Черный космос

– Ты все-таки хочешь в космос? – спросил он у меня прямо.

– Да. – Ответ и так ему прекрасно известен, к чему этот вопрос? – Там, за пределами официально освоенной человечеством территории, свобода.

– Свобода умирать, – хмыкнул «отец», который за годы, проведенные вместе, успел привязаться к своему необычному отпрыску. – К привычному набору опасностей вроде войн корпораций или банальных бандитов добавляется риск катастроф, нападения чужих и встречи с пиратами. Там ценят в первую очередь тех, кто умеет драться, во вторую инженеров, латающих потрепанные в битвах звездолеты. Все остальное – потом. А ты почти не стрелял по живым мишеням и к тому же прискорбно мягковат. Да и руки имеешь, пусть и растущие из нужного места, но отнюдь не золотые. На планете, где не желающих ничему учиться бездельников пруд пруди, еще смотришься выше среднего уровня, но среди звезд таких умельцев на дюжину десяток.

– Сам настоял, чтобы не шел на технические специальности, откуда возможен принудительный набор в армии корпораций Метронома, – отбил атаку я.

– И был прав, – согласился с моими словами он. – Официально тебе двадцать пять биологических лет, и ты еще не подписал ни одного долгового контракта. Ну, кроме как со мной. Практически чистый лист. Никаких обязанностей по нераспространению конфиденциальной информации, которыми можно привязать к территории одной-единственной фирмы. А я в твои годы не мог сорваться с места, не задолжав кучу денег, обязанных уйти на уплату страховки выдуманных рисков той организации, на которую пахал. Лишь перейти в иную ее структуру, сменяв шило на мыло. Несмотря на мое бурчание, у тебя еще есть шансы вырваться из этого порочного круга.

– Да какие они у меня, – тяжело вздохнув, я махнул рукой. И на собеседника, и на свои потенциальные возможности. – Сам знаешь, не с нашей национальностью рваться в верха. Заплюют. Сейчас, конечно, лучше, чем во времена твоей молодости, хоть погромов нет, но в спину все равно косые взгляды бросают.

– Да, – вздохнул отец. – После Войны быть русским опасно. По крайней мере, нас побаиваются задевать в открытую. В основном гадят исподтишка.

– Но масштабно и почти поголовно, – хмыкнул я, и он в ответ кивнул.

Даже в общедоступных документах соглашались с тем, что до Третьей мировой существовали народы, которых подавляющая часть остального населения Земли недолюбливала. Евреи и цыгане. Первым в вину ставили деловую хватку, в более просвещенные времена считающуюся одним из главных достоинств личности. Вторые отличались вороватостью, а оная, как теперь известно, тоже порок, однако исключительно в том случае, если взял мало, да еще и попался. Но после Войны представителей этих этносов почти не осталось, а их место прочно заняли мы. Русские. Агрессоры и убийцы. По официальной версии, именно мой народ был тем, кто нанес первые ядерные удары. Вот только взрывы произошли на нашей же территории. В быстротекущей войне с самой населенной страной мира, Китаем, когда превосходство врагов было более чем десятикратным, вряд ли у наших генералов имелся иной способ остановить продвижение орд агрессоров. Против подобной мощи становилось бессмысленным любое противодействие, кроме атомной бомбардировки захваченного пространства. В ответ на наши города полетели ракеты, причем не только от врагов. Значительную часть боеголовок адресовали России вроде бы абсолютно посторонние страны, поначалу занявшие нейтральные позиции в конфликте. В Китай они, впрочем, тоже отправили не один десяток атомных гостинцев. Наверно, решили поймать двух зайцев сразу, прикончив молодого дракона, пока страшная пасть чудовища пытается пережевать дряхлого, но все еще сопротивляющегося медведя. И командование войсками, нашими и вражескими, мгновенно установив перемирие, запустило почти все, что у них оставалось, в ответ.

Ну а потом начался апокалипсис. Пережили его немногие. Но среди них оказался достаточно высокий процент русских иммигрантов, которых условия существования на исторической родине, по климату мало отличающиеся от последствий ядерной зимы в более теплых широтах, отлично приспособили для выживания. Да и окружающие народы своей агрессией помогли сохранить нацию, не дав разбежаться в стороны ее представителям. В самой России, к сожалению, не выжил почти никто. Бункеров для населения там строили мало, и сосредоточены они оказались в крупных городах, которые бомбили очень старательно, именно в расчете на них. Небольшие поселения, не попавшие под атомную бомбардировку, просто вымерзли или погибли голодной смертью. Громадные расстояния между оазисами жизни сильно препятствовали торговле. А она в те годы была кровью цивилизации.

Мой родной, по документам, город Метроном являлся одним из самых русскоязычных городов Земли. Один русский на пару сотен представителей других наций. Территория, где он находится, раньше называлась Египтом, и был здесь крупный курорт, несмотря ни на что всегда полный отдыхающих. Которым в один ужасный день стало просто некуда возвращаться и пришлось осваиваться на чужой земле. Люди, желавшие выжить, сплотились в жесткие группировки, и почти всегда они оказывались объединены в них по принципу землячества. То есть каждый поддерживал соседа, друга и родственника, в силу частичного пересечения этих трех позиций и надежды при проблемах самому получить помощь. Но моим соотечественникам пришлось хуже всех. В наступившей беде винили в основном их. А когда ценность человеческой жизни падает до нуля, уцелеть при таком раскладе становится делом весьма проблематичным. И кровавым.

До Войны русский народ считался относительно миролюбивым, чтобы разозлить его представителей, надо было приложить немало усилий. Не зря прижилось сравнение с медведями, в сытом состоянии зверями весьма благодушными и ленивыми, хоть и могучими. А после атомной войны злить представителей почти исчезнувшего этноса мало кто решался. Менталитет нашего народа таков, что если уж дела идут предельно плохо, то начинаются не битвы, а бойни. Те, кто пытался связаться с моими соотечественниками на заре новой цивилизации, очень быстро погибали. Чтобы не быть смятыми ордами паниковавших людей, видевших в них врагов, русские стали самыми жестокими существами в подземных городах-убежищах. Нас ненавидели и боялись, но не уничтожали. Иначе своды убежищ рушились взрывами, резервуары с водой травились, а через вентиляцию внезапно и незаметно начинал дуть радиоактивный ветер поверхности, не разделяющий правых и виноватых.

А еще русские, если верить сохранившимся в семье приемного отца хроникам, ведомые генетической памятью, быстро соображали, как можно утеплить стены в мороз. Умели превратить жалкую крысу в бульон, которым можно накормить сразу пять человек. Среди русских оказался велик процент тех, кто имел представление не только о торговле, но и о реальной работе своими руками. Врачи моей исчезнувшей родины как-то умели обходиться без сложных приборов и синтезируемых из отсутствующего сырья лекарств. В общем, с точки зрения правителей бункеров, являлись весьма полезными кадрами: рукастыми, головастыми, неспособными взять власть по причине плохих отношений с остальным населением. И такая картина наблюдалась почти везде, где анклавы, образованные туристами и иммигрантами, уцелели.

Когда ситуация на поверхности более-менее нормализовалась, репутация этноса, к которому я принадлежу, не изменилась. Русских ненавидели, а они не собирались поддаваться и потому, как могли, вооружались, не прощая обид и крепко держась друг за друга. Забавно, но самой России давно нет, а русская мафия осталась, и входит в нее практически каждый четвертый представитель нашего народа. Впрочем, мафия эта имеет скорее не криминальный характер, а является неким подобием круга по работе и интересам. Следовательно, близка к каноническому смыслу этого слова, если не ошибаюсь, обозначавшего изначально «семья». За четыре века у моего народа сложилась своеобразная репутация и специализация. Военное дело, наемники и младшие исполнители Социальной Службы – вот отрасли, в которых русских не только терпели, но и ценили. И всеми правдами и неправдами старались их туда загнать. Корпорации почти любили бойцов, отличающихся высоким моральным духом и имевших не так много мест, где отступники могли бы спрятаться.

– Учись, – прервал свое молчание «отец», занимающий в той части русской мафии, которая базировалась в Метрономе, далеко не самый низший пост. Впрочем, и не высший. Инструктор по стрелковой подготовке и одновременно хранитель культурно-исторического наследия – птица невысокого полета. Того, что ему платят в нашем национальном профсоюзе за работу, едва хватает на содержание сожительницы, меня и мелкой. Даже с пенсией. А вот гражданская женушка отца сейчас вообще ни кредита домой не приносит, все ее сбережения за время молодости хранились в банке, лопнувшем через два года после того, как я обзавелся второй семьей. Ну, по крайней мере, верхушка данной организации не сбежала, разорившиеся вкладчики наскребли мелочи достаточно, чтобы промотавшие их денежки финансовые махинаторы отправились после визита Социальной Службы в мир иной, причем весьма болезненным способом. – Высшее образование очень поможет тебе в жизни, жаль, что у меня его в свое время не было. Когда у вас выпуск?

– Скоро, – пожал плечами я. – Чуть больше месяца осталось. А при чем тут это?

– Узнаешь, – ответил с таинственной улыбкой ветеран и мафиози, хранивший в своей голове наверняка не одну тайну. Как я ни пытался расколоть приемного родителя, больше от него ни в тот день, ни в последующие так ничего и не добился. Все-таки жаль, что он и «мамочка» неспособны к оставлению собственного потомства, какой генофонд пропадает… В молодости сожительница «отца» попала под воздействия нелетального, но очень эффективного биооружия. Ее спасли, но результат – стерильность. А у «папаши» точно такой же диагноз был вызван механическими причинами. Ему нижнюю часть туловища и ноги испарило выстрелом стационарного лазера. Выжил чудом, да и то лишь потому, что оказался в том бою единственным раненым, и у врачей было время возиться со столь тяжелым пациентом. В общем-то, на почве невозможности иметь общих детей они и сошлись когда-то.

На этом размышления о причудливых особенностях моей второй семьи были прерваны зовом пустого желудка, и я отправился на кухню за ужином. Какой бы прогресс или маразм науки и техники ни был за окном, а кушать все равно хочется. Всем. Всегда. Ну, по крайней мере, с интервалами от трех до двенадцати часов. Именно поэтому при поступлении в институт я выбрал специальность инженера по гидропонике, которая после Войны прочно заменила традиционное сельское хозяйство. Без работы такой специалист окажется не раньше, чем исчезнут голодные рты. То есть одновременно с окончательным концом человечества.

Все оставшиеся экзамены, пролетевшие чередой, закончились ожидаемым высшим баллом. Я практически уверился в том, что получу желанный диплом с отличием, и стал потихоньку подготавливаться к празднику, закупаясь в магазинах для праздничного стола. Увы, мечты разлетелись вдребезги, стоило лишь перечитать списки тех, кто удостоился подобной чести. Обидно. Столько старался, и все зря. А может, все-таки удастся что-то сделать? На запрос, посланный центральному компьютеру института, объединявшему в своем электронном нутре большинство сопутствующих образовательному процессу служб, был прислан однозначный ответ: я не прошел по среднеарифметическому баллу. Хотя вроде бы получал низкие отметки весьма редко.

Пересчет оценок, показатели которых с первого курса заботливо копировались в особую папку своего наладонника, показал весьма интересную картину. Если законы математики не изменили вышестоящим решениям, то кто-то тут врет. Ну, видимо, это делаю я, тративший по пять минут в день на подведение его итогов. Главный механический мозг института, настолько мощный, что от искусственного интеллекта его отделяет только набор запрещающих самостоятельную деятельность директив, и чье ежегодное лицензирование стоит больше, чем квартира моих приемных родителей, ошибаться не может по определению. По определению тех, кто создает для него программы, то есть хозяев высшего учебного заведения. А никаких бумажных документов с подписями и печатями, способных сыграть роль доказательства, ныне не существует. Никто не переводит дорогую бумагу на такие мелкие нужды, ведь давно известно о преимуществах электронного хранения информации. А многочисленные сбои в их работе, столь удобные для подтасовки данных, – лишь трагические «случайности». Плановый форс-мажор. Дальнейшее разбирательство бессмысленно, а «отец» все-таки трижды прав, не с моей анкетой идти официальными путями. Не нужны такие, как я, среди высококлассных специалистов. Корпорациям, считай, человечеству, не нужны.

Выпуск прошел как-то серо и буднично. Обидно. Почти так же, как за диплом. После трех лет мытарств ожидал большего. Какой-то торжественной церемонии, может быть, даже пафоса. А получил в итоге пшик, больше всего похожий на процедуру ожидания рейса на хорошем вокзале.

Получасовая толчея в фойе главного корпуса, несколько скрашенная ритуальным столом с бесплатным набором выпивки и редкими вкраплениями закуски. Очень редкими, да так и оставшимися нетронутыми. Видно, даже самых отчаянных любителей халявы отпугнула пыль, осевшая на еду от длительного хранения. А вот алкоголесодержащие жидкости с возрастом, как известно, не портятся, да и вообще протухнуть не успевают. Но, наконец, все необходимые для церемонии вручения аттестатов персоны собрались. Недлинный строй моих сокурсников сжимал в руках традиционные для нашего учебного заведения подарки, в роли которых выступали чеки на предъявителя, где красовалась не менее чем четырехзначная сумма. А еще строй этот, благодаря обильной предварительной заправке высокоградусным топливом, колебался под невидимыми порывами гравитационного ветра, словно стрелки высокоточных приборов. Но официальные взятки все держали твердо, не отдашь денег, не получишь диплом и придется весь процесс образования начинать сначала. Или судиться с дальними родственниками администрации Метронома, всегда готовыми выжать из осмелившихся заявить на них простых смертных компенсацию за моральный ущерб.

Почти каждый из новоиспеченных специалистов по гидропонике мог своим выдохом обеззараживать хирургические инструменты, настолько испускаемые их организмами пары были напитаны химическим соединением на основе углерода, водорода и кислорода, известным под названием «спирт». Ректор не пришел. Мы были уже пятым выпуском на этой неделе, и у него не хватило здоровья отпраздновать новое поступление в свой карман. Его зам, явившийся, чтобы проводить нас в последний по альма-матер путь, мог своим перегаром убивать живых и воскрешать мертвых. Декана, имеющего от полученной суммы определенный процент, было опасно подносить к источникам открытого огня. Два мелких чиновника Социальной Службы, закрепляющие в своих базах данных наш новый статус, старались улыбаться, но получалось у них плохо. В руки каждому из нас дали корочку с нагрудным знаком в виде логотипа института, в планшете, соединенном электронными цепями со всепланетной информационной сетью, сделали отметку. Пискнул браслет-коммуникатор, приняв подтверждающее сообщение. Вуаля, вот я уже могу причислить себя к категории Q.

– Старший рабочий, – промелькнула невеселая мысль в голове. – Немалое достижение. Эх, мог бы я раньше подумать, что окажусь на целых три ступени выше раба двадцать пятого столетия?

События последних лет, выстроившись по порядку, промелькнули перед моими глазами.

Глава 2

Тонкие ножки, переходящие в упругую аппетитную попку, стали удаляться от меня, обиженно цокая каблучками. Все это великолепие было с немалым трудом затянуто в тонкие черные штаны, отлично гармонирующие с черной же курточкой, принципиально не застегивающейся на высокой груди. Хозяйка всего вышеперечисленного еще раз обернулась, блеснув омутами бездонно-синих глаз, и слегка хрипловатым голосом громко, на весь класс, заявила:

– Хам!

И гордо удалилась на поиски следующих жертв. Ее тонкая шейка, украшенная черным ажурным ожерельем, подозрительно напоминавшим ошейник, гордо несла прелестную головку с роскошной копной светлых волос.

– Оля ничуть не изменилась, – с легкой улыбкой сказал мне мой лучший друг Александр, единственным минусом которого была слишком уж необычная работа. Она вынуждала его девяносто процентов времени проводить черт-те где. Зато все его приятели могли похвастаться тем, что знакомы с самым настоящим космонавтом. Третьего эшелона, правда, ни разу на орбиту не летавшего. Но теоретически вполне способного одним прекрасным днем отправиться в полет, если основные кандидаты на подобное турне исполнить свои обязанности не смогут по неким техническим причинам. Из-за его профессии мы с ним виделись намного реже, чем хотелось бы. К примеру, эта встреча была первой за последние полтора года. Хорошо, что электронной переписке и звонкам это не мешало.

– Все так же красива, загадочна и порочна, – тихим шепотом подтвердил я, с некоторым удовольствием провожая пятую точку симпатичной молодой женщины глазами. – А помнишь, как мы из-за нее дрались?

– А то! Первую любовь не забудешь, – подтвердил мой друг. – А уж если она едва не насмерть поссорила двух лучших друзей, почти близнецов-братьев и, дождавшись их драки, сбежала со старшеклассником… В общем, эти впечатления останутся самыми яркими мазками в картине памяти. Но, согласись, Игорь, красивая же стерва.

– Угу, слюнки так и текут, – вздохнул я, демонстративно сглатывая. – Были бы мы не знакомы, уже мел бы перед ней хвостиком.

– Да ну? – не поверил моей игре Александр. – А чего ж тогда так грубо отказался от почти не закамуфлированного предложения послать эту унылую тусовку к чертям и проследовать в ее постельку?

– Не люблю целоваться со змеями, – страшным шепотом выдаю свою тайну. – Да и потом, ничего нового на ее обнаженном теле я бы не увидел. Максимум лишнюю морщинку, которой не было полтора десятка лет назад. Но это вряд ли. Думаю, о внешности наша светская львица заботится лучше, чем ты о своем скафандре.

– Ого! – восхищенно присвистнул Леха. – Когда ты успел? Не в седьмом же классе, в самом деле. Или все-таки?..

– Да нет, на выпускном проводил ее до дома, – опроверг порождения его буйной фантазии я. – Где никого не оказалось. Не сменил бы школу в десятом классе, глядишь, ты и сам бы выполнял в ту ночь тяжкие обязанности постельной грелки.

– Ну что я мог поделать? – развел руками мой друг. – Ты же знаешь, служба. Отца как раз на три года переводили на Дальний Восток. Как мы с мамой могли его одного оставить? А стоило ему на прежнее место вернуться, и я сразу в училище отправился. Но чего ж ты тогда отказался? Или не понравилось?

– Все было просто супер, – заверил приятеля я. – Вот только знаешь ли ты, на какие деньги она развела Иннокентия? Ну, толстенького такого еврейчика из параллельного класса, с которым под ручку гуляла после того, как дала от ворот поворот тому одиннадцатикласснику, к которому сбежала от нас?

– Помню, ты рассказывал, – кивнул Александр. – На те алименты можно в космос спутник запустить. Но тебе же предлагали не жениться, а просто скрасить ее одиночество…

Наша давняя любовь поцеловалась со своей старой подругой, пришедшей, подобно остальным, на встречу выпускников. И, как мне показалось, ей стоило немалых усилий слегка коснуться щечки девушки, а не впиться ей в губы. Оля-Оля… что ж ты делаешь, сволочь, зачем так флиртуешь с ее мужем, тебя же сейчас прямо на парте изнасилуют.

– Я понимаю, что приманка вкусная и не отравленная. – Мои глаза жадно ловили перемещения обсуждаемого объекта, буквально вбивающего всю мужскую половину в ступор своим присутствием. – Но знаешь, блеск зубьев капкана и запах крови как-то настораживают битого жизнью зверя…

– Тогда оторви, наконец, взор от ее штанишек, под которыми наверняка ничего нет! – велел друг, требовательно дергая меня за рукав. – И скажи, ты что, все-таки развелся?

– Почему все-таки? – Не люблю вспоминать о прошлом. – Давно к этому шло. А как ты узнал?

– Такие характерные блестящие глаза бывают только у очень голодных людей, видящих холодильник, – озвучил извилистые пути мыслей в своей голове Алекс. – А ты ими Олю буквально пожираешь.

– А сам-то? – хмыкнул я, не отрываясь от интригующего зрелища. – Я хотя бы пробовал создать ячейку общества, пусть и неудачно. А вот один знакомый мне тип этого долга старательно избегает. Когда, наконец, смогу отомстить тебе, полчаса крича «Горько!» с интервалами в пять секунд?

– У меня уважительная причина оставаться холостым, – хмыкнул профессиональный космонавт. – Не хочу с орбиты наблюдать за появлением в семье негритят.

– Смотри, Александр, нам с тобой уже тридцать с хвостиком, еще немного, и останется только сожалеть об упущенных возможностях, – напомнил ему очевидную истину я. – Кстати, когда тебя уже спишут? В такие годы, по-моему, даже пилотов обычных самолетов к пенсии по выслуге лет готовят. Да и вообще график у сидящей здесь хитрой морды какой-то подозрительный, то по полгода носа не кажешь, а то на месяц в квартиру к родителям заселяешься.

– Покой нам только снится, а много будешь знать, скоро состаришься, – отшутился, как всегда, на вопрос о работе Александр, связанный кучей подписок о неразглашении. – Хм, показалось, или я слышал чей-то приглушенный вскрик? Неужели кто-то решил припомнить ощущения от близкого общения на подоконнике?

– Эээ… – Мои глаза зашарили по толпе бывших одноклассников. – Кажется, все наши девочки здесь. Преподавательницы полным составом тоже, хотя среди них никого моложе пятидесяти нет.