Дверь с той стороны

– Видишь ли, мне приказано проследить…

– Ты-то меня знаешь?

– Да, – сказал капитан Слай. – Ладно, отхожу. – Он передохнул. – Значит, доброго пути.

– Счастливо оставаться, – ответил Устюг, с тоской понимая, что это, может быть, последние слова, какие он говорит человеку с Земли. Последние в жизни.

Командор огляделся. Его салон в Космоцентре был полон; тут была, кажется, вся смена, да еще и подвахтенные – все, кроме дежурных диспетчеров. Информация утекала прямо-таки катастрофически. Надо было взгреть кого-то. Потом, не сейчас. Сволочи, трепачи, подумал командор. Толкутся тут, целые и невредимые. А такого, как Устюг, не уберегли. Лучшего капитана!..

Устюг не был лучшим капитаном, и худшим не был, а просто средним, одним из десятков, и командор это знал рассудком. Но сердцем ощущал, что теряет все-таки самого лучшего, и каждый, кого ни приходилось ему терять в жизни, был лучшим, потому что другие оставались, а этого уже не было.

Корабль «Кит», гибрид груши с тыквой и телефонной трубкой (как именовался этот класс машин в профессиональном просторечии), плавно ускорил движение, разгибая орбиту. Звезды, на фоне которых он был виден, мелко задрожали; потом фиолетовая дымка затянула их.

Странное дело: «Кит» уходил в одиночку, а здесь оставалось все – флот, Земля, человечество. Но почему-то командору на миг показалось, что это он отстал, остался, а люди уходят, друзья уходят вперед. Скверное чувство, когда друзья идут вперед, а ты стоишь на месте…

В Космоцентре кто-то включил траурный марш.

– Уберите дурака! – сквозь зубы приказал командор.

Фиолетовая точка таяла вдали.

Глава четвертая

– А девочка-то плакала, – сказал Карачаров, взглянув на только что появившуюся в салоне Веру. – Глазки красные, как у кролика. Или надо сказать «как рубины»?

Физик чувствовал себя великолепно. Он выспался, а пробудившись, прежде всего вспомнил, что уже сегодня окажется на Земле. Ну, тогда – держись! Признание, возможность работать широко, с размахом, ожидали его на планете, а думать об еще не начатом, что можно обозреть в общем виде, не отвлекаясь мелочами, – самое лучшее, что доступно человеку. И физик был счастлив, гудел под нос песенку и ему казалось противоестественным, что кто-то плачет, когда жизнь так прекрасна. Он покровительственно улыбнулся девушке.

– Утеньки малые! Кто нас обидел?

Вера покачала головой и торопливо отошла. Карачаров критически поглядел ей вслед – мудрый старец, знающий, сколь мало стоят тревоги молодости – и подошел к Петрову, уже успевшему занять облюбованное им кресло.

– Привет вам, метр. И всюду страсти роковые, – назидательно произнес физик.

– С добрым утром, – откликнулся Петров, – почему «метр»?

– Как! Я ведь уже говорил вам, кто вы такой – школьный учитель на пенсии, путешествующий, чтобы увидеть мир, о котором он всю жизнь рассказывал детям. Разве я не прав? У меня поразительный нюх на людей, я определяю их с первого взгляда. Итак, вы, метр уже собрали чемоданы?

– Никто не говорил, что пора.

– Ах да, не было звонка с урока. Господи, какие вы все сегодня скучные! В такой солнечный день…

Освещение в салоне было обычным, но физик был уверен, что день нынче солнечный. Услышав звук шагов, он резко повернулся.

– Здравствуйте, ваше величество! Ничтожнейший из рабов приветствует вас.

Сегодня, думала Зоя. Сегодня на Земле. Она улыбнулась физику, как если бы пред нею стоял Устюг, и Карачаров даже задохнулся. Он пробормотал:

– Не надо так – я могу ослепнуть…

Писатель вошел с чемоданом и поставил его у стены.

– Я человек предусмотрительный, – объявил он для всеобщего сведения. – Который час? У моих сел элемент.

Физик взглянул на свой хронометр с календарем.

– Без десяти девять по общему, – любезно ответил он, но тут же нахмурился и еще раз посмотрел на часы, на этот раз внимательно. – Погодите, какое сегодня число?

– Тридцать первое, естественно, – сказал Нарев.

– А у меня первое, – с неудовольствием сказал физик. – Не понимаю. У кого еще есть календарь?

– И у меня первое, – проговорила Мила.

– Позвольте, – сказал писатель. – Как может быть сегодня первое, если мы должны быть на Земле тридцать первого? Разве бывают такие опоздания?

– Ручаюсь, что мы еще не на Земле, – молвил физик, чье настроение стало стремительно портиться. – Но вот где мы?

Он подошел к выходу на прогулочную палубу, нажал пластинку, но проход не открылся. Зато в противоположных дверях показалась свежая после долгого сна актриса. Увидев общество в сборе, она испуганно ахнула, тут же улыбнулась, низко присела и послала всем воздушный поцелуй, словно со сцены.

– Я не опоздала? Я вас задерживаю?

– Вряд ли это вы, – буркнул Карачаров. – Нужно вызвать капитана.

Он взглянул на Зою и повторил громче:

– Вызвать капитана! Может быть, у него есть причины медлить с посадкой – у меня их нет!

Зоя прищурилась; даже бестактность физика не испортила ей настроения.

– Это делается не так, – сказала она. – Постройтесь на шканцах и выберите предводителя. После этого можно пригласить капитана и устроить бунт.

– Голодный бунт, – уточнил Нарев. – Не пора ли завтракать?

– Да, – сказал Истомин. – Бунт в лучших литературных традициях.

– Мне не смешно, – хмуро заявил физик и шагнул к выходу.

В этот миг на пороге показался капитан. Он нашел взглядом Зою; она, не таясь, улыбнулась ему, и он ответил, но его улыбка была странной.

– Капитан! – сердито сказал физик. – Не можете ли вы сказать, когда мы наконец окажемся на Земле?

Капитан обвел пассажиров медленным взглядом.

– По всей вероятности, никогда.

Быть может, Устюг ожидал взрыва. Взрыва не последовало. После его слов раздался дружный смех; пассажиры восприняли ответ, как шутку – не самую, может быть, остроумную, но сейчас они были готовы смеяться даже не шутке – просто в ответ на одно лишь желание сказать смешное.

В этом не было ничего удивительного: в представлении любого пассажира невозможность попасть на Землю непременно сочеталась бы с аварией корабля. Однако пока ничто не указывало на неблагополучие: салон был освещен, воздух чист и парящие автоматы уже принялись накрывать на стол. Капитан же вовсе не походил на человека, только что устранявшего какую-то неисправность: по мнению пассажиров, Устюг в таком случае должен был предстать перед ними в рабочем комбинезоне, с тестерами и инструментами в руках.