Королева Бланка

1200 год. Сколько событий произошло тогда! С Франции был снят интердикт: Филипп Август признал наконец Ингеборгу своей женой; затем брак Изабеллы Ангулемской с королем Иоанном, похитившим невесту прямо из-под носа у жениха. Что же еще произошло в этом году?.. Стена! Ограда вокруг Парижа по правому берегу Сены. Ее закончили наконец. А вот и самое главное – брак с принцем Людовиком. Ему исполнилось тогда тринадцать. Как это было?.. Легкая улыбка тронула губы Бланки. Она стала вспоминать…

Инициатива исходила от Алиеноры, бабки юной Бланки. Она прибыла в Кастилию вместе с Гийомом, епископом Лизье; ему надлежало препроводить невесту в Нормандию. Не обошлось и без королевских послов, троих, тех, кому свекор Филипп в особенности доверял.

Жизнь принцесс (а их было две) не отличалась разнообразием: целыми днями молитвы. Они просили Бога избавить Испанию от проклятых мусульман, которые затопили даже Гибралтар. Лишь под вечер девочкам позволяли послушать жонглеров и полюбоваться представлениями бродячих актеров. Прибытие посольства из Франции обрадовало принцесс: хоть какое-то разнообразие. Посмотреть на людей из другой страны, послушать их – и то радость! Одну из них должны были увезти в Нормандию, обе знали об этом. Похоже, старшую, – Бланка на два года моложе нее. Сестре будет вдвое горше, ведь теперь она останется одна.

Брак этот династический, а значит, важный. Английский и французский короли заключили мирный договор, одно из условий которого – это сватовство. Альфонс Кастильский, муж Элеоноры, дочери престарелой королевы-матери, не возражал: его дочь – королева Франции! Чем не удачный альянс?

Обеих сестер привели и поставили рядом друг с дружкой. Смутившись и порозовев, девочки опустили глаза. Потом осторожно подняли взгляды. Нет, ничего, вовсе не страшные дяди, напротив, очень даже любопытно на них посмотреть.

Послы тоже их разглядывали, время от времени тихо переговариваясь между собой. Им больше, по-видимому, понравилась та, что старше. Волосы, конечно, у обеих – вороново крыло, глаза тоже – по два блестящих уголька. Но на этом сходство и кончалось. У первой, старшей, было добродушное, круглое лицо с чуть вздернутым носиком, с веселыми, без конца бегающими туда-сюда глазами. На губах – легкая приветливая улыбка; пальцы рук, сложенных на животе, в беспрестанном движении. Лицо второй принцессы овальное, губы на нем поджаты, глаза холодно, не мигая, устремлены на послов. Нос тонкий, прямой, как стрела, волосы собраны на затылке в пучок. Руки – по швам, ни один пальчик не шелохнется, словно принцесса стоит в строю по команде «смирно».

Одеты сестры тоже по-разному. Старшая – в розовом платье с вызывающим квадратным вырезом на груди; шею украшает ожерелье из жемчуга. Кроме того, слева на платье приколота брошь в виде бабочки с распростертыми широко в стороны алыми крыльями; в них также вкраплены жемчужины. В ушах у принцессы серьги – два сверкающих изумруда. На голове белая шапочка, украшенная разноцветными камешками. У сестры – ни жемчужин, ни камешков. Платье застегнуто наглухо, на груди тоже брошь, но это не бабочка, а коричневый жук с раскинутыми в стороны лапками (не сосчитать, сколько их) и четырьмя маленькими рубинами на спине. Ворот платья блестит позолотой, а в ушах – по крупному аметисту в золотой оправе.

Роста принцессы одного, словно под общей планкой росли, да и стать у обеих одинакова – не худенькие и не полные. Глаза у первой чуть дальше от переносицы, чем следовало бы; у второй – наоборот, чуть ближе.

Послам приглянулась первая. За ней, собственно, они и приехали. Король с королевой сразу поняли, что дочь пришлась им по вкусу – еще бы, ведь французы глаз с нее не сводят. Оба – отец и мать – переглянулись с улыбками: ну, кажется, удастся пристроить дочку, да еще не куда-нибудь, а отдать в жены французскому принцу, сыну Филиппа Августа, самого сильного и мудрого короля, как говорят о нем повсюду.

Осталось узнать имя. Послы уже радостно потирали руки: король будет доволен, а имя наверняка красивое, королевское, иначе и быть не может.

Несколько смутившись, король произнес:

– Уррака.

У послов вытянулись лица, стерлись улыбки с губ. Пресвятая Дева! Где это видано, чтобы у королевы Франции было такое имя! Да их на смех поднимут! Куда вы ездили, кого вы привезли? Люди будут хохотать до упаду, а потом станут высмеивать принцессу в своих стишках. А король – тот просто выставит их за дверь и отправит за другой принцессой… Кстати, как ее зовут? Упаси Бог, если и тут имя времен Тутанхамона.

Альфонс Кастильский уже не смущался. Второе имя должно понравиться, он был уверен в этом. И назвал его:

– Бланка.

Вытягивание лиц прекратилось. На губах заиграли улыбки. Такую не стыдно привезти во Францию. Настоящее королевское имя! А что моложе, так это даже лучше – почти ровесники они с будущим женихом.

Так решилась ее судьба. Потом они поехали в Нормандию. Бабка, помнится, осталась в Фонтевро и больше уже не показывалась оттуда. Несколько дней спустя будущую супружескую пару познакомили наконец друг с другом, а потом состоялось венчание. О, сколько надежд вселяли в сердца людей этот брачный союз и связанный с этим мирный договор между двумя державами, между непримиримыми врагами. Ведь отныне с войнами, тешили себя люди, покончено будет навсегда…

Но оказалось, то были лишь слова да подписи…

Ей очень понравился супруг. Оба страстно полюбили друг друга, и в 1205 году Бланка родила девочку, которая, однако, не прожила и года. Супруги долго оставались безутешными, но пару лет спустя родилась вторая девочка. Увы, не прошло и нескольких месяцев, как она тоже умерла. По двору поползли слухи о проклятии. Дошло до народа. Он молчал. Жалел, сочувствовал – кто знает? Но молчал, переживая, видимо, с молодой принцессой ее горе.

Потом, опять-таки спустя два года, родился сын Филипп. Она хорошо помнит, как радовались они тогда с Людовиком, особенно в день бракосочетания мальчика с юной графиней Агнес. Но через год после свадьбы смерть забрала к себе и третьего их ребенка. Ему было тогда почти девять…

Он родился в 1209 году. Что происходило тогда? Чем еще запомнился этот год? Бланка стала вспоминать. Ах да, незадолго до этого где-то на юге убили легата Кастельно, и Папа, сыпля проклятиями, словно громовержец, обрушил на еретиков армию крестоносцев во главе с Симоном де Монфором, доверенным человеком в деле защиты интересов короны.

Филиппу Августу не до этого, он занят борьбой с Плантагенетом, хотя ему и советуют обратить внимание на Юг. Если бы не Кастельно, вероятно, там до сих пор не утихали бы дебаты. Но легат был сторонником решительных мер. «Только огнем и мечом возможно истребить эту заразу!» – убеждал он свое окружение – папских посланцев. За что и поплатился жизнью. Чем окончилась кампания – всем известно.

Безье, Каркассон, что-то еще… Массовая резня, костры, виселицы… Десятки тысяч убитых! Все то, что угодно Святому престолу, наместнику Бога на земле. Цветущая, плодородная, культурная Окситания, страна трубадуров, рыцарей и их прекрасных дам, превратилась в груду развалин, и заполыхали повсюду сотни пожарищ, окутывая Лангедок трупным запахом…

Год 1213-й. Она родила близнецов, которые умерли в этот же день и в один час. Смерть подбиралась уже и к ней, никто не гарантировал ей жизнь. Слишком много крови ушло из нее. Побежали за священником. Тот уже принялся читать отходную. Людовик стоял на коленях, рядом с ним сын Филипп. Оба плакали, прощаясь с нею. И она уже прощалась – с ними, с жизнью, со всем… Как не хотелось умирать! Ведь ей совсем недавно исполнилось только двадцать четыре года… Но тут вдруг подвели к ней какую-то женщину. Старая, седая, вся в морщинах, на фурию похожа. Подумала тогда Бланка: «Уж не из ада ли это посланница за мной явилась?» А та тем временем быстро отдавала распоряжения. Все вышли, осталась лишь она, умирающая, и еще две или три женщины. И тут эта старуха приступила к врачеванию. Что она делала – лишь Богу известно, только Бланке вдруг стало так больно, что сознание вмиг покинуло ее. И подумалось всем, что это конец… Но на другой день Бланка открыла глаза. Еще болело где-то внутри, тянуло, жгло, но теперь ей стало лучше, она чувствовала это. Она даже произнесла несколько слов, хотя еще вчера не было сил даже рта раскрыть.

– Разве я еще не умерла? – спросила она тогда у этой женщины, которая поила ее каким-то питьем.

– Теперь тебе это уже не грозит, милая, – ответила ей старуха.

– Уж не монах ли это? Он всё бесов отгонял.

– Так отогнал, что священник начал читать отходную молитву, – усмехнулась знахарка.

– Но как же я выжила? Как победила болезнь?

– Благодари эту женщину, принцесса, – сказали ей повитухи, указывая на старуху. – Кабы не ее искусство, то уж отпевали бы тебя.

– Кто ты? – повернула Бланка лицо к знахарке. – Кем послана? Как тебя зовут?

– Прознала про твою беду, вот и пришла, – только и ответила на это старуха, потом снова стала врачевать, дала выпить еще целебного питья, и опять Бланка провалилась в глубокий сон.

Когда очнулась, старухи рядом уже не было, – ушла она, наказав повитухам, что делать, как и чем поить больную. И не узнала бы имя своей спасительницы молодая принцесса, если бы одна из женщин не сказала ей, что зовут эту старуху Милзандой, а живет она в деревне, как говорили – где-то недалеко отсюда. Полмесяца спустя король Филипп приказал разыскать эту женщину и привести во дворец. Прочесали сотни деревень чуть ли не до самого Орлеана, но знахарки и след простыл. Только имя ее осталось в памяти у Бланки, его и произнесла она сейчас с благодарностью, со слезами на глазах. Имя той, перед кем она пала бы на колени, целуя подол ее платья.

В этом же году, чуть позже – она помнит это, – битва при Мюре. Вновь крестоносцы пошли на еретиков и – очередная победа де Монфора! В этот день пал на поле боя король Арагонский, защитник прав и вольностей южного дворянства. Говорили, что в ночь перед битвой, надеясь на чудо, альбигойская знать предоставила монарху своих жен и дочерей, надеясь таким образом сверх меры ублажить его, но не подумав, что этим до крайности истощит его силы.

Дальше Бувин… Бланка тонко усмехнулась. Английский король собрал стаю из жалких псов. Оттон рассчитывал на него в своей борьбе, которую он вел с Папой за главенство в христианском мире. Граф Булонский был просто куплен, как продажная девка в базарный день. Остается Фландрия. Что ж, мотивы поведения фламандцев нетрудно понять: в конце концов, они боролись за свою независимость; кроме того, Англия была давнишним торговым партнером Фландрии (англичане поставляли сюда шерсть).

Итак, битва при Бувине 27 июля 1214 года… Блистательный памятник ее свекру Филиппу, разбившему коалицию врага. Ее муж очень помог тогда своему отцу, загнав Иоанна обратно в Ла-Рошель, откуда он с позором уплыл домой. Император Оттон бесславно бежал с поля боя вместе с фламандцами, а король взял в плен двух предателей – Рено Булонского и Феррана (Фердинанда) Фландрского. Уж как рад был Папа Иннокентий! Его извечному врагу надавали тумаков: оборвалась политическая карьера Оттона IV!

Наименьший ущерб понес король Иоанн. Бесконечным грабежом знати этот недалекий правитель до крайности озлобил ее против себя, развязав в своем королевстве настоящую гражданскую войну. В 1215 году бароны заняли Лондон и двинулись против Иоанна. Они заставили его принять их требования, среди которых был отказ следовать за ним на завоевание Пуату. Кроме того, знать отказалась платить щитовую подать взамен военной службы и потребовала применения в государстве законов короля Генриха I. Так появилась на свет «Великая хартия вольностей», которую, впрочем, Иоанн спустя несколько месяцев отменил. Знать выступила против него, изгнала его из города и позвала к себе Людовика Французского. Ему быть королем Англии, ибо он женат на племяннице изгнанного короля, дети которого, согласно приговору за убийство Артура Бретонского, не имели прав на престол. Рим долго сопротивлялся, но в конце концов уступил. Людовик высадился на английском побережье и направился к Лондону. Неожиданно помогла Шотландия. Ее кажущаяся независимость не давала шотландцам никаких гарантий. Их король принес даже оммаж французскому принцу. Но тут неожиданно умер Иоанн. Поистине, лучшее, что он смог сделать для своего королевства – это умереть. И Бог, увидев это, оборвал нить его жизни. Ловкие бароны спешно короновали его сына, десятилетнего Генриха, а Людовика попросту выгнали, да еще и набросились на него, так что несостоявшийся монарх едва успел унести ноги.

Таким был английский поход супруга; Бланка хорошо помнила то время, ведь прошло всего десять лет. А еще, примерно тогда же, IV Латеранский собор запретил ордалии – этот варварский, чудовищный по своей сути обычай установления виновности обвиняемого либо его оправдания этаким «Божьим судом». Испытания водой, огнем, раскаленным железом – все отошло в прошлое, осталась лишь одна из форм такого суда – решение судебных дел в поединках, с оружием в руках.

Первый поход Людовика на Юг – все тот же 15-й год. Что-то еще она упустила, нечто важное. Ах да, призыв Папы к новому походу на Восток. Пятый крестовый поход. Папа поручил давать крест любому, кто пожелает, будь то вор или преступник. Духовенство трубило во всю силу своих легких, что царство пророка Магомета близится к концу, ибо он в Апокалипсисе назван диким зверем, поскольку явился 666 лет назад – звериное, дьявольское число. Поход начался в 1217 году, но ни свекор, ни супруг не приняли в нем участия. Как оказалось впоследствии, он не принес никакой славы.

Через год после выступления крестоносцев умер Симон де Монфор. Точнее, был убит камнем при осаде Тулузы. Но до этого… Бланка напрягла память. Тулузская заутреня, сентябрь, 1217 год. Из Каталонии вернулся неожиданно в город граф Раймонд VI, «и воспрянул народ духом, и возблагодарил Господа за спасение жизни их графа и защитника и за то, что он вновь с ними». «Бросились женщины на французов, кто с кольем, кто с ножом, копьем или камнем, и великая резня случилась в то утро 13 сентября. И в спешке, кто остался в живых, покинули захватчики город». Так увековечил это событие летописец[12 - Его коллега много лет спустя описал страшную резню 1282 года, получившую название «Сицилийской вечерни». Несправедливо, на мой взгляд, что именно это событие увековечено мадам Историей, а вот про Тулузскую заутреню она почему-то не сочла нужным помнить.].

1219-й. Прошел год после смерти Монфора. Второй поход супруга Людовика. На его пути город Марманд. Бланка слышала об избиении французами мирных жителей. Но Папа приказал – убивать всех! Уничтожить гнездо ереси! И вот – пять тысяч, собственно, ни в чем не повинных людей, бессмысленных жертв. Ровно десять лет прошло после бойни в Безье. И Марманд и Безье – сродни тулузской заутрене с той разницей, что действующие лица меняются местами. Бланка подумала о духовенстве, которое поощряет такие вот массовые, бесцельные убийства. Во славу веры! Во имя Господа! Так угодно Ему! До чего же кровожаден этот Бог. Зачем Он создал человека? Затем, чтобы спустя годы, столетия, тысячелетия упиваться зрелищами массовых убийств Ему во благо, на утешение! Епископы, кстати, с удовольствием принимали участие в альбигойских войнах, надеясь обогатиться или же повинуясь пастырской необходимости. Многие из них, правда, уже не возвращались. В основном – из походов в Святую землю.

Ей надоело уже стоять у окна, к тому же видимость сквозь цветные стекла заметно ухудшилась: растаяли в сумраке башни, колокольня, арка, ворота – всё. Она повернулась, направилась к креслу в глубине покоев. Села в него, тяжело вздохнув. В ногах примостился верный страж.

– Трудно тебе будет, королева, – сказал он, преданными глазами глядя на нее.

Вот так запросто, фамильярно, он разговаривал с ней. Они друзья – значит, никаких условностей. Она сама позволила. Мужчина поступает так, как позволяет ему женщина.

– Да, Бильжо, – ответила она, кивнув. – Видел их лица, когда я объявляла им состав Королевского совета?

– Видел. Они выражали недовольство.

– Такими они будут всегда. Но я не могу поселить у себя во дворце всю знать королевства. Мне они просто прохода не дадут, а потом постараются очернить меня в глазах сына. Каждый день они будут нашептывать ему всякие гадости в адрес его матери. В конце концов они составят обширный заговор. Меня они просто отравят, а юный Людовик станет в их руках обыкновенной игрушкой.

– Заговор созреет быстро. Стаю поведет за собой крупная рыба. Одна из рыб – тот, кто не прибыл на коронацию; тот, кого ты хотела бы видеть подле себя.

– Тибо?..

– Его не пустили в Реймс. Горожане назвали его убийцей твоего супруга и выгнали из города.