Делион. По следам древней печати

– Что ты тут делаешь? – Сетьюд, неожиданно для себя, накричал на Аргия. – Ты же должен пасти овец!

На лице толстяка отразилось удивление и некое недопонимание.

– Я попросил Лахиса, посторожить овец, – ответил тот. – Я хотел проведать тебя. Я ж волновался

На этом он умолк. Медленными и неуверенными шажками он подходил к Флавиану все ближе и ближе, обратив внимание на странную бумагу в его руках.

– Что с матушкой?

– Все хорошо, – таинственным и отстраненным голосом ответил Флавиан, стараясь не смотреть другу в глаза.

Это письмо от дяди Клепия? – Аргий безгранично любил дядюшку Флавиана, и души в нем не чаял. – Что-то случилось?

Конечно. Толстяк слишком хорошо знал своего друга, чтобы не обратить внимания на состояния Флавиана. Тот стоял, как вкопанный, с морсковосточным папирусом в правой руке, висящем, над бочкой с водой.

– Это не твое дело, Аргий! – вспылил Флавиан, не давая себя в этом отчет. – Иди, веселись, праздник на носу.

На этом он умолк. Аргий был ошарашен и даже озлобился на реакцию своего друга, не зная даже, что тому ответить. Он лишь кивнул головой.

– Ладно, – ответил Аргий и удалился с глаз своего друга.

Флавиан почувствовал, как в его душе появилась горечь, и как язва, начала пожирать его изнутри.

«Боги, зачем я на него накричал? Он же ничего не знает.»

Кое-как сложив папирус, он убрал его себе за пазуху, нащупав в кармане оба камня, он успокоился. Пастух не понимал, от чего он стал таким вспыльчивым. Но если его дядя погиб, о чем думал Флавиан постоянно, то это могло стать неожиданным и сильным ударом под дых от судьбы. Северянин просто не мог поверить в то, что Могильщик мог прийти за сильным и здоровым дядей. Юноша понял, что поступил со своим приятелем не красиво.

Ему хотелось убежать к Пятихолмию, затаиться на опушке леса и проплакать там всю ночь. Руки дрожали сами по себе, а на глазах накатывались слезы, юноша не понимал, что он делает.

«Надо найти Аргия и извиниться перед ним.»

Прежде чем отправиться искать друга по Утворту, а он скорее всего был у шатра старосты, Флавиан на цыпочках зашел в предбанник и увидел, как его мать на столе омывает тело мальчишки.

«О, двенадцать богов», – Флавиан чуть не вскрикнул, увидев, каким тощим оказался его нежданный гость.

Ребра торчали, словно обглоданная свиная грудь, тело его все посинело и успело окоченеть, а разбинтованное плечо теперь открыло вид глубокой раны. Она была странной, словно по телу старика провели острым лезвием и почернела, словно обуглилась в костре.

«Такую плоскую и узкую рану мог оставить только меч», – предчувствие никогда не подводила Флавиана и нервничая, он начал теребить полы своей рубахи.

За мальчишкой явно охотились. Нет, не за мальчишкой. А за тем, что сейчас лежало в кармане Флавиана.

Бездыханное тело Рими лежало на столе, возле которого стояли ведра с водой. На комоде стояло благоухающее масло для погребения. Жрецов в Утворте не было и мать решила сама предать тело земле. Утворт находился сравнительно далеко от столицы Нозернхолла, поэтому здесь мертвецов хоронили по народным, а не имперским обычаям.

Сделав оберегательный знак колеса на груди и на лбу, Флавиан отвернулся от этого. Ему до сих пор не верилось в то, что приключилось сегодняшним днем. Все это казалось ему дурным сном и только сейчас в его голову дошли слова Клепия.

«Ты должен найти Винария и Афиса. Должен найти.»

Флавиан понял, что ему предстоит покинуть деревню, это поразило его больше всего. Он бы с удовольствием отправился в путешествие, но не при таких обстоятельствах.

Сам не понимая почему, он взял к себе в карман флейту и оставив мать наедине с телом мальчика, отправился на поиски Аргия. Выйди из двора, пастух подумал, не стоит ли помочь матери? Но он не хотел бы сейчас с ней общаться, он желал извиниться перед своим другом и удалиться в близлежащие леса и там подумать обо всем произошедшем.

Вся деревня разом опустела. Хозяйки загнали своих курей в курятники, псов посадили на привязь, чтобы те сторожили дома, а сами все отправились к подворью старосты. Даже отсюда, с этого конца деревни, были слышны веселые крики гуляния – жители Утворта отмечали праздник первоплодия.

«Если Аргий решился позвать Элину на танцы, то он должен быть на празднике.»

С этими мыслями Флавиан двинулся на другой конец Утворта, даже отсюда были видны горящие языки пламени, танцующие в сумеречном прохладном воздухе – чучело Эреты уже начали сжигать.

Праздник первоплодия был важен для всех жителей провинции – будь то благородные семьи или крестьянское подворье. Для одних – новые налоги и пошлины с урожая, для других – выпасы скота и плюс в календаре, где отмечалось еще одна пережитая зима. Овец, коров, коз – все поголовье скота выгонялось на выпас, огороды начали засеваться сельскохозяйственными культурами, которые помогут крестьянам пережить еще одну заснеженную зиму.

Но сейчас пастуху был чужд весь этот праздник, сама мысль о том, что люди могут веселиться, пока его мать омывает труп маленького мальчика показалась ему абсурдной и отвратительной. Он испытывал неприязнь к этим людям, к их веселью и радости жизни. И Сетьюд ничего не мог поделать с этим.

Пока он шел искать Аргия, все его мысли уже были за пределами Утворта. Папирус по-прежнему лежал у него за поясом, пастух решил его дочитать позже, когда найдет своего друга, однако Флавиан думал о том, что могли значить все эти слова, вырвавшиеся из уст Рими, словно дикие звери из клетки.

«Что же это за камни такие?»

Он сильно переживал за своего дядю, мальчик так и не дал вразумительного ответа на то, что случилось с Клепием. И теперь ему предстояло покинуть родные края, чтобы отправиться в пределы Империи.

«Настоящее путешествие! Как бы я был рад этому, случись сие в других обстоятельств.»

Однако судьба редко ведет тебя за руку так, как выгодно тебе.

«Судьбе не выгодно. Ей вообще чужды человеческие чувства. Она просто есть. Как небо, как звезды. Даже богам не подвластны нити гобелена, что плетет Ткачиха.»

Флавиан обещал, что когда у него будет больше свободного времени, он каждому богу Пантеона прочтет молитву.

В скором времени он добрался до подворья старосты, где царил дух настоящего праздника. Многие уже были навеселе, распивая пиво и медовуху – любимые напитки нозернов, без которых не обходится не один праздник. Юноши и дети водили хоровод возле горящего чучела и пели песни, которые поются северянами на протяжении тысячелетий. О том, что Эрета вновь будет побеждена, а ее единоутробная сестра богиня Агимея смилостивится над людьми и словно покрывалом, накроет весь Делион цветущим одеялом. Взрослые пели молитвы, чтобы Агимея дала в этом году хороший урожай, молили ее, чтобы защищала она их от злых духов, чтобы у коровы не скисало молока. Мужчины пели непристойные песни о том, чтобы жены всегда были хороши в их постелях, а женщины – чтобы мужчины не шлялись по соседкам. Маленькие дети бились палками за любовь рыженькой девочки – Ламифии, дочери мясника, а девочки играли в прятки. На головах, собравшихся были сплетены венки из ромашек, некоторые вплетали в свои венки ягоды рябины или бузины. Дом старосты был украшен листьями и цветками, собранными на полях. Повсюду были переплетены ивовые прутья, защищающие местность от злых духов.

Весь этот «сброд» был противен Флавиану, однако Аргия тут видно не было. Он держался в стороне от этого праздника, пастуха недолюбливали и считали странным, и если ровесники могли над ним издеваться, то взрослые люди побаивались его могущественную дядю и удостаивали его только косым взглядом. Элина была здесь, но его приятеля было не видно. Аргий не ошибся – девчушка с уже набухшими пышными грудями танцевала в хороводе держа за руку Ремия и поглядывала на этого заносчивого молодого человека.

«В Бездну их всех», – Флавиан сплюнул на землю и уже было решил идти назад.

«Аргий скорее всего дома. Его родителей здесь тоже нет. Пойду до его двора.»

Однако, стоило ему развернуться, как он увидел лицо Аргия – кислое и растерянное. Флавиан хорошо знал его, и если Аргий сердился, то он быстро остывал. И в этот раз было так же.

– Я.... я, – запинался толстяк.

Он опустил свой взгляд на землю. Сумерки окутали Утворт пеленой тумана и светило окончательно спряталось за горизонт. Чучело превратилось в пепел, и зима отступила окончательно, дав дорогу богини Агимеи, теперь горел только лишь костер, кусавший своими языками пламени холодный воздух. Теперь водившие хоровод (дети не принимали участие в дальнейшем) разбивались на пары, чтобы прыгать через костер.

– Я случайно подслушал ваш разговор…Я....Я.... Услышал не все.

«О, боги!», – ужаснулся Флавиан.

Аргий не должен был узнать этого. Своего друга он не желал подвергать опасности. Однако, что-то внутри него твердило то, что он должен взять его с собой в путешествие до Рэвенфилда. Одному Флавиану было не справиться с дальней дорогой, и он откровенно говоря боялся неизведанного пути до речноземного замка.

– Прости, я понимаю, почему ты вспылил, – толстяк отвел свой взгляд в сторону, надув свои губы. – Я просто… Не знаю, что сказать.

Да и Флавиан не знал, что ответить на это.