Гугеноты

– Да, но она еще дальше от старшей ветви моего мужа, чем Гизы, – сразу пресекла ее торжествующий взгляд Жанна, прекрасно знавшая родословную короля Людовика. – Кстати, это тоже женская ветвь. Ваш изыскатель увидел лишь то, что хотел увидеть, и не разглядел того, чего не хотел или, быть может, чего ему приказали не увидеть.

– Это был не мой человек, – нахмурилась Екатерина Медичи. – Не забывайте, речь идет о принцах Лотарингского дома, возымевших желание унаследовать трон моих сыновей. Я говорю о Франциске Гизе, для скорейшего исполнения своих замыслов он способен на все.

– Вам не следует беспокоиться на этот счет, мадам, ветвь Бурбонов гораздо ближе к престолу, чем принцы Лотарингские. К тому же, как известно, они иностранцы.

– Вот как? И вы сможете это доказать? – заинтересовалась Екатерина.

– Смогу, если пожелаете.

– Объяснитесь точнее.

– С удовольствием. – И Жанна устно представила собеседнице родословную Бурбонов, откуда проистекала наследственность французского трона.

– Выходит, – усмехнулась Екатерина, – господин кардинал несколько извратил факты, убеждая меня в обратном.

Ее беспокойство перешло в уверенность. Значит, опасность угрожает ее сыновьям теперь уже с другой стороны. В таком случае положение не так безнадежно. Принц Наваррский совсем юн, ему только девять лет, а у нее в запасе еще трое сыновей. К тому же протестанты не в состоянии самостоятельно оттеснить Гизов, поэтому их и надлежит усилить, дабы создать мощный противовес Лотарингскому семейству. Однако надо быть начеку: пробовали же гугеноты похитить короля в Амбуазе. Не собирались ли они посадить на трон Антуана Бурбонского или его брата Людовика Конде?

– Кардинал? – переспросила Жанна. – Значит, вот кто плетет сети, пытаясь убедить вас, что Гизы такие же принцы крови, как и Бурбоны! И он же вынудил моего мужа переменить веру, пообещав ему за это испанские Пиренеи.

– Он, мадам, – подтвердила Екатерина.

– Но с вашего ведома, разумеется.

Королева-мать пожала плечами.

– Зачем же вы позволили ему это? Ведь вам, насколько я понимаю, надлежит ослабить фракцию Гизов, а вы ее усилили.

Екатерина изобразила на лице недоумение:

– Поверьте, это все кардинал! Он даже не посоветовался со мной, предпринимая столь дерзкий шаг. Ведь я знаю, каким ударом оказалось бы это для вас. Но есть еще одна причина.

– Вот как? Что же это? По-видимому, это касается меня?

– Нет, что вы, – поспешила успокоить собеседницу Екатерина, – это касается вашего мужа. Как вы помните, речь шла о Наварре, принадлежащей Испании. И о том, что Карл Лотарингский пообещал эту территорию вашему супругу.

– Нашему дому королей Наваррских, хотите вы сказать, – поправила Жанна, проявляя живой интерес.

«Я не ошиблась, – подумала Екатерина, – она действительно приехала требовать от меня Наварру».

– Совершенно верно, – подтвердила она, – но видите ли в чем дело, милочка…

Глаза Жанны внезапно широко раскрылись, она порывисто вскочила, кровь бросилась ей в лицо. С кем говорит эта торговка?! Она забыла, что перед ней не фрейлина!

– Вы не смеете так разговаривать со мной! Я вам не служанка! Я – королева Наваррская! Ваш покойный муж приходился мне двоюродным братом, а вы обращаетесь ко мне, как к уличной девке, вы, в которой нет ни капли королевской крови и которая только волею случая правит французским государством!

Лучше бы она не произносила последних слов. Екатерина, несмотря на то, что всегда умела владеть собой, мгновенно побледнела. Вены на шее вздулись, левая бровь задергалась в нервном тике, а глаза будто остекленели, уставившись на собеседницу. Человек злопамятный, она не помнила, чтобы когда-нибудь с ней так смели говорить.

В этот миг Жанна поняла, что совершила большую ошибку. Осознала свою оплошность и королева-мать. Сама того не желая, она спровоцировала Жанну на обострение их отношений. Казалось бы, им обеим надлежит держаться одна другой и жить в мире, а вместо этого… Жанна вспылила, к тому же не сумела вовремя остановиться, а несдержанность порою бывает причиной многих бед. Так было и на этот раз: последних слов мадам Екатерина не простит ей уже никогда. Не зная еще этого и пытаясь исправить ситуацию, Жанна опустилась в кресло и совсем другим тоном, уже мягче, проговорила:

– Прошу простить меня за резкие слова, мадам.

Ей надо было перебороть себя для того, чтобы сказать это. Но так было нужно, ссора не входила в ее планы.

Екатерина огромным усилием воли взяла себя в руки.

– Хорошо, хорошо, – торопливо произнесла она, и даже улыбнулась. – Забудем этот инцидент. Мы обе виноваты. Я несколько забылась, вы немного вспылили. Мы, королевы, должны прощать друг другу некоторые слабости.

Единственное, что выиграла Жанна в результате своей несдержанности, это то, что мадам Екатерина никогда отныне не забывалась в ее присутствии; проиграла же в том, что нажила смертельного врага в лице злопамятной родственницы герцогов Медичи.

Теперь старая королева решила в отместку за оскорбление уколоть молодую, да побольнее, благо случай сам шел в руки. Излишняя горячность; она поймет это позднее и станет выпутывать саму себя из собственных сетей.

– Так вот, – продолжала Екатерина Медичи неожиданно прерванный разговор, – территория эта принадлежит, как вы знаете, королю Испании, и попытаться завладеть ею – значит объявить Филиппу II войну. Французский король в дружбе с испанским, и никто не даст согласия на глупую и никому не нужную войну из-за земли, которой хочет обладать наваррская королева.

– И по доброй воле тоже? – спросила Жанна.

– Ни один король не отдаст другому ни кусочка своей территории, какими бы крепкими и неразлучными друзьями они ни были…

И тут королева-мать замолчала, ибо вместо крови заговорил разум: к чему она это сказала? Ведь теперь стало ясно, что Антуана Бурбонского просто обманули! Зато она увидела, как Жанна закусила губу, из чего заключила, что удар попал в цель.

Но раз уж она сказала то, чего не следовало говорить, то надо по крайней мере извлечь из создавшейся ситуации выгоду для себя. Надо быть поприветливее, дать почувствовать этой гордячке, что они с нею по-прежнему не только добрые приятельницы, но и союзницы.

И Екатерина мгновенно отыскала выход. Во-первых, откровенность, с которой она обрисовала положение дел. Да и незачем было это скрывать, не так глупа Жанна д’Альбре, чтобы не знать о невозможности подобного дара даже в обмен на перемену веры и связанные с этим действия по искоренению кальвинизма. Во-вторых, королева Наваррская будет вынуждена обратиться к ней с просьбой и, таким образом, стать обязанной королеве-матери. Чем не повод прибрать к рукам протестантов! Вряд ли после такого щедрого подарка Жанна посмеет поднять голову против нее. Напротив, есть возможность заставить свою политическую соперницу действовать сообща, что, несомненно, будет способствовать миру в королевстве, а впоследствии, быть может, с помощью Антуана, ее мужа, удастся принудить Жанну полностью отречься от кальвинизма. Вот тогда Филипп и подарит им Наварру, а значит и ей, Екатерине, не придется ничего дарить.

– С какой стати Филиппу раздавать свои земли? – продолжала королева-мать развивать свою мысль. – Что он скажет своему народу? А куда он денет население, живущее там?

– Людей там почти нет, – возразила Жанна. – Одни горы.

– Это ничего не значит. Вот если бы французский король завоевал эту территорию, тогда другое дело, но, повторяю, война между нашими государствами невозможна. Притом учтите: едва дело дойдет до конфликта, первый удар обрушится на вас, пострадают только протестанты, ваши подопечные, впрочем, как и мои. Разве нам с вами этого хочется?

Мадам Екатерина говорила полуправду, и королева Наваррская догадывалась, о чем умалчивает собеседница. Дружба испанского короля понадобится ей для борьбы с гугенотами на юге страны, если вдруг между двумя королевами не возникнет взаимопонимания. Это был ее козырь, и она не собиралась его лишаться.

И королева-мать воззрилась на Жанну, ожидая ответа, пытаясь взглядом проникнуть в самую ее душу: поняла ли она?

Ответ Жанны поразил Екатерину.

– Благодарю вас, мадам, что сказали правду. Если бы вы пообещали мне Наварру, я сразу поняла бы, что вы лжете. Остается только удивляться, как легко мог попасться на эту удочку Антуан.

– Он действовал прежде всего в ваших интересах, интересах своей жены, а вы в пику ему стали протестанткой, хотя прежде слыли доброй католичкой.

– Я переменила веру из чисто религиозных соображений, – сухо обронила Жанна.

Королева-мать улыбнулась. Она знала, что королева Наваррская лукавит, но промолчала. А Жанна меж тем была недалека от истины.

– Что касается моего супруга, – продолжала она, – то он не мог пойти на такую сделку с испанским королем. Это интриги с целью и меня переманить в другую веру. Но вам это не удастся. Ни вам, ни кардиналу!

– Никто и не пытается это сделать! – воскликнула Екатерина. – Кардинал лишь посредник между Испанией и Наваррским королевством, он старался помочь вашему мужу и, вполне естественно, потребовал за это равного обмена. Если желаете, можете поговорить об этом с его преосвященством, уверена, он даст вам точный и обстоятельный ответ.

Говоря так, Екатерина знала, что подобный разговор никогда не состоится: королева Наваррская и кардинал были заклятыми врагами.