– Вольно, садитесь… Судя по последней сводке Совинформбюро, положение на фронтах тяжелое (читает):
– «В течение ночи на Харьковском направлении наши войска вели наступательные бои… Наши части… на отдельных участках уничтожили 1.650 немецких солдат и офицеров… 27 танков, склад боеприпасов и склад горючего, пехотным оружием сбито 3 немецких самолёта. Наши бойцы захватили у противника 37 орудий, 57 миномётов, 19 пулемётов, 340 винтовок, 10.000 снарядов, 40.000 патронов, 60 километров кабеля, 5 вагонов колючей проволоки, 3 радиостанции и другое военное имущество. Взяты пленные… На Изюм-Барвенковском направлении наши войска отбили несколько атак немецко-фашистских войск… На Керченском полуострове продолжались бои в восточной части полуострова… В Баренцевом море советский корабль потопил три транспорта противника общим водоизмещением в 26.000 тонн…»
– Живут же люди! Воюют! – не выдерживает командир отделения электриков Виктор Нищенко. – Товарищ старший политрук, долго мы будем тут заклёпки драить?
– А вам, я смотрю, еще рановато воевать.
– Это почему?
– А потому, – неожиданно сурово говорит Шаповалов, – что корабль в море может быть могучей крепостью, а может – просто мишенью, беспомощной и бесполезной!
– Там люди гибнут, а мы… Вояки, называется!
– Во-первых, не вояки, а военные моряки, – осаживает его Шаповалов. – Постарайтесь понять эту разницу. Во-вторых, мы не заклёпки драим, а охраняем восточные рубежи Родины. Вы вспомните последние учения. Какую оценку мы получили за торпедные стрельбы?
– Четверку.
– И что это значит?
– Неплохо…
– Плохо! Смертельно плохо! Потому что каждый наш промах – шанс для врага. Пробоина в нашем борту! А потому мы должны, как вы выражаетесь, свои заклепки драить, и драить, и драить – днем и ночью, у пирса и на рейде, в одиночном плаванье и в составе соединения, на воде и под водой…
– Я ж с Одессы, товарищ старший политрук! У меня там мать, невеста… Почти год писем не было!.. К нам на лодку почтальон вообще дорогу забыл…
– Кончай ныть! – в сердцах бросает ему Казимир Вашкевич. Он парторг и уже поэтому должен поддержать Шаповалова, но есть у него и личный резон: – Я вообще из-под Каменец-Подольска, там уже год как фашисты окопались – и что прикажешь, бежать туда с винтовкой наперевес?
– Сам говорил, сестра в Кузбассе, в эвакуации!
– Что за разговоры, Нищенко?.. – Шаповалов одергивает матроса, но тут же меняет тон: – Я понимаю, ребята, – трудно! Но разве только нам трудно? – продолжает читать сводку Совинформбюро: – «Отступая под ударами наших частей из села Зайцево Орловской области, немецко-фашистские мерзавцы сожгли и разрушили 600 домов колхозников. Гитлеровцы засыпали колодцы и вырубили сады. На улицах села красноармейцы обнаружили десятки трупов истерзанных немецкими бандитами мирных жителей – стариков, женщин и детей. На окраине найдено восемь трупов замученных пленных красноармейцев. У них отрезаны уши, носы, выколоты глаза, вывернуты руки и ноги. Часть жителей села Зайцево гитлеровцы под угрозой расстрела увели с собой».
– Вот гады! – сжимает кулаки Сергей Жигалов. – Это ж у нас на Орловщине, в моих местах!
Разговор прерывается сигналом боевой тревоги. По кораблю разносится команда:
– Корабль к бою и походу приготовить!
Матросы стремглав разбегаются по боевым постам, сноровисто задраивают отсеки, расчехляют механизмы.
Чаговец и Стребыкин, как всегда, на посту вместе. Анатолий с надеждой спрашивает:
– Неужто в море выйдем?
– Смотри, не сглазь!
Но спустя некоторое время, когда на центральный пост один за другим поступили доклады о готовности, догадка подтвердилась. Братишко отдает приказ:
– По местам стоять! С якоря сниматься!
Механик корабля старший лейтенант Варламов собрал трюмных машинистов в центральный пост. Небольшого роста, похожий на подростка, то и дело привставая на носки, он говорит:
– Боевой опыт показал, что при разрывах глубинных бомб первым делом выходит из строя освещение. Вот почему мы так часто учимся действовать в полной темноте. Даю вводную: лодка получила большой дифферент на нос. Стребыкин, дать пузырь в носовую группу цистерн главного балласта!
Анатолий, успев завязать глаза, ощупью старается отыскать колонку аварийного продувания цистерн и найти нужный клапан. Вот он, первый слева!
– Даю пузырь! – докладывает он и открывает большой маховик.
– Грудин, снять давление с носовой группы в отсек! Чаговец, дать воздух высокого давления на колонку продувания!
Едва только, сталкиваясь от качки, матросы справляются с задачей, по кораблю раздается новая команда:
– Срочное погружение!
И в считанные секунды лодка уходит на перископную глубину.
– Приступить к зачётным торпедным стрельбам!
Анатолий оказывается рядом с Яковом Лемпертом.
– Теперь не подведи, – говорит ему Яков и ласково гладит корпус торпедного аппарата. – Моим малышкам от тебя одно требуется – воздух высокого давления. А уж они не промахнутся…
– Акустик, доложите цель! – это голос командира.
Николай Фадеев докладывает:
– Транспорт! Слева по курсу – 15 градусов!
– Носовые аппараты… товсь… Пли!
В торпедных аппаратах громко зашипело, и лодка вздрогнула, посылая смертоносный груз к цели.
– Срочное погружение на тридцать метров!.. Штурман, засечь место атаки!
– А это зачем? – тихо спрашивает Анатолий у Лемперта.
– Чтоб торпеды не потерять. Они, считай, на вес золота: не дай бог, утонут – ищи потом по всему заливу!
– Транспорт условно потоплен! – слышен голос командира. – Поздравляю команду с успехом.
– Условный транспорт в условном месте условно потоплен! – язвительно дублирует Нищенко.
По кораблю разносится сигнал отбоя тревоги, и матросы возвращаются в кубрики.
– Знаешь, Казимир, – обращается Нищенко к Вашкевичу, – ты хоть и парторг, но не будь святей папы римского!
– Это как?
– А так! Политрук только рот открыл, а ты сразу сю-сю-сю…