвачен манией разрушения и непредсказуем. Никто не знает, какая мысль родится завтра в его татарской башке. Шел бы он к черту. Давайте лучше пообедаем» [15].

Время шло очень быстро, и в сентябре 1944 года газета «Чикаго Геральд Трибун» с удовольствием констатировала: «Сегодня, когда десятки тысяч кораблей и самолетов обеспечили вторжение нашей многомиллионной армии на фронте, охватывающем весь земной шар от Нормандии, Африки и Италии до Филиппин и Окинавы, когда мы стали свидетелями невиданного доселе по масштабу и мастерству исполнения военных операций, мы должны вспомнить, ради чего мы создали самую мощную и эффективную военную машину в истории человечества. Еще в 1911 году президент Тафт предсказал, что «дипломатия канонерок» уходит в прошлое, открывая дорогу «дипломатии доллара». «Доллары будут разить наших врагов с гораздо большей эффективностью, чем пули и снаряды, обеспечив нашей великой республике мировую гегемонию на совершенно новой основе, которая и не снилась никакому Наполеону… Сейчас, когда крушение Германии и Японии является уже вопросом ближайшего времени, когда огромная Россия лежит в крови и руинах, мы можем с уверенностью заявить: “Час доллара настал!”».

Международные кукловоды, реализовав проект «Диктатура в России», фактически по его лекалам организовали проект «Диктатура в Германии».

У обоих проектов много общего. В России победила социалистическая революция, т. к. Ленин – социалист. В Германии они к власти привели социалистов, т. к. Гитлер – социалист. Гитлеровцев неверно называют коричневыми, т. к. их знамя – красное. Лидеры социалистов в России и Германии Ленин, Гитлер, Бухарин, Гиммлер, Троцкий – все выступали под красным знаменем, потому всех и надо называть красными. Тем более что цели у них были одни – построить всемирный СССР у большевиков и построить всемирный социалистический Третий рейх у гитлеровцев. Идеология в СССР и у гитлеровцев очень близкая. Гитлеровцы считали, что у них правильный социализм, а в СССР – искаженный. И ленинцы считали: в СССР – правильный, а в гитлеровской Германии – с отклонениями. У гитлеровцев всё строилось на ненависти. И ленинцы призывали ненавидеть и уничтожать всё, что мешает так называемой «пролетарской революции». Разница только в том, что в Германии культивировалась ненависть расовая. Свой, немецкий народ обожествлялся. А в СССР культивировалась ненависть классовая и уничтожались все слои населения, кроме пролетариата, т. е. 18–20 % населения. Они считали себя высшей расой, а большевики – высшим правящим классом. Идеологическим отцом Гитлера был Готфрид Федер, который призывал к мировой революции под большевистским лозунгом: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

1.11. Нарком-убийца Дыбенко Павел Ефимович

Это герой Октябрьского переворота и Гражданской войны. Комиссар Балтфлота. После того как сбежал со своими матросами с передовой, был назначен зам. наркома по лесоповалу. Лес валили зэки на тысячах квадратных километров и миллионами кубов гнали на экспорт. До Павла Ефимовича Дыбенко пост заместителя наркома лесной промышленности, куда входили многочисленные лагеря, занимал комиссар ГБ 2-го ранга Лазарь Иосифович Коган, первый начальник ГУЛАГ, после Дыбенко – комиссар ГБ 3-го ранга Соломон Рафаилович Милыитейн из ГУГБ НКВД СССР.

Легендарный герой Гражданской войны, заместитель наркома лесоповала, командарм 2-го ранга товарищ Дыбенко пишет письмо товарищу Сталину, где логично и просто доказывает, что обвинения его в шпионаже вздорны, что американским шпионом он не является, так как «я американским языком не владею…» (Волкогонов Д.А. Триумф и трагедия. Кн. 2. С. 269).

Павел Дыбенко – бывший матрос Балтийского флота на штрафном корабле «Двина» («Красная звезда». 1989. 26 февр.).

В разгар Первой мировой войны матрос Дыбенко – один из зачинщиков антивоенного выступления на линкоре «Император Павел I».

Бунтовщика и подстрекателя Павла Дыбенко не расстреляли, не повесили, а переодели солдатом и отправили на фронт. «Советская военная энциклопедия» (Т. 3. С. 277) сообщает, что и на фронте товарищ Дыбенко занятий своих не прервал и продолжал заниматься тем же самым – антивоенной агитацией. Тут его снова арестовали. Но не расстреляли. После падения монархии Дыбенко становится главой Балтийского флота как предсовета матросских депутатов. Пьяные матросы озверели под руководством Дыбенко и Раскольникова, творили чудовищные насилия в отношении флотских офицеров и их семей. Дикие сцены матросского разгула описаны в книге А. Ольшанского «Записки агента Разведупра» (Париж, 1927). Газета «Красная звезда» (4 октября 1997 г.) опубликовала историю, как команда Дыбенко расправилась с офицерами линкора «Император Павел I»: «Лейтенанта Савинского ударом кувалды по затылку убил подкравшийся сзади кочегар Руденок. Той же кувалдой кочегар Руденок убил и мичмана Шуманского. Он же убил и мичмана Булича. Старший офицер, старавшийся на верхней палубе образумить команду, был ею схвачен, избит чем попало, затем дотащен до борта и выброшен на лед». Всех избитых офицеров выбросили на лёд, а пьяный Дыбенко катался по их телам на санях.

Народ Финляндии рассказывал, что матросы Дыбенко сдирали кожу с живых людей, вбивали гвозди в головы, отрезали носы, языки и уши, выкалывали детям глаза. Зато сейчас улица в Москве, как и в других городах, названа его именем.

В октябрьские дни 1917 года Павел Дыбенко играл большую роль. Крейсер «Аврора» и десять других кораблей вошли в Неву по приказу Дыбенко. 10 тысяч вооруженных матросов – вот сила, которая вместе с «воинами-интернационалистами» обеспечила контроль над Петроградом после Октябрьского переворота.

Матрос Железняк из команды наркома Дыбенко охранял Учредительное собрание в начале января 1918 года. Разгоняя Учредительное собрание, он произнёс ставшую знаменитой фразу: «Караул устал, пора заканчивать говорильню». Все народы России летом и осенью 1917 г. выбрали своих депутатов и отправили в столицу на Учредительное собрание для выбора исторического пути развития. А Ленин и Троцкий не могли этого допустить. Они принимают решение: Учредительное собрание – разогнать, а демонстрации рабочих в поддержку Учредительного собрания – расстрелять.

Российский историк Ю.Г. Фелыитинский пишет: «Большевики тем временем пытались найти менее рискованное, чем разгон, решение проблемы. 20 ноября на заседании СНК Сталин внес предложение о частичной отсрочке созыва». Предложение Сталина: не разгонять Учредительное собрание, а оттянуть его открытие. Но к нему не прислушались. В то время в партии большевиков безраздельно господствовали политические экстремисты. Решено было подготовиться к разгону. Совнарком обязал комиссара по морским делам П.Е. Дыбенко сосредоточить в Петрограде к 27 ноября до 10 тысяч матросов [17, с. 192].

Народ вышел на улицы Питера на мирные демонстрации в поддержку выбранного народом Учредительного собрания. Но коммунисты разогнали народ пулеметами. Революцию делали не для дворян, не для помещиков, не для купечества, не для промышленников, не для крестьянства, не для священников, не для крупных и мелких собственников. А для кого же? Для пролетариата! И дыбенкинские матросы по этому пролетариату – из пулеметов. Значит, революция – не для пролетариата, а для большевиков – агентов мировых кукловодов.

В ленинской работе «Тяжелый, но необходимый урок» фактически описано дезертирство П.Е. Дыбенко:

«…мучительно-позорные сообщения об отказе полков сохранять позиции, об отказе защищать даже нарвскую линию, о неисполнении приказа уничтожить все и вся при отступлении; не говоря уже о бегстве, хаосе, близорукости, беспомощности, разгильдяйстве».

В книге «Размышления о минувшем» генерал-лейтенанта С.А. Калинина описано, как в 1918 году солдат Калинин, вернувшись с фронта, делает революцию в Самаре. Голод. Разруха. Положение коммунистов шаткое. Людей не хватает. «Не помню сейчас точно, в конце марта или в начале апреля, в Самаре произошло событие, взволновавшее всю партийную организацию. В город неожиданно, без всякого предупреждения, прибыл эшелон балтийских моряков во главе с П.Е. Дыбенко. Вначале мы обрадовались новому пополнению. Но в тот же день в губком пришла телеграмма за подписью М.Д. Бонч-Бруевича. В телеграмме предлагалось немедленно задержать Дыбенко и препроводить в Москву за самовольное оставление вместе с отрядом боевой позиции под Нарвой» [18, с. 71].

Конец же истории дезертирства Дыбенко описан 26 февраля 1989 года в газете «Красная звезда»: «За отход от Нарвы и самовольный отъезд с фронта Дыбенко исключили из партии. (Был восстановлен только в 1922 году.) Он предстал перед судом Революционного трибунала… Совнарком вынес решение – отстранить Дыбенко с занимаемого поста. Павел Ефимович к этому себя уже подготовил: “Конечно, я виноват в том, что моряки добежали до Гатчины…”» Этот бег проходил по полям и лесам на расстоянии 120 км. Принимая во внимание пролетарское происхождение и великие заслуги, советский суд оправдал дезертира Дыбенко. В качестве оправдания была принята формулировка: он не был готов воевать… Разлагать армию и флот, разбивать офицерские головы кувалдой, расстреливать рабочие демонстрации, разогнать всенародно выбранное Учредительное собрание Дыбенко был готов. А воевать на фронте – не готов. Столкнувшись лицом к лицу с противником на фронте, революционер Дыбенко убежал далеко-далеко. Аж до Самары.

1.12. Троцкий-Бронштейн – теоретик и практик – палач мировой революции

Троцкий был явным марксистом, он требовал социализма чисто марксистского, то есть казарменного. Троцкий требовал действовать так, как записано в Марксовом «Манифесте Коммунистической партии»: создать трудовые армии. Троцкий требовал милитаризации труда. Труд должен был стать принудительным, главные рычаги и стимулы – приказы и наказания. Центральное требование марксизма: разделить людей на классы – на повелителей, которые взяли власть в России якобы от имени пролетариата, и угнетенных, т. е. тот же самый пролетариат. Именно этого и хотел Троцкий, он требовал открытого рабства: вы будете работать, я буду командовать.

Троцкий требовал полного закабаления оставшегося в живых народа в трудовые армии. Разница с крепостным правом – в том, что мужик работал часть времени на помещика, часть времени – на себя, а в марксистско-троцкистских трудовых армиях замышлялся труд только на повелителей, представителей малого народа. Крепостной мог от помещика откупиться, а троцкисты такую возможность не допускали, поэтому добились полной отмены частной собственности.

Л. Троцкий писал: «Надо выдвинуть лозунг революционного уничтожения национального государства. Сумасшедшему дому капиталистической Европы надо противопоставить программу Социалистических Соединенных Штатов Европы как этап к Соединенным Штатам всего мира» (Бюллетень оппозиции. «84. С. 14).

Тухачевский советский способ правления Россией назвал оккупацией. Он признавал, что «войну приходится вести в основном не с бандами, а со всем местным населением» («Борьба с контрреволюционными восстаниями» // Война и революция. 1926. № 7–9). Тухачевский считал, что «приходится вести не бои и операции, а, пожалуй, целую войну, которая должна закончиться полной оккупацией».

В. Ленин писал в 1922 году: «В настоящее время задача преодоления и подавления сопротивления в России окончена в своих главных чертах. РОССИЯ ЗАВОЕВАНА БОЛЬШЕВИКАМИ». В сентябре 1941 года Гитлер, выступая перед командующими группами армии, с не меньшей откровенностью определил свою позицию: «Мы не освобождаем Россию от большевистского режима. Мы ее ЗАВОЕВЫВАЕМ. А потому оккупационный режим должен быть строжайшим».

1.1 3. Кто и как оплачивая заказ на революции в России: Брестский мир

Германская монархия рухнула в ноябре 1918 года. Продержалась она до ноября только потому, что товарищ Ленин в марте 1918 года подписал с кайзером Брестский мир и отдал кайзеру Украину до самого Курска и Ростова вместе с рудой, углем и сталелитейной промышленностью, вместе с хлебом и мясом. Ленин отдал кайзеру Польшу и Прибалтику, выплатил огромные репарации золотом и хлебом. Всё это оплатой заказа Генштаба германской армии на революцию в России. Этот заказ и оплатили Ленин с Троцким за счёт русского народа.

Будучи во главе государства, Ленин накануне победы коалиции Великобритании, России, Франции и США над Германией неожиданно заключает Брестский сепаратный мир с Германией, фактически признает Россию побежденной страной и развязывает гражданскую войну, предав интересы России и русского народа в угоду идеям всемирной революции. Об этом он цинично заявляет на VIII съезде РКП(б): «поставил всемирную диктатуру пролетариата и всемирную революцию выше всяких национальных жертв». Ибо для него требовалось срочно создать революционную армию для укрепления своей диктатуры в стране и помочь Германии (в качестве оплаты финансирования Октябрьского переворота) продолжить войну на Западе. Истощив себя и другие страны, Германия создаст условия для революции в других странах. Совсем по Энгельсу. А для русского народа эти маниакальные идеи первого коммуниста России обернулись кровавой и жестокой гражданской войной, унесшей больше русских жизней, чем мировая война (по разным оценкам, от 6 до 20 млн.\ чел.). Это Ленин и реализовал, призывая ещё в 1914 году «встать выше узконациональных интересов». И коммунисты Росии встали выше национальных интересов русских, украинцев, белорусов в угоду нерусской верхушки РКП(б).

Заключенный Брестский договор предусматривал репатриацию военнопленных, однако за ним последовал секретный приказ генерала фон Людендорфа, предписавший немецким и австрийским[4 - Приказ, видимо, был согласован с австро-венгерским командованием.] военнопленным сформировать отряды для поддержки большевистского правительства. Приказ был составлен таким образом, что предполагалось как бы добровольное желание солдат и офицеров вступать в подобные отряды, но, зная порядки в немецкой армии и методы комплектования «добровольческих» частей, можно не сомневаться, что в данном случае действовал, по меньшей мере на начальном периоде, просто приказ.

Что-либо противопоставить такой военной силе в те дни не мог никто[5 - Так называемые «интернациональные» войска показали себя особо надежными при массовых арестах в городах, при подавлении крестьянских восстаний и рабочих выступлений. Из них формировались знаменитые «части особого назначения», заградотряды, отряды по пресечению дезертирства из Красной армии, спецотряды ЧК. Столь огромное количество иностранцев в армии «суверенной» страны более всего говорит о том, насколько «Советская республика» была суверенна.]. В те годы никто из этого особых тайн не делал. Немецкие солдаты и офицеры, свободные от службы, разгуливали по Петрограду и Москве, работали казино для немецких офицеров, издавались газеты. И чтобы ни у кого не было никаких сомнений, немецкий генерал Кирхбах, давая в Пскове интервью корреспонденту еще не запрещенной газеты «Речь», на вопрос «Возможно ли занятие немецкими войсками Петрограда и Москвы?» с «нордической» прямотой ответил: «Да, если возникнет угроза большевистскому режиму».

Триста тысяч «воинов-интернационалистов», обрастая по ходу дела подонками из местного населения, эффективно обеспечивали уничтожение русского государства. Численно они даже превосходили немецкие оккупационные силы, которые смогло выделить германское командование для контроля над уступленными по Брестскому договору территориями. Эти силы составляли примерно 280 тысяч человек, сведенных в 43 пехотных и семь кавалерийских дивизий с артиллерийским парком в 108 тяжелых и 1614 полевых орудий. Около 2000 моряков должны были взять под контроль бывший русский флот, основная часть которого по договору передавалась немцам. Адмирал Щастный увел флот из Гельсингфорса в Кронштадт, поставив Ленина в совершенно идиотское положение перед своими хозяевами, за что и был расстрелян.

Одессу и прилегающие к ней районы заняла 2-я восточная австро-венгерская армия под командованием генерала Бем-Эрмолит. Три корпуса этой армии развернули оккупационные штабы в Одессе, Херсоне и Каменец-Подольске. Немецкая группа армий «Киев» под командованием сначала генерала Линзингена, а потом генерал-фельдмаршала Эйхгорна, взявшего затем общее командование над всеми оккупационными силами, заняла огромную территорию, охватывающую всю Украину, Крым, Область войска Донского, южную часть Белоруссии и прибрежные районы Грузии. Шесть корпусов группы армий «Киев» развернули оккупационные штабы в Гомеле, Новоград-Волынске, Киеве, Харькове, Таганроге и Симферополе. К северу от Полесья оккупацию осуществляли 10-я армия, армейская группа «Д» и 8-я армия со штабами в Минске, Двинске, Риге, Ревеле и Выборге. Командовал немецкими войсками на северо-западном направлении знаменитый генерал фон дер Гольц, в прошлом командир дивизии «железных гренадер». 25 мая 1918 года немцы высадили трехтысячный десант в Поти, а 10 июня германские войска вошли в Тифлис. Через несколько дней 58-й Берлинский пехотный полк форсировал Керченский пролив, захватил Тамань. Уже существовали планы захвата Сибирской железной дороги и «целесообразной организации в германских интересах» Хивы, Бухары, Туркестана и Мерва.

Возглавлял советскую делегацию в Брест-Литовске некто А.А. Иоффе. Родившись в 1883 году, он в начале 1900-х годов попал в команду Парвуса. Вместе с Троцким, Урицким, Володарским и Ганецким Иоффе представлял «гвардию» Парвуса при Ленине, осуществляя до октября 1917 года прямую связь с немцами, а затем фактически возглавляя «советскую» делегацию на мирных переговорах в Брест-Литовске [15].

1.14. Национализация как источник оплаты заказчикам Октябрьского 1917 года переворота

Суверенитет любого государства реализуется в разнообразных формах, включая и право на изменения отношений собственности на своей суверенной территории. Среди многообразных отношений собственности с точки зрения исследуемой проблемы нас будут интересовать в первую очередь право государства на национализацию и право государства на приватизацию. И то, и другое право многократно применялось практически в любой стране в XX и в XXI веках. Советская Россия и СССР не были пионерами в области национализации, так как основной вопрос любой революции – это изменения социально-экономических отношений, в первую очередь в сфере собственности – на землю, на производственные объекты, на недра, на банковско-финансовые институты и др. История европейских, американских, азиатских и африканских революций содержит огромное количество фактов, подтверждающих эту мысль. Поэтому социалистическая революция в России не была исключением из этого правила, ибо одним из первых декретов, принятых советской властью 26 октября (8 ноября) 1917 г. на 2-м съезде Советов на следующий день после Октябрьского переворота, был декрет «О земле» [19]. Специфика советской национализации заключалась в коммунистическо-идеологическом обосновании национализации, с одной стороны, и в применении репрессивно-террористических методов её проведения одномоментно с методами красного террора в отношении всех слоёв населения, не признавших или высказывавших недовольство новой властью, – с другой. Анализу различных сторон советской правоприменительной модели национализации посвящены тысячи статей, книг, диссертаций. Тем не менее можно выделить два подхода к оценке советской модели. Подавляющее большинство публикаций о советской национализации [20], [21], [22], [23], [24], [25], [26], [27], [28] и др. трактует национализацию как теоретическое следствие из марксистского положения об обобществлении производства на последней стадии капитализма, особенно при переходе к социалистической форме производственных отношений. После декрета «О земле» в октябре 1917 года, по которому была проведена национализация земли, после национализации банков, казённых железных дорог и предприятий, в январе 1918 года был национализирован морской и речной флот, в апреле 1918 года была национализирована внешняя торговля.

Один из столпов экономической теории XX века Дж. Кейнс дал чёткую оценку прошедшей в Советской России национализации: «В природе революций, войн и голода уничтожать закреплённые законом имущественные права и частную собственность отдельных индивидов» [Кейнс Дж. Россия [Интернет-ресурс]). Именно уничтожение частной собственности как института лежало в основе советской модели национализации. Главная цель советской модели – уничтожить, разрушить институт частной собственности, поэтому в какой форме и какими методами будет осуществлено это уничтожение, не имело никакого значения. Именно поэтому большинство публикаций из первого подхода не различает национализацию, экспроприацию, конфискацию, реквизицию и т. д. На наш взгляд, произошло неправомерное расширение понятия «конфискации» как меры наказания индивидуального характера при красном терроре в силу массовости этого акта. В итоге такого ложного расширения понятия «конфискация» произошло его отождествление с понятием «национализации», осуществлённой советской властью в 1917–1921 гг. Необходимо чётко различать понятие «национализации», вытекающее из общепризнанного мировой правоприменительной практикой принципа суверенитета государства и являющееся общей мерой государства по регулированию отношений собственности, и понятия «конфискации» как меры наказания индивидуального характера. Кроме того, и национализация, и конфискация отличаются от понятия экспроприации, понимаемой как меры перевода в государственную собственность отдельных объектов. Большевики занимались экспроприацией отдельных банков, финансовых и торговых учреждений задолго до прихода к власти (известные акты экспроприации, проведенные Камо, Джугашвили-Сталиным, Котовским и другими большевиками). В связи с массовым характером красного террора на всей огромной территории России конфискация как индивидуальная мера наказания применялась не по решению судов, так как судебные процессы – это долговременные процессы, а по решению внесудебных органов – руководителей ЧК на местном уровне, так называемых «троек», т. е. группы большевиков из трёх человек. Или «особых совещаний», то есть группы из 3–5 человек. Эти группы формировались, как правило, из членов ЧК, ОГПУ, НКВД – чрезвычайных комиссий, наделённых правами следственных органов, судебных инстанций и исполнения наказаний одновременно. Арестованного по подозрению в непризнании советской власти утром допрашивали, после обеда выносили решение о высшей мере наказания и конфискации имущества, а вечером – расстреливали. Этот адский конвейер смерти, по оценкам Жевахова, уничтожил более 6 млн человек из всех слоёв русского общества [29].

Именно массовостью актов конфискации, проведенных советской властью, объясняется закрепление в общественном сознании тождества понятий конфискации и национализации. В этом смысле советскую модель национализации можно назвать конфискационной.

Сторонники второго подхода к советской модели национализации считают, что официальные советские историки исказили процесс и причины национализации в первые годы советской власти. Официальная советская историография подчёркивает, что национализация логично следовала из теории марксизма в качестве закономерности социалистической революции. Один из основных сторонников второго подхода, английский историк Э. Карр в своём 14-томном труде «История Советской России» [30] обосновывает тезис о том, что национализация была сделана вопреки задачам и установкам советского правительства, возглавляемого В.И. Ульяновым-Лениным, и вопреки марксистской теории, которая предполагала создание в России государственного капитализма, при котором на промышленных предприятиях создавался рабочий контроль в форме совместного совещания собственников, менеджеров и рабочих. Этот тезис обосновывается также тем фактом, что до марта 1918 года включительно государственный банк Советской России выдавал очень крупные ссуды частным предприятиям, как это делалось в дореволюционные годы. Это и понятно – новая власть заботилась о том, чтобы пополнять бюджет за счёт налогообложения промышленных предприятий, которые в основных отраслях промышленности принадлежали иностранным фирмам и банкам. К примеру, все 20 трамвайных компаний в России принадлежали бельгийцам и немцам; золотодобыча на 62 % принадлежала американскому капиталу через английскую компанию «Голдфилдс»; в горной, горнозаводской и металлообрабатывающей промышленностях 52 % предприятий были иностранными; в паровозостроении 100 % предприятий были иностранными; в электрических и электротехнических компаниях – 90 % и т. д. Э. Карр выделяет два типа национализации в промышленности России – «стихийная» и «карательная» национализации: «Большевиков ожидал на заводах тот же обескураживающий опыт, что и с землёй. Развитие революции принесло с собой не только стихийный захват земель крестьянами, но и стихийный захват промышленных предприятий рабочими. В промышленности, как и в сельском хозяйстве, революционная партия, а позднее и революционное правительство оказались захвачены ходом событий, которые во многих отношениях смущали и обременяли их, но, поскольку эти события представляли главную движущую силу революции, они не могли уклониться о того, чтобы оказать им поддержку» [30].

«Стихийная» национализация представляла собой инициативу снизу, когда рабочие собрания предприятий принимали решения с целью сохранения рабочих мест и выплаты зарплаты, о передаче предприятий в государственную собственность. Так, в одном из первых архивных документов о стихийной национализации фирмы «Копи Кузбасса» отмечалось, что рабочее собрание Кольчугинского совета рабочих депутатов 10 января 1918 года принимает следующее решение: «Находя, что акционерное общество “Копикуз” ведёт к полному развалу Кольчугинский рудник, мы считаем потому, что единственным выходом из создавшегося кризиса является передача Копикуза в руки государства, и тогда рабочие Кольчугинского рудника смогут выйти из критического положения и взять под контроль данное предприятие» [30].

Во многих случаях собственники и предприниматели отказывались подчиняться решению рабочего контроля, что служило юридическим поводом для национализации.

В качестве примера «карательной» национализации можно привести национализацию завода АМО, принадлежавшего клану Рябушинских. История началась ещё в 1916 году, когда Рябушинский договорился с министерством финансов о получении 11 млн руб. для строительства сборочного цеха завода АМО и выпуске 1200 автомобилей. Потратив деньги, после Февральской революции 1917 года Рябушинские пытались закрыть завод. После Октябрьской революции Рябушинские уехали за границу и поручили нанятым управляющим поставить вопрос перед властями о закрытии завода в связи с отсутствием в казне завода 5 млн руб. для завершения строительства. Рабочий комитет завода обратился к советскому правительству с просьбой о помощи, и завод получил 5 млн руб. Однако представитель Рябушинских в дирекции принял решение об использовании денег на покрытие долгов и закрытии предприятия. Тогда советское правительство приняло решение о национализации завода, на базе которого был построен впоследствии ЗИС – завод имени Сталина.