Последний отзыв
Очень интересная!
По всем вопросам обращайтесь на: info@litportal.ru
(©) 2003-2024.
✖
Фельдмаршалы Победы. Кутузов и Барклай де Толли
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Фельдмаршалы Победы. Кутузов и Барклай де Толли
Владимир Дмитриевич Мелентьев
Отечественная война 1812 года не завершилась Бородинским сражением и освобождением Отчизны. Русская армия в течение еще трех лет вела напряженную борьбу против наполеоновских полчищ. Именно ей принадлежала решающая роль в «Битве народов» и штурме Парижа. В 1815 году, преодолев с боями землю недруга, она снова была на Елисейских полях, изумив Европу великолепным парадом Победы. Вели к победам русское воинство выдающиеся полководцы Российской империи – фельдмаршалы Михаил Илларионович Кутузов и Михаил Богданович Барклай де Толли, боевой деятельности и жизни, а также посмертной славе которых посвящена эта книга.
Владимир Дмитриевич Мелентьев
Фельдмаршалы Победы. Кутузов и Барклай де Толли
От автора
Отечественная война 1812 года явилась величайшим событием мировой истории и в то же время огромной трагедией для русского народа. Как и во времена Чингисхана, вновь встал вопрос: быть ли русскому народу свободной, независимой, самодостаточной нацией или оказаться под ярмом врага? И народ крепостной России, забыв о пугачевской вольнице, грудью встал на защиту своей отчизны. Как и в 1941 году, воевать России пришлось не только с агрессором, но и со всей покоренной им Европой. Как и в годы Великой Отечественной войны, потребовалось неимоверное напряжение духовных и физических сил народа, чтобы разгромить врага и освободить страну и Европу от оккупации.
Ныне, отмечая 200-летний юбилей войны 1812 года, мы отдаем дань уважения не только стойкости и мужеству прошлых поколений, но и тем, кто в архитрудную пору, проявив величайшую самоотверженность, возглавил борьбу русского народа с наполеоновской Францией. На скрижалях отечественной истории вполне правомерно запечатлены имена выдающихся полководцев XIX века, фельдмаршалов Российской империи Михаила Илларионовича Кутузова и Михаила Богдановича Барклая де Толли, жизни и боевой деятельности которых и посвящена наша книга.
Автор знакомит читателя с бурными событиями российской истории на рубеже XVIII–XIX веков. Первая часть книги повествует о Барклае де Толли. Название ее «Бросался ты в огонь» заимствовано из стихотворения Александра Сергеевича Пушкина «Полководец».
Вторая часть посвящена Кутузову. Название ее «Ты встал – и спас»[1 - Вторая часть повести является переработанным и дополненным вариантом ранее опубликованной книги автора «Кутузов в Петербурге».] также заимствовано из пушкинского стихотворения «Перед гробницею святой». Общими связующими звеньями повествования являются Отечественная война 1812 года (в ходе которой Кутузов и Барклай де Толли возглавляли русскую Большую действующую армию) и столица государства российского город Санкт-Петербург, в коем решались все политические и военные дела; здесь же провели свое детство и юность эти два выдающихся полководца и военачальника.
Часть первая
«Бросался ты в огонь»
Михаил Барклай де Толли
Глава I
«Этот генерал много обещает и далеко пойдет»
Зима 1808–1809 года выдалась в Петербурге студеной. Довольные ядреным морозцем, скованной льдом Невой и затишьем в войне со Швецией, жители Северной Пальмиры предавались отдыху. Знать разъезжала на рысаках, запряженных в санки, по ледяному покрову Невы, простой же люд довольствовался катаньем с ледяной горки огромной высоты, сооруженной здесь же.
На фоне Ростральных колонн, внушительных Адмиралтейства, Петропавловки и великолепия Зимнего идиллия была несомненной. Омрачалась она лишь унылым видом постовых, что стояли на Исаакиевском мосту, соединявшем Невскую перспективу с Васильевским островом. Дело в том, что пользовались оным сооружением зимой весьма неохотно, предпочитая плате за проход многочисленные тропы, проложенные через Неву.
И все же многие в граде столичном пребывали в тревожном ожидании. Ведь Петербург находился на положении прифронтового города. Ну а пока зима и баталии вряд ли в такую стужу возможны, не грех отдохнуть и расслабиться.
Спокойная жизнь петербуржцев, однако, длилась не так уж долго. Вскоре город облетела тревожная весть. Россия возобновила военные действия против Швеции. Надо сказать, что война сия, начатая еще в 1808 году, особых восторгов у россиян не вызывала, слишком уж много войн пришлось вести матушке-Руси в начале наступившего века. Впрочем, были у некоторых на сей счет и свои соображения. Ну что ж, говорили они, одержав очередную победу в войне со Швецией, Россия еще более упрочит свое положение в Балтии.
И все же сообщение о начале военных действий вызвало изрядные пересуды.
Разве можно воевать при таких холодах и снегах, в отсутствие у солдат зимнего обмундирования – возмущались многие. Более того, оказалось, что русские войска форсируют по льду Ботнический залив и пролив Кваркен!
Те, кто бывал в этих местах (а таких в Петербурге было немало), хорошо представляли опасность предприятия. Особо же беспокоил пролив Кваркен. Авантюризм, да и только – было их мнение. Разве можно рисковать жизнью солдат, коль известно, что лед здесь весьма непрочен, с постоянными подвижками, полыньями и расселинами, запорошенными снегом. А стоит сильному ветру подняться или, не дай бог, шторму налететь, как вся эта громада превращается в ледяную кашу!
Удивляло и то, что предводительствует русскими войсками на опаснейшем из направлений неизвестный доселе генерал с нерусской, диковинной фамилией – Барклай де Толли.
Вскоре мало-помалу стали известны и детали операции. Выходило, что один из корпусов под руководством генерала Шувалова совершал поход вокруг Ботнического залива с выходом на шведский берег. Другой, руководимый генералом Багратионом, шел по льду через Аландские острова на Стокгольм. Корпусу же Барклая предстояло пройти через пролив Кваркен с выходом на берег в районе от Вазы до Умео, дабы пресечь ретираду неприятеля.
Расчет был на внезапность, с твердой уверенностью в том, что затею сию шведские генералы сочтут за нелепость.
Впрочем, и многие из русских военачальников были солидарны с недругом. Так, двое из троих командующих группировками (Барклай де Толли и Шувалов) критиковали операцию при ее обсуждении. Сам главнокомандующий русскими войсками в Финляндии генерал Кнорринг был против такой авантюры. Лишь Петр Иванович Багратион коротко, по-солдатски отрапортовал: «Прикажете идти – пойду».
Но прибытие на театр войны военного министра генерала от артиллерии Аракчеева с наистрожайшим повелением монарха «к незамедлительным действиям» сняло на сей счет все сомнения.
Думается, однако, что и сам военный министр был не в полной уверенности, удастся ли рискованное дело. Поэтому, напутствуя Барклая перед началом похода, он говорил, бравируя: «Желал бы я быть не министром, а на вашем месте, ибо министров много, а переход через Кваркен Провидение предоставляет только вам одному». (Вещая так, Аракчеев, сам того не подозревая, оказался «ясновидящим». Пожелание его не быть военным министром вскоре сбылось. Должность эта была занята Барклаем де Толли.)
Как бы там ни было, а 16 марта[2 - Все даты даны по новому стилю. Исключение составляют подлинники приводимых документов.], тайно собрав на безлюдных островах Вольтрунте и Биерке отряд численностью в пять тысяч человек (при восьми орудиях), Барклай повел вверенное ему войско «в открытое море».
Вот как описано это событие одним из очевидцев: «Свирепствующая в эту зиму жестокая буря, сокрушив толстый лед на Кваркене, разметала его на всем пространстве огромными обломками, которые подобно диким утесам возвышались в разных направлениях, то пересекая путь, то простирались вдоль оного.
Вдали гряды льдин представляли необыкновенное зрелище. Казалось, будто волны морские замерзли мгновенно, в минуту сильной зыби. Трудности похода увеличивались на каждом шагу. Надлежало то карабкаться по льдинам, то сворачивать на сторону, то выбираться из глубокого снега, покрытого облоем. Пот лился с чела воинов от излишнего напряжения сил, и в то же время пронзительный и жгучий северный ветер стеснял дыхание, мертвил тело и душу, возбуждал опасение, чтобы, превратившись в ураган, не взорвал ледяные твердыни… Кругом представлялись ужасные следы разрушения, и, сии, так сказать, „развалины моря“ напоминали о возможностях нового переворота».
Действительно, трудности были неимоверные. Трое суток шел отряд, выбиваясь из сил. Лошади скользили и падали. Короткие привалы проводили на бивуаках без огня и костров. Шли без проводников днем и ночью, ориентируясь лишь на компас. «Понесенные в сем походе трудности, – доносил Барклай, – единственно русскому преодолеть можно».
И тем не менее утром 20 марта войско Барклая внезапно вышло к шведскому берегу. Застигнутые врасплох, не в силах сдержать дерзкий натиск русских воинов, шведы поспешно отступили. Обратившись к солдатам с призывом «…не запятнать приобретенной славы, оставить в чужом крае память, которую бы чтило потомство», Барклай преследовал супостата. Когда авангард его вышел к Умео, прибыл парламентер с пожеланиями «о мире», на что Барклай с достоинством отвечал: «Войско русское не может быть удержано в своих успехах ни какими предлогами, ни препятствиями. Но! Ежели шведы желают получить пощаду, то сам генерал их должен, не медля, явиться ко мне».
Скорый «на приглашение» генерал Кронштет убедительно просил Барклая о прекращении огня, уверял в миролюбии Швеции, в том, что король Густав IV лишен престола и в управление государством вступил герцог Зюдермаландский. Сведения об успехах корпусов Шувалова и Багратиона, как и многие печатные манифесты, убедили Барклая в этом.
24 марта русские войска торжественным маршем вступили в Умео, на стенах коего реяли белые флаги побежденных. По заключенному перемирию Умео и прилегающие к нему земли были «уступлены русскому оружию».
Впрочем, перемирие длилось недолго. Вскоре Россия возобновила военные действия. При этом главнокомандующим на театре войны был назначен Барклай де Толли. Успешные действия русских войск под его началом завершены были Фридрихсгамским мирным договором, подписанным 17 сентября 1809 года, по которому к России отошли Финляндия и Аландские острова. Русско-шведская граница стала отстоять от Петербурга на 500 километров. Губернатором вновь приобретенных земель назначен был (возведенный в чин генерала от инфантерии) Михаил Богданович Барклай де Толли. Он же за беспримерный подвиг, совершенный им и подчиненным ему войском, удостоен был ордена Святого Александра Невского[3 - Орден Александра Невского был вторично учрежден в период Великой Отечественной войны.] и памятной медалью «За переход на шведский берег».
Пушечная пальба и фейерверки озаряли в те дни небо Петербурга. На приемах, балах, банкетах и русских застольях произносились хвалебные речи русскому воинству. Не забывали при этом и Михаила Богдановича Барклая де Толли.
Вскоре о Барклае де Толли заговорили в столичных кругах более громко. Причиной тому было совершенно неожиданное назначение его на пост военного министра сухопутных сил Российской империи. Посудачить же было о чем. Шутка ли! Сменял самого Аракчеева, правую руку Его Императорского Величества Павла I, графа, генерала от артиллерии, на коленях у коего играл наследник престола, нынешний император.
Хотя, справедливости ради надо сказать, что многие, выражаясь современным языком, такой перестановкой кадров были весьма довольны. Слишком уж одиозной была фигура графа. Неслучайно правление его в армии было наречено «аракчеевщиной».
Сутуловатый, костляво-жилистый, со свирепым взглядом, жестокий и скорый на расправу, Аракчеев вызывал у подчиненных страх и отвращение. Не лучшее впечатление оставлял шеф военного ведомства и в светских кругах. Солдафонство и грубость его изумляли просвещенную публику.
Яркое описание личности военного министра дал биограф тех времен Ф. Вигель. «Аракчеев, – писал он, – употреблял с пользой данную ему от природы суровость, давая преданности своей вид какой-то откровенности, и казался бульдогом, какой не смел никогда ластиться к господину, но всегда готовый напасть и загрызть тех, кои бы воспротивились его воле».
Однако военный министр слыл способным администратором, обладал хорошей памятью, трудолюбием, исполнительностью и к тому же (как уже говорилось) собачьей преданностью монарху. Если к сказанному добавить его сиюминутную готовность решительно пресечь любой случай неповиновения царю, то как для здравствующего Александра, так и для убиенного отца его Павла Аракчеев был просто находкой. Не случайно же он удостоен был монаршей милости – девиза графскому гербу «Без лести предан» (переделанного в свете в «Бес лести предан»).
Естественно, возникает вопрос, почему столь преданный государю слуга оказался отрешенным от власти? Ответ дала сама жизнь, точнее – неудачи русской армии в минувших войнах, когда прусская военная школа, на которую ориентировался Павел I (вкупе с Аракчеевым), потерпела крах в двух первых столкновениях с Наполеоном[4 - Речь идет о русско-австро-французской войне 1805 года и русско-прусско-французской войне 1806–1807 годов.]. В преддверии надвигающейся крупной войны с буржуазной Францией нужна была срочная военная реформа с глубокой реорганизацией вооруженных сил.
Оказалось, что кандидатуры военных министров князя Вязьмитинова и графа Аракчеева для столь существенных преобразований армии были непригодны. Вместе с тем, не желая расставаться с милым сердцу военным экс-министром, император определил его на должность председателя департамента военных дел Государственного совета.
Однако и от назначения Барклая де Толли российская знать тоже не была в восторге.
– Молод, неопытен, замкнут, – говорили одни.
– Что это за военный министр, не имеющий ни единой души крепостных? Кого же защищать такой военный министр будет? Как быстро же забыли походы Емельки Пугачева! – сетовали родовитые.
– Опять немец? – вопрошали русофилы. – Что, своих, русских, что ли, нет? Обложила же немчура царя-батюшку! Мы, русские, уже и не хозяева в своем доме! Да что и говорить. Сам-то Александр русского мало что имеет. Разве что только фамилию Романов, да и то по царскому этикету мало произносимую. Посмотришь на его переписку: все на немецком да на французском, будто это совсем не русский царь! Да и родословная его не может не вызывать удивления!
Действительно, внук немца из Голштинии (Петра III) и немки из Ангальт-Цербста (Екатерины II), сын немецкой принцессы Вюртембергской (императрицы Марии Федоровны), вскормленный молоком немки из Лифляндии, он и думал по-немецки, проявляя каждый раз неспособность к длительному, обстоятельному разговору на русском.
Однако пересуды пересудами, а рескриптом Его Императорского Величества генералу от инфантерии Михаилу Богдановичу Барклаю де Толли надлежало быть военным министром сухопутных сил Российской империи.
Словом, заинтересованной публике ничего не оставалось, как «поближе» познакомиться с преемником Аракчеева. Из бесед и расспросов выяснилось, что новый военный министр немцем себя вовсе не считает. Оказалось, что дед его, шотландский дворянин Барклай, еще в начале прошлого века, покинув берега Туманного Альбиона, поселился в Дании. Очевидно, здесь «после перемешивания кровей» и появилась столь необычная приставка к его фамилии.
Владимир Дмитриевич Мелентьев
Отечественная война 1812 года не завершилась Бородинским сражением и освобождением Отчизны. Русская армия в течение еще трех лет вела напряженную борьбу против наполеоновских полчищ. Именно ей принадлежала решающая роль в «Битве народов» и штурме Парижа. В 1815 году, преодолев с боями землю недруга, она снова была на Елисейских полях, изумив Европу великолепным парадом Победы. Вели к победам русское воинство выдающиеся полководцы Российской империи – фельдмаршалы Михаил Илларионович Кутузов и Михаил Богданович Барклай де Толли, боевой деятельности и жизни, а также посмертной славе которых посвящена эта книга.
Владимир Дмитриевич Мелентьев
Фельдмаршалы Победы. Кутузов и Барклай де Толли
От автора
Отечественная война 1812 года явилась величайшим событием мировой истории и в то же время огромной трагедией для русского народа. Как и во времена Чингисхана, вновь встал вопрос: быть ли русскому народу свободной, независимой, самодостаточной нацией или оказаться под ярмом врага? И народ крепостной России, забыв о пугачевской вольнице, грудью встал на защиту своей отчизны. Как и в 1941 году, воевать России пришлось не только с агрессором, но и со всей покоренной им Европой. Как и в годы Великой Отечественной войны, потребовалось неимоверное напряжение духовных и физических сил народа, чтобы разгромить врага и освободить страну и Европу от оккупации.
Ныне, отмечая 200-летний юбилей войны 1812 года, мы отдаем дань уважения не только стойкости и мужеству прошлых поколений, но и тем, кто в архитрудную пору, проявив величайшую самоотверженность, возглавил борьбу русского народа с наполеоновской Францией. На скрижалях отечественной истории вполне правомерно запечатлены имена выдающихся полководцев XIX века, фельдмаршалов Российской империи Михаила Илларионовича Кутузова и Михаила Богдановича Барклая де Толли, жизни и боевой деятельности которых и посвящена наша книга.
Автор знакомит читателя с бурными событиями российской истории на рубеже XVIII–XIX веков. Первая часть книги повествует о Барклае де Толли. Название ее «Бросался ты в огонь» заимствовано из стихотворения Александра Сергеевича Пушкина «Полководец».
Вторая часть посвящена Кутузову. Название ее «Ты встал – и спас»[1 - Вторая часть повести является переработанным и дополненным вариантом ранее опубликованной книги автора «Кутузов в Петербурге».] также заимствовано из пушкинского стихотворения «Перед гробницею святой». Общими связующими звеньями повествования являются Отечественная война 1812 года (в ходе которой Кутузов и Барклай де Толли возглавляли русскую Большую действующую армию) и столица государства российского город Санкт-Петербург, в коем решались все политические и военные дела; здесь же провели свое детство и юность эти два выдающихся полководца и военачальника.
Часть первая
«Бросался ты в огонь»
Михаил Барклай де Толли
Глава I
«Этот генерал много обещает и далеко пойдет»
Зима 1808–1809 года выдалась в Петербурге студеной. Довольные ядреным морозцем, скованной льдом Невой и затишьем в войне со Швецией, жители Северной Пальмиры предавались отдыху. Знать разъезжала на рысаках, запряженных в санки, по ледяному покрову Невы, простой же люд довольствовался катаньем с ледяной горки огромной высоты, сооруженной здесь же.
На фоне Ростральных колонн, внушительных Адмиралтейства, Петропавловки и великолепия Зимнего идиллия была несомненной. Омрачалась она лишь унылым видом постовых, что стояли на Исаакиевском мосту, соединявшем Невскую перспективу с Васильевским островом. Дело в том, что пользовались оным сооружением зимой весьма неохотно, предпочитая плате за проход многочисленные тропы, проложенные через Неву.
И все же многие в граде столичном пребывали в тревожном ожидании. Ведь Петербург находился на положении прифронтового города. Ну а пока зима и баталии вряд ли в такую стужу возможны, не грех отдохнуть и расслабиться.
Спокойная жизнь петербуржцев, однако, длилась не так уж долго. Вскоре город облетела тревожная весть. Россия возобновила военные действия против Швеции. Надо сказать, что война сия, начатая еще в 1808 году, особых восторгов у россиян не вызывала, слишком уж много войн пришлось вести матушке-Руси в начале наступившего века. Впрочем, были у некоторых на сей счет и свои соображения. Ну что ж, говорили они, одержав очередную победу в войне со Швецией, Россия еще более упрочит свое положение в Балтии.
И все же сообщение о начале военных действий вызвало изрядные пересуды.
Разве можно воевать при таких холодах и снегах, в отсутствие у солдат зимнего обмундирования – возмущались многие. Более того, оказалось, что русские войска форсируют по льду Ботнический залив и пролив Кваркен!
Те, кто бывал в этих местах (а таких в Петербурге было немало), хорошо представляли опасность предприятия. Особо же беспокоил пролив Кваркен. Авантюризм, да и только – было их мнение. Разве можно рисковать жизнью солдат, коль известно, что лед здесь весьма непрочен, с постоянными подвижками, полыньями и расселинами, запорошенными снегом. А стоит сильному ветру подняться или, не дай бог, шторму налететь, как вся эта громада превращается в ледяную кашу!
Удивляло и то, что предводительствует русскими войсками на опаснейшем из направлений неизвестный доселе генерал с нерусской, диковинной фамилией – Барклай де Толли.
Вскоре мало-помалу стали известны и детали операции. Выходило, что один из корпусов под руководством генерала Шувалова совершал поход вокруг Ботнического залива с выходом на шведский берег. Другой, руководимый генералом Багратионом, шел по льду через Аландские острова на Стокгольм. Корпусу же Барклая предстояло пройти через пролив Кваркен с выходом на берег в районе от Вазы до Умео, дабы пресечь ретираду неприятеля.
Расчет был на внезапность, с твердой уверенностью в том, что затею сию шведские генералы сочтут за нелепость.
Впрочем, и многие из русских военачальников были солидарны с недругом. Так, двое из троих командующих группировками (Барклай де Толли и Шувалов) критиковали операцию при ее обсуждении. Сам главнокомандующий русскими войсками в Финляндии генерал Кнорринг был против такой авантюры. Лишь Петр Иванович Багратион коротко, по-солдатски отрапортовал: «Прикажете идти – пойду».
Но прибытие на театр войны военного министра генерала от артиллерии Аракчеева с наистрожайшим повелением монарха «к незамедлительным действиям» сняло на сей счет все сомнения.
Думается, однако, что и сам военный министр был не в полной уверенности, удастся ли рискованное дело. Поэтому, напутствуя Барклая перед началом похода, он говорил, бравируя: «Желал бы я быть не министром, а на вашем месте, ибо министров много, а переход через Кваркен Провидение предоставляет только вам одному». (Вещая так, Аракчеев, сам того не подозревая, оказался «ясновидящим». Пожелание его не быть военным министром вскоре сбылось. Должность эта была занята Барклаем де Толли.)
Как бы там ни было, а 16 марта[2 - Все даты даны по новому стилю. Исключение составляют подлинники приводимых документов.], тайно собрав на безлюдных островах Вольтрунте и Биерке отряд численностью в пять тысяч человек (при восьми орудиях), Барклай повел вверенное ему войско «в открытое море».
Вот как описано это событие одним из очевидцев: «Свирепствующая в эту зиму жестокая буря, сокрушив толстый лед на Кваркене, разметала его на всем пространстве огромными обломками, которые подобно диким утесам возвышались в разных направлениях, то пересекая путь, то простирались вдоль оного.
Вдали гряды льдин представляли необыкновенное зрелище. Казалось, будто волны морские замерзли мгновенно, в минуту сильной зыби. Трудности похода увеличивались на каждом шагу. Надлежало то карабкаться по льдинам, то сворачивать на сторону, то выбираться из глубокого снега, покрытого облоем. Пот лился с чела воинов от излишнего напряжения сил, и в то же время пронзительный и жгучий северный ветер стеснял дыхание, мертвил тело и душу, возбуждал опасение, чтобы, превратившись в ураган, не взорвал ледяные твердыни… Кругом представлялись ужасные следы разрушения, и, сии, так сказать, „развалины моря“ напоминали о возможностях нового переворота».
Действительно, трудности были неимоверные. Трое суток шел отряд, выбиваясь из сил. Лошади скользили и падали. Короткие привалы проводили на бивуаках без огня и костров. Шли без проводников днем и ночью, ориентируясь лишь на компас. «Понесенные в сем походе трудности, – доносил Барклай, – единственно русскому преодолеть можно».
И тем не менее утром 20 марта войско Барклая внезапно вышло к шведскому берегу. Застигнутые врасплох, не в силах сдержать дерзкий натиск русских воинов, шведы поспешно отступили. Обратившись к солдатам с призывом «…не запятнать приобретенной славы, оставить в чужом крае память, которую бы чтило потомство», Барклай преследовал супостата. Когда авангард его вышел к Умео, прибыл парламентер с пожеланиями «о мире», на что Барклай с достоинством отвечал: «Войско русское не может быть удержано в своих успехах ни какими предлогами, ни препятствиями. Но! Ежели шведы желают получить пощаду, то сам генерал их должен, не медля, явиться ко мне».
Скорый «на приглашение» генерал Кронштет убедительно просил Барклая о прекращении огня, уверял в миролюбии Швеции, в том, что король Густав IV лишен престола и в управление государством вступил герцог Зюдермаландский. Сведения об успехах корпусов Шувалова и Багратиона, как и многие печатные манифесты, убедили Барклая в этом.
24 марта русские войска торжественным маршем вступили в Умео, на стенах коего реяли белые флаги побежденных. По заключенному перемирию Умео и прилегающие к нему земли были «уступлены русскому оружию».
Впрочем, перемирие длилось недолго. Вскоре Россия возобновила военные действия. При этом главнокомандующим на театре войны был назначен Барклай де Толли. Успешные действия русских войск под его началом завершены были Фридрихсгамским мирным договором, подписанным 17 сентября 1809 года, по которому к России отошли Финляндия и Аландские острова. Русско-шведская граница стала отстоять от Петербурга на 500 километров. Губернатором вновь приобретенных земель назначен был (возведенный в чин генерала от инфантерии) Михаил Богданович Барклай де Толли. Он же за беспримерный подвиг, совершенный им и подчиненным ему войском, удостоен был ордена Святого Александра Невского[3 - Орден Александра Невского был вторично учрежден в период Великой Отечественной войны.] и памятной медалью «За переход на шведский берег».
Пушечная пальба и фейерверки озаряли в те дни небо Петербурга. На приемах, балах, банкетах и русских застольях произносились хвалебные речи русскому воинству. Не забывали при этом и Михаила Богдановича Барклая де Толли.
Вскоре о Барклае де Толли заговорили в столичных кругах более громко. Причиной тому было совершенно неожиданное назначение его на пост военного министра сухопутных сил Российской империи. Посудачить же было о чем. Шутка ли! Сменял самого Аракчеева, правую руку Его Императорского Величества Павла I, графа, генерала от артиллерии, на коленях у коего играл наследник престола, нынешний император.
Хотя, справедливости ради надо сказать, что многие, выражаясь современным языком, такой перестановкой кадров были весьма довольны. Слишком уж одиозной была фигура графа. Неслучайно правление его в армии было наречено «аракчеевщиной».
Сутуловатый, костляво-жилистый, со свирепым взглядом, жестокий и скорый на расправу, Аракчеев вызывал у подчиненных страх и отвращение. Не лучшее впечатление оставлял шеф военного ведомства и в светских кругах. Солдафонство и грубость его изумляли просвещенную публику.
Яркое описание личности военного министра дал биограф тех времен Ф. Вигель. «Аракчеев, – писал он, – употреблял с пользой данную ему от природы суровость, давая преданности своей вид какой-то откровенности, и казался бульдогом, какой не смел никогда ластиться к господину, но всегда готовый напасть и загрызть тех, кои бы воспротивились его воле».
Однако военный министр слыл способным администратором, обладал хорошей памятью, трудолюбием, исполнительностью и к тому же (как уже говорилось) собачьей преданностью монарху. Если к сказанному добавить его сиюминутную готовность решительно пресечь любой случай неповиновения царю, то как для здравствующего Александра, так и для убиенного отца его Павла Аракчеев был просто находкой. Не случайно же он удостоен был монаршей милости – девиза графскому гербу «Без лести предан» (переделанного в свете в «Бес лести предан»).
Естественно, возникает вопрос, почему столь преданный государю слуга оказался отрешенным от власти? Ответ дала сама жизнь, точнее – неудачи русской армии в минувших войнах, когда прусская военная школа, на которую ориентировался Павел I (вкупе с Аракчеевым), потерпела крах в двух первых столкновениях с Наполеоном[4 - Речь идет о русско-австро-французской войне 1805 года и русско-прусско-французской войне 1806–1807 годов.]. В преддверии надвигающейся крупной войны с буржуазной Францией нужна была срочная военная реформа с глубокой реорганизацией вооруженных сил.
Оказалось, что кандидатуры военных министров князя Вязьмитинова и графа Аракчеева для столь существенных преобразований армии были непригодны. Вместе с тем, не желая расставаться с милым сердцу военным экс-министром, император определил его на должность председателя департамента военных дел Государственного совета.
Однако и от назначения Барклая де Толли российская знать тоже не была в восторге.
– Молод, неопытен, замкнут, – говорили одни.
– Что это за военный министр, не имеющий ни единой души крепостных? Кого же защищать такой военный министр будет? Как быстро же забыли походы Емельки Пугачева! – сетовали родовитые.
– Опять немец? – вопрошали русофилы. – Что, своих, русских, что ли, нет? Обложила же немчура царя-батюшку! Мы, русские, уже и не хозяева в своем доме! Да что и говорить. Сам-то Александр русского мало что имеет. Разве что только фамилию Романов, да и то по царскому этикету мало произносимую. Посмотришь на его переписку: все на немецком да на французском, будто это совсем не русский царь! Да и родословная его не может не вызывать удивления!
Действительно, внук немца из Голштинии (Петра III) и немки из Ангальт-Цербста (Екатерины II), сын немецкой принцессы Вюртембергской (императрицы Марии Федоровны), вскормленный молоком немки из Лифляндии, он и думал по-немецки, проявляя каждый раз неспособность к длительному, обстоятельному разговору на русском.
Однако пересуды пересудами, а рескриптом Его Императорского Величества генералу от инфантерии Михаилу Богдановичу Барклаю де Толли надлежало быть военным министром сухопутных сил Российской империи.
Словом, заинтересованной публике ничего не оставалось, как «поближе» познакомиться с преемником Аракчеева. Из бесед и расспросов выяснилось, что новый военный министр немцем себя вовсе не считает. Оказалось, что дед его, шотландский дворянин Барклай, еще в начале прошлого века, покинув берега Туманного Альбиона, поселился в Дании. Очевидно, здесь «после перемешивания кровей» и появилась столь необычная приставка к его фамилии.
Последний отзыв
Очень интересная!