Екатерина продолжала атаку, следуя давно задуманному хитрому расчету. В своей борьбе против Гизов она делала ставку на дом Монморанси как оппозицию принцам Лотарингского дома: поскольку герцог Гиз стоял неизмеримо выше Жанны д’Альбре, а потому представлял большую опасность для престола, коннетабль Монморанси являлся своего рода балансирующим звеном между двумя партиями. Одновременно Екатерина Медичи не желала чересчур приближать его к себе. Этим сегодняшним выпадом она недвусмысленно давала понять Монморанси о его не слишком высокой роли при ее особе и о том, чтобы он не строил никаких планов, способствующих возвышению его семейства над остальными домами высшей аристократии, как это было при покойном короле Генрихе. Вот почему она попросила Диану остаться.
– Мне бы хотелось, – сказала Екатерина напоследок, – чтобы вы не забывали: времена Генриха II ушли безвозвратно.
– Да, Ваше Величество, – пробормотал Анн де Монморанси.
– А также о том, что отныне вам надлежит служить мне столь же усердно, как и моей бывшей сопернице, любовнице моего мужа Диане де Пуатье, герцогине де Валантинуа. Вашей матери, Диана, – добавила она беззлобно.
Монморанси поднял голову и смело посмотрел в глаза королевы-матери. Весь вид его выражал теперь покорность и смирение. От былой надменности, которая сквозила в его взглядах, жестах, походке, не осталось и следа.
«Отлично, – подумала Екатерина Медичи, – теперь он будет всегда помнить урок и знать свое место. Я отомстила ему за свои прежние унижения».
– Я ваш преданный слуга, Ваше Величество, – произнес коннетабль, – и, клянусь вам, что я и все члены моего семейства были и будем вашими самыми верными подданными.
Екатерина одобрительно кивнула, давая понять, что тема исчерпана.
– Но мне кажется, – добавила она, – вы хотели еще что-то сказать?
– Государыня, – решился коннетабль, – известно ли вам, что говорят при дворе об истинной цели приезда Жанны д’Альбре?
– Что же говорят? – делано равнодушно спросила королева.
– Гугеноты, как и католики, недовольны новым январским эдиктом, – сказал коннетабль. – Мы утихомирили гугенотов политических, но совсем забыли о религиозных. Им дали право собираться вне городов, но основная их часть находится именно в городах, и она недовольна…
– Монморанси, этими вопросами должен заниматься кардинал.
– Я никогда бы не дерзнул, Ваше Величество, если бы сие не было связано с военными действиями.
– Поймите, коннетабль, мне важнее утихомирить гугенотов политических, которые непосредственно угрожают трону, для которых их вера – лишь средство. Об остальных пусть заботятся пастыри.
– Но, мадам, они вооружаются! Дело может дойти до вооруженного столкновения, а если это произойдет, война неизбежна. Так не для того ли приехала королева Наваррская, чтобы развязать гражданскую войну?
– Эдикт запрещает гугенотам собирать войска и созывать тайные собрания. Если требование будет нарушено, мы накажем вероотступников за неповиновение королевской власти. Вина за это ляжет на королеву Наваррскую, и пока она здесь, в моем доме, протестанты не посмеют нарушить эдикт. Я всегда сумею усмирить их, для этого есть герцог де Гиз, ваш давнишний приятель, коннетабль. Кстати, где он сейчас, я слышала, в Эльзасе?
– Совершенно верно, он подавляет мятежи в среде местного населения.
– До сих пор? Ведь он уехал больше месяца тому назад.
– Герцог должен был уже вернуться, но его задержала вооруженная стычка с бунтарями между Нанси и Кайзенсбергом, близ реки Мозель.
– Это далеко от Парижа?
– Около семидесяти лье, Ваше Величество.
– Путь неблизкий. Когда, по-вашему, он вернется?
– Дней через двадцать, не больше, я думаю. Первого к полудню Гиз должен быть близ Васси, как сообщил нарочный, который недавно прибыл от него.
– Хорошо. Только бы по дороге обратно герцог не наломал дров с нашими религиозными гугенотами.
Она повернулась к своей приемной дочери:
– Диана, по вашему усталому лицу я вижу, как вам наскучили разговоры о политике и о войне. К сожалению, нам, правителям, приходится сталкиваться с этим каждый день. Вы вольны покинуть нас, я вас больше не держу.
– И в самом деле, – произнесла Диана, вставая, – у меня уже голова идет кругом. С вашего позволения я отправлюсь домой, мне надо уладить кое-какие дела. Если я вам понадоблюсь, вы всегда сможете послать за мной.
Поклонившись, Диана вышла из покоев королевы. У дверей стоял дворянин, увидев ее, молча приблизился.
– Лесдигьер, – сказала она, – мы отправляемся домой.
Они спустились на первый этаж и пошли вдоль галереи. Здесь толпились придворные, которые почтительно приветствовали Диану. Внезапно от одной из групп отделилась дама в голубом платье и белой мантилье и, премило улыбаясь, направилась прямо к Диане. Они радостно поприветствовали друг друга и отошли к окну, чтобы без помех немного поболтать. Лесдигьер стоял рядом и прекрасно слышал весь разговор, но это нисколько не беспокоило ни герцогиню Ангулемскую, ни графиню де Сен-Поль.
– Как давно мы с вами не виделись, Алоиза, – сказала Диана. – Где вы пропадали все это время?
– В Ла-Шарите, на Луаре.
– Во владениях герцога Неверского?
– Ах, вы ведь знаете взбалмошный нрав его супруги Анриетты, моей приятельницы. После Амбуазской смуты она заявила мужу, что воздух Парижа ей вреден, и она желает пожить вдали от суеты, от бесконечных войн и разговоров о политике. Она и меня утащила с собой, и мы целый год провели среди девственных лесов Ниверне. Верите ли, я научилась там стрелять из аркебузы по кабанам и, представьте, достигла в этом немалых успехов. А один рыбак из замка научил нас с Анриеттой удить рыбу!..
– Вам повезло, Алоиза, – улыбнулась Диана. – Вы погрузились в мир тишины и покоя, чего так не хватает нам, принцессам королевского дома. Вам надо поблагодарить герцога Неверского, что он предоставил вам возможность хотя бы немного побыть деревенской пастушкой. А вот мне никак не удается заставить своего мужа уехать хотя бы на месяц в провинцию, в один из наших замков. Но он дождется, что в один прекрасный день я уеду одна, без него, хотя бы в Маржанси.
– И правильно сделаете, честное слово.
– Хотите, я возьму с собою и вас, Алоиза? Вы научите меня удить рыбу и стрелять из ружья.
– С удовольствием принимаю ваше предложение, дорогая Диана. Но верите, уже через несколько месяцев я начала скучать по Парижу, королевскому дворцу, дворцовым сплетням и приключениям.
– А Анриетта?
– Нисколько. Она готова была целыми днями скакать на лошади в костюме амазонки по лугам и лесам Ниверне, совершенно не уставая при этом и, надо сказать, к полному удовольствию своего супруга.
– Что же заставило вас покинуть эту обитель неги и покоя?
– Да только то, что Анриетта соскучилась по своему мужу, который покинул нас месяца два тому назад, вызванный Гизом нарочным из Парижа. Гизу вздумалось отправиться в поход куда-то на восток, и он прихватил с собою герцога Неверского.
– Ах, моя милая, война – удел мужчин. Они и пяти дней не выдержат дома, чтобы куда-нибудь не ускакать и не принять участие в каком-либо сражении.
– Более того, дорогая Диана, они и часу не пробудут рядом, чтобы не повернуть разговор в сторону внутренних религиозных распрей или внешних врагов государства.
– Вы правы, дорогая, но нам, женщинам, все же надлежит их понять, ведь они наши защитники и рьяные борцы за веру. Если бы не они, кто знает, какие беспорядки могли бы произойти в отдаленных провинциях, как, например, в той, куда уехал Гиз.
– А куда он уехал?
– В Эльзас, там его земли и где-то недалеко – замок Жуанвиль. Местные крестьяне вдруг вздумали бунтовать против непомерных налогов, и Гиз вместе с Невером отправились их усмирять.
– Не знаете ли, когда они вернутся? – поинтересовалась графиня.
– По всей видимости, скоро. Правда, прежде им еще придется задержаться в Нанси, – добавила Диана.