Гугеноты

– Но он француз, разве он посмеет напасть на безоружных соотечественников?

– Герцог вовсе не француз, его земли и родовые замки находятся на востоке, за пределами Франции. Посмеет ли он напасть, спрашиваете вы? Разве не Гиз учинил расправу над лучшими умами Франции в замке Амбуаз, когда для приговоренных не хватало виселиц и их вешали по его приказу на зубцах замковых стен? Разве не с его ведома заманили в ловушку наших вождей Антуана Бурбонского и Людовика Конде, которым только смерть короля помогла избежать топора палача? А кто собирался позвать во Францию иезуитов – воплощение кровожадности и мракобесия, – призывающих католиков к тому, что гугенотов надо душить, резать и сжигать на кострах? Чего же вам еще надо? Неужто вы полагаете, что он остановится теперь, имея в подчинении хорошо вооруженное войско?

Некоторые согласились с оратором, но большинство все еще не верили ему. Люди были словно ослеплены, будто наваждение какое-то нашло на них, заставив забыть о благоразумии. Будто дьявол вселился сейчас в души гугенотов; они принялись вдруг возмущенно вопить, указывая на Лесдигьера:

– Не верьте ему, это слуга Антихриста! Уж больно складно говорит! Он хочет, чтобы мы разошлись, рассчитывая заманить нас в настоящую ловушку, а не в ту, о которой здесь рассказывает!

– Мы сильны, пока мы вместе, не будем же расходиться, братья!

– Споемте, братья, псалом во славу Господа нашего. Он не даст нас в обиду.

– Не верьте ему, это шпион! Он посланник Гизов и подослан ими!

Это было провалом всех планов, которые лелеял Лесдигьер в отношении своих единоверцев, и он понял это, когда услышал, как в его адрес посыпались угрозы.

Дворянин, который разговаривал с ним и теперь все время стоял рядом, обернулся к нему:

– Сожалею, милостивый государь, но мне придется вас арестовать. Вас отведут на поляну и приставят двух человек, вам оставят даже вашу лошадь, если вы дадите честное слово, что не сбежите. Потом мы решим, что с вами делать.

– Глупцы! – воскликнул Лесдигьер и с сожалением оглядел собравшихся. – Какие вы все глупцы! Но, видит Бог, я сделал все возможное для предотвращения кровопролития, и не моя вина, что через некоторое время о Васси станут говорить как о втором Амбуазе. И клянусь, что присоединюсь к вам в случае нападения!

– Хорошо, но если я увижу, что вы нарушили слово, я самолично застрелю вас! – и граф показал пистолет, спрятанный у него за поясом.

– Что ж, для предателя и труса это было бы заслуженным концом, – ответил Лесдигьер.

– Будем считать, что договорились. Отведите его, – приказал граф двум солдатам, судя по виду, немецким рейтарам.

Гугеноты тем временем уже слушали проповедь преподобного пастора. Меньше часа прошло с начала богослужения во славу истинной веры, как Лесдигьер увидел вдруг, что из-за поворота, скрытого густыми зарослями голого кустарника, показались всадники в доспехах и со знаменами на высоких древках. Кавалькада заполняла постепенно всю дорогу в пределах видимости, напоминая сплошную, с гулом ползущую вперед лавину.

Проповедь неожиданно оборвалась. Послышались тревожные возгласы:

– Войско!

– Сюда идет целая армия! Герцог де Гиз, лютый враг гугенотов!

– Спокойно, не поддаваться панике!

– Успокойтесь, братья, они нас не тронут!..

– Ну, теперь вы видите? – обратился Лесдигьер к своим стражам. – Сейчас вы убедитесь окончательно, что я был прав.

Впереди войска на прекрасном белом коне восседал его светлость герцог де Гиз в доспехах и шлеме с белым султаном; рядом – герцог Неверский в аналогичном облачении; позади – знаменосцы, за ними – целая армия различно обмундированных вооруженных конников. Очевидно, в Лотарингии войско пополнилось наемниками из немецких ландскнехтов.

Гугеноты молча, насупясь, наблюдали за своими врагами по вере.

Оба герцога издали увидели толпу, собравшуюся у риги. Гиз о чем-то посовещался с Невером, потом поднял руку вверх, подавая знак; все войско вслед за ним свернуло с дороги и направилось на протестантов.

– Что это за сборище? – крикнул Гиз, подъезжая, но не обращаясь ни к кому конкретно.

– Это не сборище, милостивый государь. Вы видите перед собой собрание гугенотов, – ответил граф, выходя вперед.

Гиз круто осадил коня:

– Вы разговариваете с герцогом, милейший! Кто разрешил вам собираться здесь?

– Вы, монсеньор. В январе этого года.

– Вы имеете в виду эдикт?

– Вот именно.

– Но кто дал вам право нарушать его?.. Я вижу, вы и некоторые из еретиков при оружии; этим вы нарушили первый пункт эдикта.

– В войске, как правило, каждый солдат бывает при оружии, в то время как наша община состоит в основном из мирных прихожан, странствующих монахов и пасторов различных приходов, единственным оружием которых является Библия.

– Вам запрещается созывать собрания в городах или вблизи них. Вы нарушили это требование! – продолжал Гиз, пропуская мимо ушей ответ графа.

– Васси – не город, а всего лишь маленький населенный пункт.

– Но и не деревня! – усмехнулся Гиз.

– Мы не можем собираться в деревнях. Наша паства находится в городах, но мы и так отошли на достаточное расстояние от близлежащих Витри и Бар-де Люка, – пытался объяснить граф.

– Но вы забыли о Сен-Дизье, а он совсем рядом, не будет и мили! – герцог явно издевался.

Граф с трудом сдерживался, хотя уже прекрасно понимал, чем закончится этот спор.

– Сен-Дизье – такой же населенный пункт в несколько домов, как и Васси. Уж не прикажете ли нам отправляться к проливу Ла-Манш и устраивать собрания на плотах? Впрочем, может быть, под водами Ла-Манша тоже скрыт какой-нибудь город? В таком случае, не отправиться ли нам на небеса? Уж там-то точно нет городов.

– Туда вы и отправитесь за вашу дерзость, – ответил Гиз, – вы и все ваши протестанты. Да сгинет еретическое семя по всей Франции! – громко крикнул он и взмахнул рукой: – Вперед, мои солдаты! Уничтожьте проклятых еретиков за богохульство над святой верой, за нарушение эдикта французского короля!

– За короля! За кардинала!

Солдаты, облаченные в кирасы и латы, обнажив шпаги, бросились в самую гущу безоружных протестантов.

И началась кровавая бойня. Немногие дворяне, бывшие при оружии, мигом выхватили шпаги из ножен, остальные падали под ударами мечей и алебард, сраженные выстрелами из пистолетов и аркебуз.

Граф бросился к риге, вскричав: «Вперед, доблестные рыцари! Умрем же с честью за Францию, за истинную веру!» Он вскочил на коня, его примеру последовали около сорока человек и, обнажив оружие, ринулись на солдат.

Решительный момент настал. Не обращая больше внимания на своих стражей, Лесдигьер вскочил на лошадь и, отчаянно размахивая шпагой направо и налево, вмиг оказался возле графа.

– Вы оказались правы, сударь! – прокричал тот ему. – А я был слеп и глух. Простите меня. Если нам удастся выйти живыми из этого побоища, я обещаю вам самую искреннюю дружбу.

– Я прощаю вас, граф, – ответил Лесдигьер, отражая сыпавшиеся на него удары, – и принимаю ваше предложение.

– Эй, юноша, – вдруг крикнул Гиз, обращаясь к нему, – а вы кто такой? Откуда здесь взялись? – он дал солдатам знак остановиться. – На вас цвета дома Монморанси. Что это значит?

– Это значит, монсеньор, что я действительно принадлежу к свите герцога де Монморанси.