Четверг, 9 сентября
Меньков изучал лицо Савичева – уделяя этому процессу немного больше времени, чем требовалось следователю прокуратуры для того, чтобы разглядеть свидетеля.
– Вы хотите спросить меня, не проходил ли я когда-либо курс лечения в «психушке»? – на лице Савичева, словно вырезанном из куска давно засохшего и очень прочного дерева, ни тени иронии или насмешки.
«Ты нехилый психолог, – Меньков не спешил с ответом. – Но пошлой похвалы насчет чтения мыслей ты уж точно не дождешься».
– Нет, такого дурацкого вопроса я задавать не собираюсь, – Меньков изобразил нечто, вроде вежливой усмешки. – Даже зная некоторые не совсем простые моменты вашей биографии.
– Так я ведь вовсе не «афганский» или «чеченский синдром» имел в виду, – губы Савичева опять раздвинулись, изображая улыбку. – Я имел в виду тот факт, что человек с нормальной психикой никогда не стал бы свидетельствовать по такому делу. Вот именно об этом вы и подумали.
– Откуда вам знать, о чем я подумал, – неопределенно проворчал Меньков. – Значит, вчера утром вы увидели сообщение в интернете, а днем пришли с заявлением в прокуратуру?
– Так точно.
– А когда вы наблюдали это… избиение?
– Первого сентября. Восемь дней назад, – спокойно ответил Савичев.
Его руки лежали на столе. Длинные пальцы не выглядели толстыми, а ладони – широкими. В общем, руки эти не могли принадлежать работяге, по целым дням орудующему лопатой или кувалдой. Но эти сильные – наверняка даже очень сильные – руки принадлежали крепкому, прекрасно физически подготовленному человеку. Уж об этом Меньков мог судить – больше половины жизни по спортзалам прошатался, занимался боксом и дзюдо. Сейчас, в свои тридцать семь, старший следователь еще старался поддерживать форму, пару вечеров в неделю уделяя занятиям рукопашному бою.
– А почему вы не пришли в милицию и в прокуратуру тогда – восемь дней назад?
– Потому что не хотел выглядеть совсем уж безнадежным идиотом, – Савичев пожал крепкими плечами, обтянутыми легкой курткой. – Во-первых, я никого из них не знал. За исключением этого самого Федяева, отца убитой девочки. То есть, я впоследствии вспомнил, где я его видел. А во-вторых, жаловаться милиции на беспредел милиционеров – это все равно, что, извините, справлять малую нужду против ураганного ветра. Даже в том случае, если милиция учинила беспредел против тебя самого лично. А уж если речь идет о ком-то другом – тут вообще стопроцентная безнадега.
– А если жаловаться прокуратуре? – задавая этот вопрос, Меньков старался выглядеть серьезным, очень серьезным. Ему определенно нравился Савичев. Но то, что свидетель говорил сейчас, отдавало банальщиной – нечто из разряда «все менты – козлы». Так что задавать подобные вопросы следовало бы в ироничной тональности.
– Результат будет практически таким же, – нечто, похожее на гримасу, пробежало по бесстрастному, почти неподвижному лицу Савичева.
– Хм… А почему же вы в таком случае решили свидетельствовать сейчас?
– Наверное, потому, что мне нечего терять.
* * *
В общем-то, Савичев не кривил душой, говоря, что ему нечего терять. Трехкомнатная квартира в «спальном районе» особой ценности не представляла. «Убитая» «Лада» вместе с кооперативным гаражом, в котором она стояла, тоже не принесла бы больших денег, будучи проданной.
Жена давно жила в Штатах, дочь – там же. Дочь тоже вышла замуж за американца, и теперь внучка и внук Савичева являлись гражданами США. Внук при случае мог стать и президентом. Впрочем, внучка тоже – неизвестно, какие у янки будут предпочтения лет через тридцать-сорок, если в настоящее время у них в президентах афроамериканец.
В середине восьмидесятых Савичев угодил в Афган, потом еще лет через десять – в Чечню. После хасавюртовского позора ушел из армии в звании подполковника. Всего-навсего. Военной карьеры не сделал.
После армии у Савичева тоже все не очень-то ладилось. Кинулся в бизнес. Какой там бизнес после сорока, без связей и без особого к этому самому бизнесу призвания?!