В гостях у Папского Престола

Однако позднее я случайно проник в тайну этой организации. Работая в библиотеке, я несколько раз замечал, как монах Ивар открывал один из незаметных ящиков, встроенных в шкафу, доставал из него толстую тетрадь и, оглянувшись по сторонам, что-то вписывал в нее, а затем тщательно прятал на место. Я, очевидно, не входил в список опасных посетителей, поэтому он не стеснялся моего присутствия. Как-то однажды, проделывая эту процедуру, он был срочно вызван к старшему хранителю. Спеша на вызов начальника, он не спрятал тетрадь, а просто прикрыл ее перед уходом, рассчитывая быстро вернуться. Однако задержался он дольше, чем рассчитывал. Я не мог справиться со своим любопытством и, подойдя к столу, решил хоть одним глазком ознакомиться с тайными записями. Прочитанное потрясло меня. Как оказалось, это было досье на деятельность монахов ордена по всему миру. Отчитываясь о своих деяниях, они присылали подробные реляции, которые и заносились в эту тетрадь. Они имели своих агентов везде, начиная от королевских дворов Португалии, Испании, Англии, Франции и заканчивая Московским государством. Основал его испанский аристократ Иньиго де Лойола. И в 1540 году понтифик Павел III утвердил подготовленный идальго новый религиозный орден. Согласно уставу, здесь предусматривалась строжайшая армейская дисциплина, безусловное подчинение вышестоящим лицам. Иезуит не должен был ни перед кем отчитываться, кроме своего начальника, и должен быть готов, согласно клятве, беспрекословно выполнять его поручения. Иезуиты имели все права священника, но при этом с минимумом церковных обязанностей. Главной задачей ордена была подготовка высококлассных католических проповедников, в совершенстве знающих теологию, обладающих красноречием и харизмой. Ярким представителем этой организации был мой наставник Паоло, который практиковал на мне свои таланты, преследуя одному ему известную цель в отношении меня. Во многих странах были открыты иезуитские колледжи, дававшие по тем временам первоклассное образование. Некоторые из их выпускников даже стали личными духовниками многих монарших особ. Собирая таким образом информацию в разных странах, они направляли ее в Рим, действуя в дальнейшем согласно полученным оттуда инструкциям. Это давало возможность понтифику постоянно быть в курсе дела и корректировать свою деятельность на благо Святого престола. Многое мне не удалось прочитать из-за отсутствия времени, но и то, что удалось, произвело на меня неизгладимое впечатление.

А пока в обществе Паоло я изучал итальянский язык и постигал азы красноречия, которые он являл мне. Свободное от этих занятий время я проводил в библиотеке. Мне разрешили пользоваться книгами общего содержания, написанными на латыни. Не скажу, что сразу я все хорошо понимал, потребовалось время, чтобы освоиться с языком и манерой писателя. В основном это были философские трактаты и размышления, суть которых порой ускользала от меня. Многое я не понимал, но пытался осмыслить, расспрашивая Ивара. Это в какой-то степени сблизило нас, и он стал по-другому относиться ко мне. Он постоянно находился в библиотеке до самого позднего вечера, а потом уходил в свою келью, закрывая ее на большой замок, ключ от которого постоянно носил при себе. Иногда я заходил к нему, и он рассказывал мне о здешних нравах и правилах поведения, чтобы я при случае не попал впросак.

В один из таких вечеров, терзаясь сомнениями по поводу своего дальнейшего нахождения здесь, я решил зайти к нему и прямо заявить о том, что мне надоело читать философские трактаты и я хотел бы ознакомиться с тем, что меня действительно интересовало. Подойдя к его дверям, я постучал. Однако ответа не последовало, хотя в это время библиотекарь был обычно дома. Подумав, что он задержался в библиотеке, я решил зайти туда и поговорить с ним. Благо, идти было совсем не далеко. Двери в основной зал были приоткрыты, и внутри царила темень. Такого обычно не было, так как по вечерам зал освещался несколькими свечами достаточно серьезного размера. Осторожно ступая в темноте, я вошел вовнутрь и подождал, чтобы глаза привыкли к темноте. Прикидывая, где бы мог быть Ивар, я стал осматриваться вокруг и вдруг обнаружил в дальнем конце зала мерцающий свет, который мигал из-за стоящих там книжных полок. Решив, что там находится мой наставник, я потихоньку стал продвигаться вперед, негромко называя его по имени. Но никакого отклика не было. Это насторожило меня, и я, сконцентрировашись, стал прислушиваться к тишине. Внезапно я услышал стон и шум, доносившийся из этого угла. Осторожно выглянув из-за полки, я обомлел от увиденной картины. Ивар со связанными руками был распят на книжной полке лицом ко мне, а перед ним спиной ко мне стояла фигура, одетая в темный балахон с капюшоном на голове и периодически наносила ему удары, повторяя всего лишь одно слово: «Где?». Монах только стонал и отрицательно мотал головой из стороны в сторону. Двигаясь дальше, я в темноте зацепился за скамейку и наткнулся на стол, возле которого она стояла. Этот шум заставил незнакомца обернуться. В руке его блеснула сталь, и он бросился на меня. Мои руки стали лихорадочно шарить по столу в поисках защиты, пока не наткнулись на стеклянную чернильницу, которая словно просилась в мои руки. Недолго раздумывая, я схватил ее и запустил в голову нападавшего так, словно я стрелял в него из пращи. Кувыркаясь, она полетела ему навстречу, разливая вокруг себя темные сгустки, пока не встретилась с головой незнакомца. Раздался звон разбитого стекла, и на его капюшон и лицо полилась чернильная жидкость. Это резко остановило его, и он, выронив нож, схватился за лицо и что есть прыти бросился вон из зала. Лица его я не разглядел, только блеснули злые глаза, да еще на миг показался изогнутый мизинец на правой руке, когда он закрывал лицо. Подняв нож, я бросился к Ивару и, разрезав веревки, бережно опустил его на пол. Ни о чем не расспрашивая, я присел на корточки возле него, ожидая, когда он придет в себя. Сколько мы просидели, не знаю. Но наконец этот момент настал, и монах, опираясь на мою руку, поднялся на ноги, и мы пошли к выходу. Заперев дверь ключом, который он мне дал, я отвел его в келью и уложил в кровать. Придя к себе, я стал размышлять по поводу случившегося. Что же тут в библиотеке было такого ценного, что так жестоко обошлись с ее смотрителем? Значит, здесь кроме книг есть ещё что-то такое, что интересует определенные силы, чтобы завладеть этим. Но что это может быть? Очевидно, какие-то сведения, которые хранятся в тайном месте. Решив для себя, что я попытаюсь хоть что-нибудь узнать об этом, я лег спать. Однако уснуть не удавалось, и мне в голову пришла мысль, что я должен быть вдвойне осторожен, так как налетчик мог подумать, что я разглядел его лицо. А то, что этот «кто-то» из монашеской братии, было очевидно, так как манера держаться, носить одежду и другие малозаметные признаки, которые я успел уловить, прямо свидетельствовали об этом. На следующее утро библиотекарь не вышел на работу, сказавшись больным. Только через день я увидел его на рабочем месте, бледного и с синяками на лице. Он поблагодарил меня за спасение и попросил никому не рассказывать о случившемся. А через неделю, когда в зале никого не было, его прорвало, и он кратко изложил мне суть инцидента. Окинув меня внимательным взглядом, монах сказал:

– Не буду тебя томить неизвестностью и хочу как-то разрядить возникшее между нами недоверие, поэтому постараюсь тебе объяснить, в чем причина того нападения на меня. Естественно, доверяя тебе эту тайну, я надеюсь на твое молчание, так как она касается не меня, а того, что дальше ждет Папский престол и всех, кто здесь обитает. Ты ведь, наверное, знаешь, что не место красит человека, а человек своим поведением придает звучание окружающему миру. И от того, какой это человек, зависит и сила звучания, и отношение к тому месту или должности, которое он занимает. Так вот, те, кто напал на меня, хотели знать, кто в дальнейшем воцарится на Папском престоле.

– А откуда тебе знать, что будет «завтра»?

– Да в том-то и дело, что я не знаю. Однако был такой монах, который предсказал, кто станет будущим понтификом и каковы будут его особенности в поведении и церковной политике. Так вот, знание этого дает возможность уже сегодня найти этих людей, приблизиться к ним или каким-то образом обратить их деятельность в свою пользу. Можно также поспособствовать им занять это Священное место, хотя все в руках Божьих, но, в конце концов, можно заявить, что именно они это сделали. Ну а дальше ты сам понимаешь, что можно сделать, опираясь на эти аргументы.

– А кто же этот провидец и действительно ли все так, как он предсказал?

–Ну до сих пор все, что он описал, сбывается, а звали его брат Малахия. Он оставил после себя этот таинственный труд, который хранится под семью замками. Но хранится он не здесь, а в потайном месте и доступ к нему имеют только понтифик и еще три высших церковных иерарха.

–А ты знаком с этими предсказаниями?

–Нет, мне не дозволено, я только достаю эту тетрадь, кладу на стол и отхожу в сторону, а они уже смотрят и затем решают, что и как.

Естественно, я не поверил ему, посчитал все это сказкой, чтобы прикрыть истинные причины нападения на него. Но когда случайным образом я пробрался в архив, то нашел эту тетрадь, и то, что прочел в ней, повергло меня в трепет. Этот труд назывался «Предсказания о римских папах». Как оказалось, Малахия перелопатил всю ватиканскую библиотеку, собирая одному ему известные факты, черпая их из древней литературы и письменных источников других народов, написанных на разных языках. Свои выводы он записывал в тетрадь, которую никому не показывал. Когда он покинул этот мир, тетрадь исчезла и долго блуждала по монастырям и кельям, пока снова не вернулась в Ватикан. Тут наконец ее раскрыли и, прочитав, сразу засекретили. Дело в том, что Малахия рассказал о 112 священнослужителях, которые занимали или в перспективе займут папский престол. Он приводит даты их правления и дает каждому соответствующую характеристику в виде афоризмов на латыни. Например, 110 хозяином престола будет Иоанн Павел II (1978-2005), 111 –это Папа, который олицетворяет торжество оливкого дерева, а последним Папой Римским будет Петр Римский или Петр Романов. Как утверждает монах, «В это время Город Семи Холмов будет уничтожен, и Чудовищный Судья будет судить людей».

Правда это или нет, мне трудно было судить, но то, что я прочел, глубоко впечатляло. Так потихоньку мы нашли взаимопонимание. Он уже не так настороженно относился ко мне и не очень контролировал то, что я читаю. Более того, он даже помогал разобраться в некоторых вопросах. Меня очень заинтересовало, почему многие католические монахи выбривают часть головы. Прямо спросить было неудобно, но, набравшись наглости, я все-таки задал этот вопрос. Как оказалось, тонзура (а это так называлось) служила отличительной чертой монаха. Макушка головы брилась, а оставшиеся волосы образовывали кружок в подражание «венцу» апостола Петра.

Почесав свою тонзуру, Ивар, что-то бормоча себе под нос, подошел к книжной полке, покопался там и, достав небольшую книгу, положил ее передо мною. Это был трактат с довольно мудреным названием, но он раскрывал очень интересные вещи в этом направлении. Оказалось, что выбривание волос символизирует отказ от плодородных сил природы, то есть по сути – духовное перерождение для вступления на тропу аскетической жизни, самоотрицание и отрицание мира как такового. Раньше голову брили кающиеся. Тонзура выстригалась ножницами. Оставшиеся волосы должны были достигать середины уха. Вся эта процедура проводилась в тишине, причем находились такие монахи, которые, чтобы выделиться, делали себе тонзуру различной экстравагантной формы. Это подвергалось критике, а в книге было записано: «И пусть никто не украшает себя иной тонзурой, кроме принятой у нас». Такое своеобразное отношение к волосам имеет давние традиции. Например, египетские священники удаляли волосы со всего тела путем выдергивания каждой волосинки с головы, бровей и бороды при помощи специального ритуала. Но маленьким детям оставляли «детский локон» – длинную прядь на виске, которую состригали, когда ребенок достигал совершеннолетия. В древней Греции, наоборот, длинные волосы считались символом богатства и власти, а бритая голова была только у рабов. Чем дальше я читал, тем больше меня это захватывало. Сведения, приводимые о волосах, касались многих стран и народов, которые считали, что волосы являются одним из мест сосредоточения жизненной силы человека. Даже франкские короли ходили нестрижеными с самого детства, а молодые древнегерманские воины не стригли волосы и бороду до тех пор, пока не убивали первого врага. В книге приводилась легенда о богатыре Самсоне, сила которого заключалась в его волосах. И когда его остригли, он ее лишился. Но после того, как они вновь отросли, богатырь снова ощутил силу и рассчитался со своими врагами.

Очевидно, эти легенды и ссылки на Ветхий Завет имели под собой реальную почву. В трактате утверждалось, что волосы обладают собственной памятью, и поэтому беременным женщинам не рекомендуют стричься, чтобы не убрать информацию, которая так необходима будущему ребенку. Теперь мне стало понятно, почему многие мои сотоварищи из коллегиума во время сдачи экзаменов не стригли волосы, так как считали, что со стрижкой уйдут и их знания, поэтому придется учить все по новой. Кроме этого, в целях сохранения здоровья и достижения долголетия надо выбирать правильный день для стрижки, лучше всего – на нарастающую луну. Ну а если человек решил изменить свою судьбу, то ему в первую очередь надо изменить прическу. Далее я обратил внимание на интересный факт: если человек хочет избавиться от неприятностей, которые ему доставили, или не желает страдать от неразделенной любви, то ему надо просто подрезать волосы, и все проблемы уйдут вместе с ними. Особый раздел был посвящен женским волосам. Во все времена незамужние женщины носили распущенные волосы, которые наделяли их колдовской силой. И мужчины часто попадались на коварные уловки опытных чародеек. Общаясь с молодым человеком, женщина периодически встряхивала густой гривой, окутывая его своей магической энергетикой. Когда мужчина попадал в эти сети, женщина начинала накручивать свой локон на палец, призывно улыбаясь, как бы ведя незримый разговор с собеседником. Все эти приемы были описаны в тетради как предупреждение монахам. Удивительным оказалось то, что отсутствие волос у человека позволяло ему не болеть достаточно долгое время. Мне теперь стали понятны прически запорожских казаков. Правда, они ходили не полностью без волос, а оставляли длинный чуб, который, как считали они, в случае крайней необходимости даст возможность Ангелу–хранителю вытащить его за эту чуприну из неприятной истории. По тому, как растут волосы на голове, предсказывали судьбу, а тот, кто имел две макушки, всегда был удачлив в делах. По волосам гадали и проводили множество магических ритуалов, они также интересовали магов и колдунов. Трактат заканчивался рекомендациями по бережному отношению к волосам, уходу за ними и использованию с этой целью расчесок из различных пород дерева в зависимости от ситуации. Этот трактат произвел на меня неизгладимое впечатление. И я после его прочтения еще достаточно долго разглядывал волосы собеседников, пытаясь по различным признакам составить себе представление о человеке.

Так постепенно я знакомился с библиотекой и черпал знания, о которых ранее совершенно не догадывался, и моим лучшим другом стала книга. Я понял, что книга – это открытие, это запечатленная мысль, которая живет в пространстве, усиленная многократным своим повторением, благодаря людям, которые прочли эту книгу и пропустили эти мысли через свое сознание, подкрепив все это своими действиями. Все, кто прикасался к книге в процессе чтения, оставили на ней часть своей энергии и эмоций, так как каждый человек по-разному реагирует на одни и те же мысли. Поэтому отдельные люди, беря в руки книгу, уже сразу ощущают эти вибрации, которые имеют или положительный, или отрицательный характер. И чем больше людей читали эту книгу, тем больше таких вибраций накапливалось в ней, тем сложнее было определить личность читателя в оставшихся отпечатках. Это подтвердил и библиотекарь, который рассказал, что в библиотеке разрешают работать не всем желающим, а в связи с имеющейся проблемой столы для работы с книгами отодвинуты от книжных полок на полметра. Это сделано для того, чтобы на читателя не действовала энергия других книг. А она была разноплановой, так как здесь хранились не только священные книги, но и теологические труды, философские трактаты, классические произведения греческой, латинской, древнеславянской, древнееврейской, древнесирийской, коптской и арабской литературы, не говоря уже о трудах по юриспруденции, истории, искусству, архитектуре и музыке. Эти книги хранились в соборе св.Петра, Сикстинской капелле и других зданиях Ватикана. Кроме этого по ходу моей работы здесь я узнал, что существовали и тайные комнаты, и архивы, где хранились очень древние знания в книжном варианте, рукописях и папирусах, доступ к которым имели единицы, хотя желающих познать их было хоть отбавляй. Ознакомившись с ними, человек приобретал неограниченные возможности. Например, тот, кто прочитал книги древних индейцев–тольтеков, мог при соответствующих условиях найти пропавшее золото древнего народа инков или получить рецепт омоложения организма. Мой новый друг, очевидно, имел допуск к отдельным таким тайным комнатам и пытался украдкой воспользоваться полученными знаниями. Я случайно узнал об этом, когда он на столе забыл свою тетрадь, в которую постоянно что-то записывал, бормоча при этом. Я относил эти причуды к его пожилому возрасту, но, как оказалось, дело было намного сложнее. Нечаянно зацепив своей одеждой его тетрадь, я только по звуку определил, что она упала на пол кверху страницами. Поднимая ее, я ненароком зацепился глазами за запись и обомлел. Размашистым почерком библиотекаря было написано: «Из трактата доктора Калиостро» и дальше шел текст:

«Выпив это, человек на целых три дня теряет сознание и речь. Возникают частые судороги, конвульсии, на теле выступает обильный пот. Придя в себя после этого состязания, в котором человек, тем не менее, не ощущает никакой боли, на тридцать шестой день он принимает третью, последнюю крупинку «красного льва», после чего проваливается в глубокий спокойный сон, во время которого у человека облазит кожа, выпадают зубы, волосы и ногти, выходят из кишечника пленки… Все это вырастает снова на протяжении нескольких суток. На утро сорокового дня он покидает помещение новым человеком, ощущая полное омоложение…». Теперь мне стало понятно поведение библиотекаря. Имея подробную инструкцию омоложения, он не имел инструмента его реализации, и поэтому вовсю перелопачивал трактаты древних алхимиков, ища рецепт этого чудесного эликсира под названием «Красный лев». Это стало его навязчивой идеей, и он постоянно, как заклинание, повторял это название. Как оказалось, он действовал не самостоятельно, на свой страх и риск, а по поручению Папы. Но у алхимиков все было так зашифровано, что он никак не мог разобраться в их хитросплетениях. Эти же цели преследовали и многие сильные мира сего, пытаясь через алхимию добиться многих привилегий. Среди них и английский король Генрих YI, французский монарх Карл YII, император священной Римской империи Рудольф II, польский король Август II и другие. Но еще более строго хранимую тайну представляли собой «Тайные протоколы» пророка Иоганна из Иерусалима. Он написал их всего за три года во время нахождения в этом святом городе. В них он разложил по полочкам, что произойдет с человечеством на всех этапах его существования. Пророчества настолько точны, что никто не сомневается в их правдивости. За это его окрестили «глазом и ухом, которые видят и слышат силы Божьи». Получал он эти данные, уходя в пустыню, где истово молился и медитировал, настраивая себя на определенный лад. Он шесть раз переписывал свою книгу, внося изменения из-за вновь открывшихся ему картин. Всего им создано было семь списков. Три он доверил Великому магистру ордена Тамплиеров, четыре оставил у себя, постепенно передавая их мудрецам, которые искали дорогу к будущему. Так одна из них попала к Мишелю Нострадамусу, который при помощи нее и магического черного зеркала делал свои предсказания. И всего лишь один список был случайно обнаружен и привезен в Рим святым Бернаром. Случилось так, как и предсказывал сам Иоганн, что его труд, когда придет время, внезапно возникнет из глубины веков. Книга сразу была засекречена и определена в тайную комнату под семью замками в прямом смысле этого слова, став путеводителем в политической жизни. Один раз в три месяца высшие иерархи Ватикана собираются в этой тайной комнате, где знакомятся с пророчествами и вырабатывают свою линию поведения, поэтому она порой бывает непредсказуемой, а порой отдается на волю Божию.

Глава YI

Краем уха я ненароком услышал об этих пророчествах, когда старший хранитель давал указание приготовить тайную комнату для заседания, но саму книгу не видел. Познакомился с ней я совершенно случайно и когда прочел то, что в ней было сказано, то не поверил в возможность такого будущего, так как оно оказалось безрадостным и страшным. Помогло мне в этом мое любопытство. Дело в том, что я не мог удержаться, чтобы не осмотреть собор святого Петра. Великолепные скульптуры и настенная роспись радовали глаз посетителя. Многие известные зодчие посвятили свое творчество этому собору. Среди них был и Микеланджело, совмещавший в себе таланты архитектора, скульптора и художника. Именно он увенчал собор святого Петра куполом, который и придал зданию величие и совершенство. И мне захотелось посмотреть на это творение своими глазами. Робко в толпе паломников я вошел в здание и стал осматривать его. Проходя по собору, я случайно боковым зрением с правой стороны у входа на втором этаже заметил небольшую винтовую кованую лестницу, ведущую куда-то вверх. Эту лестницу можно было обнаружить именно случайно, так как она органично вписывалась в интерьер, и только первые две ступеньки выдавали ее присутствие, в то время, как основные пролеты были скрыты в стене. Я не мог удержаться от искушения и, оглянувшись вокруг, бросился к ней и стал подниматься вверх, перебирая руками тонкие перила. Идти было довольно неудобно: мало того, что ступеньки довольно редко располагались друг к другу, так еще при этом лестница обладала достаточной крутизной, что заставляло постоянно координировать свое равновесие. Наверху она заканчивалась небольшой металлической площадкой, которая упиралась в стену, служившую основанием для купола. Передо мною открылась уникальная возможность рассмотреть это совершенство человеческого творения в непосредственной близости, что я и стал делать, медленно продвигаясь по площадке, опираясь на перила. Сколько это продолжалось, мне трудно судить, но закончилось все неожиданно. Продвигаясь по ограниченной площадке, я уперся спиной в стену, а для того чтобы развернуться в другую сторону, мне нужно было поменяться руками. Когда я это сделал, развернувшись в сторону стены, моя правая рука сжала перила, которые, как оказалось, в этом месте были с секретом. Под моим напором часть металлической обшивки вошла вовнутрь, что-то щелкнуло, а другая часть стены резко ушла в сторону, открыв проход, в который я от неожиданности ввалился. Поднявшись и отряхнувшись от пыли, я пытался осмотреться, благо, вход не закрылся сразу и давал возможность разглядеть, куда я попал. Это оказалась небольшая комната, посередине которой стояли стол, табуретка, деревянный сундук. Возле него стоял шкаф, подпиравший стенку. На столе находился массивный подсвечник с толстой свечой. Я зажег ее и стал рассматривать более внимательно помещение, в которое попал таким неожиданным образом. Это была комната без окон. Однако свежий воздух, который поступал неизвестно откуда, играл пламенем свечи, направляя его в разные стороны. Рядом с подсвечником лежал большой старинный ключ. Взяв его, я стал осматривать все вокруг, пытаясь найти то место, для которого он был предназначен. Как оказалось, это был сундук, который открылся со звонким щелчком, оставив крышку в вертикальном положении. Наклонившись, я увидел перед собой кучу лежащих в нём бумаг разной формы. Это были всяческие наброски отдельных частей различных фигур, какие-то чертежи и схемы, внизу которых стояла подпись Микеланджело. Вытаскивая все оттуда, я случайно наткнулся на схему, которая показалась мне знакомой. Присмотревшись, я понял, что этот рисунок отображал и винтовую лестницу, и комнату, где я сейчас находился и которая заканчивалась деревянным шифоньером, закрывшим собой часть стены. За ним находилось какое-то помещение, небрежно закрашенное карандашом и помеченное каким-то непонятным значком, отдаленно похожим на оттиск перстня понтифика.

Любопытства ради, я решил более тщательно обследовать комнату, однако не нашел ничего, заслуживающего внимания. Остался один шкаф, сиротливо стоящий у стены. Я подошел к нему и, поставив подсвечник на пол, двумя руками потянул на себя дверцы. На удивление, они открылись очень легко. Внутри было пусто. Чтобы убедиться в этом, я взял подсвечник и поднес его ко дну шкафа, постепенно поднимая вверх. И в этот самый момент пламя свечи внезапно вытянулось в мою сторону, почти достигнув моего лица, и только своевременная реакция уберегла меня от ожога. Чтобы убедиться, что это не просто так, я повторил свое движение и добился тех же результатов. Достаточно сильный напор воздуха шел из правого угла шифоньера. Поставив подсвечник, я стал ощупывать это место, пытаясь определить источник воздуха. В ходе этого обследования мои пальцы нащупали металлический гвоздь, криво торчащий вверху. Именно отсюда и тянуло свежестью. Просунув палец дальше, я нащупал небольшую щель, обследовать которую мешал гвоздь. Решив его убрать, я потянул его к себе двумя пальцами. Гвоздь мягко повернулся вниз, и на моих глазах задняя стена шкафа отошла в сторону, открыв проход в другую комнату. Как оказалось, от возраста дерево треснуло и неплотно закрыло тайный вход из-за этого гвоздя, который одновременно служил и ключом. Держа подсвечник над собой, я с трепетом вошел в комнату.

В отличие от каморки архитектора, здесь было чисто и свежо. По бокам стояли полки с книгами и большие ящики, закрытые дубовыми крышками с врезными замками. Посередине стоял большой круглый стол, вокруг которого я насчитал двенадцать стульев с резными высокими спинками. На маленьком столике лежали свечи, которые вставлялись в большой семилепестковый подсвечник, стоящий посередине. В дальнем от меня конце стола стоял ящик из орехового дерева, блестевший от пламени свечи. На нем не было никаких замков. Осторожно приподняв крышку, я увидел внутри старинную тетрадь, покрытую витиеватым необычным почерком. Вытащив ее из ящика, я обнаружил внутри закладку из слоновой кости, которой осторожно переворачивали страницы. Открыв титульный лист и с трудом разбираясь в хитросплетениях старинных словосочетаний, я пытался найти ответ на вопрос, о чем эта книга, пока не наткнулся на подпись. И тут я осознал, что передо мною были «Тайные протоколы» пророка Иоганна из Иерусалима. А комната была тем местом, где собирались иерархи Ватикана, чтобы ознакомиться с пророчествами святого и определить свое дальнейшее поведение. Учитывая, что я уже давно находился здесь и мое отсутствие могло вызвать подозрение, я решил не испытывать судьбу и вернуться сюда позже. С большим сожалением спрятав все на место, я заметил страницу, на которой лежала закладка, и через шкаф удалился в каморку, тщательно закрыв за собой вход. Точно так же по винтовой лестнице я спустился вниз и, выбрав время, смешался с толпой и вышел из собора. Естественно, такое обилие информации повлияло на мой сон, который был никаким. Моей главной мыслью было дождаться утра и как можно быстрее добраться до этой книги.

На следующий день, пройдя все необходимые внутренние процедуры, я снова пришел в библиотеку. Заняв свое обычное место, я начал расспрашивать библиотекаря о соборе. Сначала он насторожился, но затем, узнав, что мой интерес вызван посещением этого шедевра, он размяк и начал рассказывать об истории его создания. Она была достаточно интересна и познавательна. Когда бибиотекарь закончил рассказ о скульптурах собора, я прервал его и попросился снова посетить собор, чтобы закрепить полученные знания в общении с прекрасным, на что, конечно же, получил согласие и наставления, как лучше рассматривать их. Выскочив из библиотеки, я быстрым шагом направился в собор. Взобравшись в каморку, я зажег свечу и, прислушавшись, открыл вход в другую комнату. Все было тихо и спокойно. Подойдя к ящику, я открыл его и развернул книгу, настроившись на познание тех тайн, которые она скрывала. Вначале шли общие описания, в которых монах выражал благодарность иудейским раввинам, мусульманским мудрецам, мастерам –гностикам и другим, которые делились с ним тайнами Познания. Дальше он рассказывал, что получал все эти знания путем размышлений и молитв «…там, где небо встречается с землей», то есть в пустыне. Главная задача, которую ставил перед собой монах, – познание Великой Тайны с тем, чтобы оставить далеким потомкам предупреждение Всевышнего. Здесь же он отметил, что придет время и книга пророчеств сначала исчезнет, а потом возникнет из глубины веков, и тогда сразу люди вспомнят его имя. Cудя по тому, что я сейчас держал эту книгу в своих руках, так и произошло.

Дальше шло рассуждение о том, что ждет человечество в таком далеком и не столь отдалённом будущем, «Когда придет тысячелетие, пришедшее за нынешним вослед». Он описывает географические изменения, которые произойдут в этот период: «Добавятся континенты в конце безграничного моря, за Геркулесовыми стопами, которые не мог назвать в своих мечтах великий Геродот, и по ту сторону больших лесов, о которых говорил великий Тацит. И землю, и море, и небо заселит собой человек. И будет рваться к власти, равной Богу, не зная никаких границ». Все это приведет к тому, что через тысячу лет от времени, в котором он жил, «…поместья объединятся в большие государства и огромные империи». Но в этом ничего хорошего для человечества не будет, так как у власти будут недостойные люди. «Без веры будут править господа, безвинным немощным народом помыкая. Они лицо свое сокроют и скроют имена… И участь каждого и всех они решать возьмутся. Но никого чужого с собой не позовут в собранье, чтобы решать порядок мирозданья». При этом он расписывает, что на земле «возникнет темный и секретный порядок уложений, в котором ненависть к закону будет основной, а яд – оружием. Ему нужна будет власть на всей земле. И мира сильные на службе будут у него. Закон единственный он признает, который сам и провозглашает. И мир пойдет со скорпионом под стелькой башмака».

Многие вещи, о которых он говорит далее, мне были непонятны. Например, «Придет Мессия ложный, неся оружие с собой, сплотит вокруг себя слепых. Как прежде никогда он не будет говорить о справедливости и праве. И жаркая вера Неверного будет разящей, и мстить он будет за крестовые походы.» Или то, что касалось человека: «Они хотят, как всадник, жизнью управлять и выбирать дитя еще в утробах женщин». Или: «Цена человека – не больше, чем весит он весь на продажу. Кто ухо возьмет, кто сердце захочет, ничто не останется свято тогда. Споры пойдут и за кровь, и за бренное тело, будто стервятники падаль делить собрались». А далее было еще страшнее: «Мужчина захочет мужчину, а женщина подругу вожделеет, и кровь их станет нечистой, и зло поползет от кровати к кровати. Гримасы застынут на лицах, недуги скрючат тела».

Чем дальше я читал, тем больше волосы у меня становились дыбом, потому что людей ничего хорошего не ожидало, и, как оказалось, человечество в этом само было виновато. По всему миру пройдут природные катастрофы, многие города исчезнут, поля охватит запустение, и хлеба не хватит на всех. Поэтому «…люди, не имеющие завтра, устроят на земле большой пожар».

Меня охватил страх, тело налилось не силой, а слабостью, по всему телу, несмотря на прохладную погоду, струился противный липкий пот. Чтобы как-то успокоиться, я резко отодвинулся от рукописи, встал со скамейки и стал ходить вокруг стола, пытаясь думать о чем-то другом. Но прочитанное не отпускало меня, и вместе с мыслями, казалось, проникает в мою плоть, заставляя фантазировать о том, как все это может случиться. Постепенно мне удалось привести себя в норму, и я опять занял свое место, чтобы дальше читать то, что написано на следующих страницах. Наконец, через три страницы после описания всеобщей войны, которая поразит мир, и так называемого времени «варварской орды» пророк предсказывает. «Откроют люди, наконец, глаза и понимать начнут друг друга. Телом единым станут они: каждый крохотной частью его, все вместе будут его сердцем. Родится нечто новое – Великий человек». И дальше прорицатель пишет, что: «Тело его обновится совсем: люди научатся плыть под волнами, рыбами станут большими. Другие будут летать выше птиц, умея не падать, как камень, на землю. Общаться будут друг с другом, открывши дух свой для всех, так что послания других можно будет принять. И жить станут так долго, как самый старый из людей, о ком в писании Священном говорится».

У меня аж дух захватило от открывшейся перспективы. «Вот бы научиться летать высоко и далеко, и можно будет увидеть и новые народы, и новые города. А жить где, на деревьях что ли? Но все это очень интересно, неужели это может быть правдой? А кто научит этому, кто наведет порядок?» -подумал я и вновь погрузился в предсказание. Оказывается, и на этот вопрос был ответ. Все оказалось очень просто. «Мужчина утратит безраздельное царство, с ним рядом женщина поднимет скипетр и станет госпожой будущих времен. Задумав нечто, она мужчин подвигнет сотворить и будет матерью того тысячелетия, пришедшего за нынешним вослед».

–Вот это да! – подумал я. – Получается, что мы будем ходить под женской пятой! А как же мужская гордость, храбрость, сила, выносливость? Ведь это девчонкам не под силу. Нет, такого не может быть никогда, потому что девчонки – это плачь, сопли, платья, побрякушки и так далее, то есть все то, что составляет женскую сущность. Ну вот как они смогут управлять миром? Где возьмут силы для этого? Ладно, поживем – увидим, – и я стал читать дальше.

Много страшных вещей открылось мне. Я читал и не мог поверить, что некоторые вещи могут произойти. Однако, когда я дошел до последней страницы, то долго не мог поверить тому, что написал монах. Я перечитывал несколко раз, но смысл ускользал от меня. Тогда я решил дословно переписать этот текст, надеясь, что он пригодится мне в дальнейшем. Он звучал так: «Построит человек на небе, на земле и в море города. Но память его сохранит, что с ним когда-то случилось. И он будет знать, что дальше с ним будет. Не станет бояться собственной смерти, ибо жить он будет несколько жизней. И он будет знать, что свет никогда не погаснет».

Так постепенно я впитывал в себя человеческую мудрость и знания, которые расширяли мое видение мира и толкали на познание всего нового. Плохо, что это приходилось делать тайно и держать при себе, так как поделиться и уточнить было не с кем. А это было достаточно тяжело – носить такой груз при себе, так как появилась куча вопросов, на которые мне бы хотелось получить ответы. Поэтому я постоянно был в напряжении, размышляя сам с собой, и в итоге пришел к выводу, что мне, очевидно, пора возвращаться домой. Я начал постепенно готовить почву для этого, тонко намекая на то, что уже нахожусь здесь достаточно долго и мне хватит тех знаний, которые уже приобрел. Мои «наставники» уходили от прямого ответа на мои пожелания, говоря о том, что скоро, вполне возможно, меня примет понтифик. Разумеется, у меня особой радости это не вызывало. Пока длился период неопределенности, я успел изучить весь город, познакомиться с местными студентами, которые любезно посвятили меня во все таинства ватиканской жизни, секретные городские тропы и подземные ходы, ведущие не только к женским монастырям и обителям. Оказалось, весь город был насыщен подземными тропами, через которые можно было попасть в любое здание. Я познакомился с некоторыми из них, приняв участие в студенческой «экскурсии» на пивоварню, которая закончилась грандиозной попойкой. Во время этого путешествия мне объяснили, как ориентироваться в многочисленных туннелях, чтобы не заблудиться. Оказалось, что кроме рукотворных подземных ходов встречаются тоннели, сделанные неизвестно кем и неизвестно когда. Многие из них ведут глубоко под землю, и определить их можно только по гладкости стен, которые были словно отполированы какой-то непонятной машиной. Ходить по ним категорически не рекомендовалось, так как можно было не вернуться обратно. По этим ходам понтифики не раз спасались бегством в период смуты или нападений.

Все это, конечно, было интересно, но мне очень сильно хотелось домой. И пока мои желания не совпадали с возможностями, я продолжал усердствовать в библиотеке, пытаясь найти что-то ещё более интересное после того, как я узнал столько нового. А оно было столь необычным, что я не представлял себе, что с ним сделать и как все это применить в жизни. Но, если мне все это давалось, значит, для чего-то оно было нужным? Поэтому, сделав небольшую передышку, я снова принялся за книги. Постепенно внутри меня стали происходить процессы, изменяющие мое мироощущение. Они стали более острыми и даже давали возможность при определенном усилии заглянуть за грань действительности. Это новое качество, с одной стороны, обрадовало меня, а с другой – насторожило. Все это проявилось довольно скоро.

В один из дней я находился в читальном зале и помогал библиотекарю расставлять книги на полках. Одновременно мы беседовали с ним о смысле бытия, как его понимают простые люди, философы и священнослужители. Разговор проходил достаточно интересно, и в отдельных моментах мы повышали голос, стараясь доказать друг другу свою правоту. Наш жаркий спор прервал скрип открывающейся входной двери, почтительно впустившей в зал понтифика в сопровождении нескольких человек. Мы замерли от неожиданности: я – с книгой в руках, а хранитель – с метелкой, которой он обмахивал пыль со стеллажей. Подойдя к нам, понтифик стал расспрашивать о том, сколько книг находится в данном хранилище, каким наукам они посвящены и где находится раздел по алхимии. При этом он продвигался вдоль зала, внимательно посматривая на меня. Мы с хранителем тихонько шли сзади, при этом последний давал четкие ответы на вопросы понтифика, доставая с полки и демонстрируя ему ту или иную книгу. Так мы прошли весь зал и остановились возле стены, на которой были наброски фрески «Дельфийская сивилла». Красивая молодая девушка, удобно расположившись на мраморной скамейке, пристально смотрела вдаль, держа в левой руке раскрытый свиток, в то время как ее правая рука лежала на коленях, словно приготовившись к каким-то действиям, понятным только ей одной. Весь вид ее говорил о том, что она готова сейчас произнести свое пророчество, но каким оно будет- никто не знает. Понтифик, подойдя к картине, на секунду задержался возле нее. Со стороны казалось, что сивилла поймала его своим взглядом и не хотела отпускать, словно предупреждая о чем-то, что должно сейчас произойти. По тому, как изменилось лицо понтифика, я понял, что сейчас что-то будет. Слишком внезапно тяжелая и липкая тишина опустилась на всех присутствующих. Я замер, сжимая в руках книгу, которую не решался положить на полку. Понтифик еще раз бросил взгляд на сивиллу и повернулся к ней спиной. Получилось так, что я оказался между ним и картиной, не зная, в какую сторону деться. В этот момент луч солнца упал на картину, мгновенно добавив ей красок. Глаза сивиллы сузились и стали пронзительными, в её правой руке что-то блеснуло, и в сторону понтифика стал выдвигаться тонкий и хищный стальной стилет. Казалось, еще мгновение – и он, подобравшись, вонзит свое жало в священную особу, которая, ничего не подозревая, стояла и негромко беседовала с окружающими. Я смотрел на все это, как завороженный, не зная, что предпринять. А стилет, замерев на мгновение, словно выбирая точку для смертельного удара, вдруг рванулся вперед, мелькнув перед моим лицом. И в этот момент во мне сработали мои навыки. Я бросился к понтифику и, вытянув руку с книгой, как щитом, прикрыл его спину, при этом оттолкнув понтифика в сторону. Клинок, пробив обложку книги, застрял в ней. Держа книгу двумя руками с застрявшим стилетом, я протолкнул ее обратно в сторону картины. Очевидно, тот, кто пытался сейчас организовать покушение, не ожидал такого маневра. За стеной что-то зашумело и упало, затем раздался шум, словно кто-то на цыпочках убегал с места преступления. Клинок так и остался торчать в книге, вытащить его из-за стены я не мог, так как мешала рукоять с той стороны. Понтифик, пролетев шага два и наткнувшись на ближайшую особу, недоуменно развернулся в мою сторону, собираясь, очевидно, высказать все, что он думает, но, увидев меня с тяжелой книгой в руках, из которой торчал стилет, замер на месте. В это время шокированные приближенные пришли в себя и, быстро окружив его, посвятили в курс дела, стремительно выводя из книжного зала. Я продолжал стоять, держа в руках тяжеленную толстую книгу, не зная, что делать. Пока я размышлял, что предпринять, в комнату ворвались швейцарцы во главе с капитаном. Пользуясь моментом, я сунул одному из них книгу и стал посвящять в курс дела его начальника. Первым делом мы обследовали картину, простучав стену. За ней в отдельных местах чувствовалась пустота. Затем капитан выскочил в соседнее помещение и стал тоже его обследовать. Как позднее оказалось, они нашли в панелях над полом замаскированный лаз, который вел к картине. Он был настолько узким, что сквозь него с трудом мог протиснуться худощавый человек. Картина служила инструментом наблюдения за всем тем, что происходило в зале. Когда там проходили заседания, спрятавшийся за стеной человек мог не только слушать, но и наблюдать. В правой руке сивиллы было проделано отверстие, которое прикрывалось куском холста, изображавшего материю. При необходимости оно свободно убиралось, открывая узкое отверстие в ладони руки. Вот почему покушавшийся использовал стальной стилет, который свободно входил туда, поскольку он рассчитывал нанести смертельный удар и, мгновенно спрятав стилет, скрыть все следы. Пока бы разбирались, что произошло, он мог бы спокойно уйти или присоединиться к присутствующим, снимая с себя все подозрения. Произошедшее с понтификом говорило о том, что в ближайшем его окружении были недоброжелатели, которые прямо или косвенно участвовали в организации этого злодеяния. Разбираться с этим было не моей задачей, пусть эту проблему решает капитан. Со своей стороны, я посчитал это знаком свыше, который говорил мне о том, что пора как можно быстрее уезжать домой. Пока происходила вся эта суматоха, я потихоньку выбрался из зала и отправился в свою комнату. Два дня в государственной жизни страны было затишье. Затем меня пригласили в приемную понтифика и от его имени поблагодарили за мои действия в том печальном инциденте. В благодарность мне вручили небольшую иконку «Николая Чудотворца» с кусочком его мощей. Отныне я мог пользоваться библиотекой по своему усмотрению почти без ограничений. По-другому стали ко мне относиться и гвардейцы, принимая почти как равного. Орудие покушения, вынутое из стены, оказалось клинком из знаменитого Толедо. Такие клинки из-за их гибкости продавали свернутыми в кольца. Как оказалось, в нем были полости, пропитанные ядом, и достаточно было просто царапины, чтобы человек ушел в мир иной. Все это смертельное орудие заканчивалось великолепной рукоятью с ажурными прорезными гардами, придававшими клинку легкость и изящность. Если рассматривать его при свете, то он как бы просвечивался весь из-за мелких раковин, разбросанных по всей длине и заполненных смертельным ядом. Он попадал туда при закалке стали, и в случае проникновения в тело этот процесс как бы повторялся. Горячая кровь захлестывала клинок, вымывая оттуда все, что там было спрятано, расплескивая отраву по всему телу. Хорошо, что я не схватил его голыми руками там, в библиотеке, а то неизвестно, чем бы всё закончилось. Вскоре клинок забрали, и он занял свое место где-то на полке в архиве.

Жизнь меж тем продолжалась, и все вошло в свое русло. Я морально был готов к отъезду, но нужен был повод, чтобы «надавить» на хозяев. По случаю какого-то важного события в Австрию отправлялся папский нунций с достаточно большой свитой. Узнав об этом, я сразу стал бегать по всем инстанциям, заявляя о своем желании войти в эту свиту с тем, чтобы потом уехать домой. И мои усилия не пропали даром. Вскоре мне было официально объявлено, что я включен в этот состав, а учитывая то, что здесь я проявил себя достаточно активно, мне разрешалось потом отбыть на родину. Моей радости не было предела. Я стал усиленно готовиться к отъезду, с трудом заставил вернуть мне мою старую одежду, доказав, что негоже ехать в официальной делегации в студенческой хламиде. Теперь она скромно расположилась на стуле, дожидаясь своего часа. Через неделю мне вернули саблю и два пистоля, предупредив, что завтра на рассвете состоится отъезд. В назначенное время я уже стоял возле ворот, где собирались отъезжающие. Лошади для меня не нашлось, поэтому пришлось ехать в возке вместе с сопровождающими. Сзади трусили пятеро конных, осуществлявших охрану миссии. Я с трудом выдержал первый этап пути и на ближайшей остановке приобрел себе верховую лошадь и всю амуницию. Теперь дорога пошла веселее. Я мог обогнать тянувшийся конный поезд, вырваться вперед на простор или пошалить в степи, пустив коня в галоп.

Глава YII

По Италии проехали достаточно быстро – сказывался статус посольства, а вот в Австрии начались проблемы. Страна переживала постоянные набеги турок. На пути то тут, то там виднелись развалины или дым от пожара уходил в небо, стараясь закрыть солнце. Стоял липкий запах гари и ужаса войны. Жители со своими пожитками метались то в одну, то в другую сторону, затрудняя движение отряда. Все ехавшие сразу притихли и почти перестали общаться между собой, нервно посматривая по сторонам. К вечеру мы удачно расположились в достаточно хорошо сохранившемся фольварке, хозяин которого за соответствующую плату пустил нас на ночлег. Следующая остановка намечалась в Вене.

На следующий день поздним утром, дождавшись, пока закончат завтрак церковные иерархи, мы отправились в путь. Слабый ветер чуть слышно дул в спину, как бы подталкивая нас вперед, расчищая перед нами пыльную дорогу. Солнышко, ненадолго выглядывая из-за туч, действовало расслабляюще на всех путешествующих. Все дышало миром и спокойствием. А впереди нас ждала Вена, о которой я много слышал и очень хотел увидеть. Отряд двигался достаточно уверенно, преодолевая версту за верстой. Все с нетерпением всматривались вдаль, стараясь увидеть желанные стены города. И вскоре это ожидание оправдало себя. На горизонте мелькнули едва различимые строения, которые были ничем иным, как нашей целью. Все подтянулись и ускорили движение. По мере приближения контуры стен и домов становились все яснее. И вот, наконец, перед нами появились главные ворота, которые были почему-то закрыты. Озадаченный этим обстоятельством, нунций приказал одному из свиты отправиться к воротам с флагом, который указывал на его высокий статус. Гонец поскакал вперед, а отряд медленно приближался к воротам. Подозревая что-то неладное, я стал осматриваться по сторонам. Оказалось, что слева и справа от меня на холмах стояли многочисленные белые палатки в виде шатров, возле которых крутились верховые и бегали какие-то люди с оружием. В это время гонец подъехал к воротам и начал переговоры со стражниками, которые находились в башне над главным входом. Переговоры затягивались, очевидно, не было на месте начальника караула или согласовывали с комендантом вопрос, что делать с нами. Все притихли в ожидании результата. И в этот момент из-за пригорка от палаток вырвался отряд конных, который резво рванул в нашу сторону. Нунций выглянул из окна своей кареты и в подзорную трубу стал рассматривать всадников, пытаясь определить, кто это такие. Свита завороженно следила за ним. И вдруг рука его дрогнула, подзорная труба выпала из рук, и он рухнул на сиденье произнеся тихим голосом «турки». Все, как по команде, повернулись в сторону ворот, однако те оставались закрытыми. Что делать? Куда бежать? Этот вопрос вошел в душу каждого, давая ему возможность осознать ужас сложившегося положения и принять решение о своем спасении. Понимая, что сейчас начнется паника и все бросятся в разные стороны, затруднив выход из ситуации, я крикнул: «Только вперед, к воротам!» – и стегнул лошадь стоявшей впереди коляски. Она, встав на дыбы, рванула вперед, а за ней, уже не раздумывая, и все остальные. Но эта небольшая пауза дала преимущество противнику, который был уже почти рядом. Можно было различить перекошенные от предвкушения крови бородатые лица, блеск стали ятаганов и наконечников длинных пик, выставленных вперед. Еще немного – и они нагонят нас, и тогда неизвестно что будет! Нужно как –то притормозить их. Но как? Охрана отряда первой оказалась впереди и галопом несется к воротам, поэтому рассчитывать на них не приходится. Нужно решаться на что-то самому. Но что можно придумать в такой ситуации? Я стал оглядываться по сторонам, но ничего в голову не приходило. А разъяренные лица все ближе. В это время первые повозки достигли ворот, и они стали медленно открываться таким образом, чтобы только одна из них могла проехать вовнутрь. Это еще больше усилило панику там, так как началась давка. Каждый пытался первым проскочить эти заветные метры.

И тут я обратил внимание на то, что участок дороги, ведущий к воротам, в одном месте значительно сужается, чтобы не допустить возможного прорыва врага. И я понял, что это мой единственный шанс что-то сделать, чтобы сдержать натиск врага. Развернув коня в сторону ворот, я пришпорил его и ринулся к узкому участку дороги. А за моей спиной уже слышался топот лошадей нападающих и хриплое дыхание всадников. Казалось, протяни руку – и они схватят меня, перекинут через лошадиный круп и увезут неизвестно куда. Я выжимал из своего коня все, что мог, и он, закусив удила, несся вперед.

Наконец, я проскочил то узкое место, которое было мне нужно. Удаляясь от него, я развернулся в седле и вытащил пистоли, взведя курки. Выждав, когда преследователи достигнут намеченной мною черты, я всадил первую пулю в летевшего впереди рыжего янычара, который кувырком полетел на землю. Второй выстрел достался всаднику, скакавшему сзади, но не ему лично, а его лошади, которая, перевернувшись через голову, распласталась среди дороги. Не успевшие среагировать янычары на ходу врезались в это временное препятствие и затормозили свое движение, тем самым дав возможность проскочить в ворота столпившимся повозкам. Пока они приводили себя в порядок, поднимая упавших в суматохе, я успел подскочить к воротам и буквально протиснуться сквозь закрывающуюся створку, оставив с носом нападающих. Запоздалый выстрел из пищали сбил с меня шапку, которая осталась лежать с той стороны ворот. Турки покрутились перед закрытым входом и, поругавшись во весь голос об ускользнувшем из их рук бакшише, постреляв для острастки по стенам, двинулись обратно не солоно хлебавши. Проехав вторые внутренние ворота, я приблизился к своим спутникам, расположившимся посередине площади у собора святого Стефана и оживленно обсуждающим происшедшее. Нунция среди них не было. Его повели в городской дворец на встречу с местным кардиналом. Нас всех разместили на постоялом дворе, предназначенном для негоциантов. Не скажу, что было удобно, но все же лучше, чем ночевать на улице. Мостовая перед домом была скользкой от регулярно выливаемых на нее нечистот. И вообще весь город был в грязи и сырости, так что ходить по нему было неприятно. Все это усугублялось еще и турецкой блокадой. Командующий турецкими войсками Кара-Мустафа дал султану Ибрагим-паше клятвенное обещание взять Вену в ближайшее время. Но, как я узнал позднее, свое обещание он не смог выполнить, был разбит и в знак особой милости по приказу султана был задушен шелковым шнурком. Наша миссия буквально чудом проскочила в город благодаря неразберихе, которая царила во вражеском стане. И к тому же, увидев наш конный поезд, турки решили захватить всех в плен, чтобы получить хороший выкуп. Поэтому они и не стали стрелять, иначе неизвестно, что было бы. Так что нам повезло. С питанием тоже было не очень: кусок какого-то каменного хлеба и похлебка из муки. Собачьего лая не было слышно, так как они были давно съедены. Настала очередь другой живности, которая периодически попадала внутрь городских стен. Изголодавшийся народ с вожделением смотрел на наших лошадей, и по всему было видно, что если мы здесь задержимся, то они долго не протянут. Поэтому я принял решение как можно быстрее выбраться из города. Вопрос стоял, как это сделать?

Два дня я провел на городских стенах, выискивая более безопасный путь, по которому можно было бы проскользнуть между вражескими рядами. Но все было тщетно. Плотным кольцом турецкие войска обложили стены города. Они даже стреляли из луков по птицам, которые летели в его сторону, чтобы не дать защитникам отведать свежего мяса. Продолжая изучать ситуацию, я вдруг заметил небольшие группы всадников, одетых примерно так же, как я, которые выделялись из общей массы. Это были крымские татары, которые тоже участвовали в блокаде. После этого у меня постепенно созрела мысль использовать это обстоятельство для того, чтобы выбраться из города. А что? Одежда у меня была такая же, татарский язык я знал хорошо, турецкий понимал достаточно сносно, так что можно было попробовать ночью проскочить через все препятствия. Этими мыслями я поделился с нунцием, на что он заметил, что если удастся проскользнуть незаметно, то я должен буду направиться в Польшу, чтобы передать послание польскому королю Яну Собескому и попросить его как можно скорее двинуть войска против турок. Два дня длилось совещение и готовилось послание польской короне. Наконец мне сообщили, что я могу приступить к выполнению своего плана и вручили запечатанный сургучом конверт с печатью епископа. Проверив оружие и насыпав в пороховницу сухого пороха, я был готов к действию. Единственным препятствием было отсутствие соответствующей моей одежде шапки, которая осталась за воротами. И я начал усиленно искать ее на рынке и небольших лавках, разбросанных по городу. Очевидно, о моей проблеме доложили епископу, так как однажды утром ко мне пришел от него монах и передал сверток. В нем оказалась чудесная татарская шапка, отороченная лисьим мехом. Ее можно было глубоко натянуть на голову, скрывая свое лицо, как это делают многие татарские конники. Теперь все было готово, осталось выбрать подходящую погоду. И она не заставила себя ждать. Буквально к вечеру небо затянуло тучами и пошел мелкий дождик, который гроздьями стал разбрасывать периодически налетающий ветер. Все, кроме часовых, попрятались от этой неуютной погоды. А мне было в самый раз. Одевшись и спрятав письмо под рубашку, я в сопровождении двух солдат подошел к тайной калитке. Прислушавшись, один из сопровождающих достал ключ и с небольшим усилием открыл замок. Скрипнув, дверь открылась, я выскользнул в темень и замер, прикрываясь едва заметной тенью от стены. Продвигаясь вдоль нее, я наткнулся на штурмовую лестницу, забытую турками и лежавшую поперек рва. Это было то, что мне надо, чтобы перебраться через него, иначе мне пришлось бы переплывать через ров, в который сбрасывали все нечистоты этого большого города. Как бы я тогда себя чувствовал, трудно сказать. Но приятного было бы мало. Выглянув из-за бруствера рва и не заметив ничего подозрительного, я потихоньку стал пробираться по намеченному маршруту в сторону ближайшего татарского отряда. Так, то замирая на мгновение, то стремительно продвигаясь вперед, я достиг первых палаток. Вокруг было безлюдно, даже часовые скрывались под навесом, периодически выглядывая оттуда, чтобы обозреть вверенный пост. Мне нужна была лошадь, без нее я не мог далеко уйти. Проскакивая между палаток, я искал коновязь с лошадьми. Долго тут задерживаться мне было нельзя. И я буквально чуть не подпрыгнул от радости, когда до меня донёсся специфический запах конского пота. Теперь у меня был ориентир, и я быстро пошел в нужную сторону. Лошади находились в лощине, сбившись в кучу. Охраны возле них не наблюдалось. Выждав немного, я медленно подкрался к ближайшей из них и осторожно отвязал уздечку, которой она была прикреплена к бревну. Лошадь была невысокой, пегой расцветки, именно такие обладают наибольшей выносливостью. Успокоив ее, я потихоньку отвязал вторую. Учитывая дальнее расстояние, которое мне придется преодолеть, я решил взять и запасного коня, как делают это татарские наездники. Поняв, что седел нигде нет, я вскочил на голый круп лошади и, держа узды второй, стал осторожно выбираться из лощины. Наверху я пришпорил коня и галопом пошел вперед считать дорожные версты. Намокшая одежда не согревала, а появившийся встречный ветер так и норовил обжечь замерзшее тело. Все изменилось, когда рассвело и выглянуло солнце. Одежда подсохла, и тело начало постепенно согреваться. Во время скачки, не останавливаясь, я перепрыгивал на запасную лошадь, чтобы дать первой отдохнуть. За все время я сделал всего лишь одну остановку, чтобы попить воды в кринице, напоить лошадей да заменить намокший в пистолях порох. И сделал это очень кстати. Не успел я подняться наверх из низины, где находилась криница, как нос к носу столкнулся с тремя турками, которые спускались к воде. Я не хотел загрязнять смертельной битвой чистый источник и, пришпорив лошадь, направил ее в сторону от турок, показывая тем самым, что хочу мирно разойтись. Но мои противники приняли это за слабость, и ближайший ко мне вытащил свой ятаган и, крутя его над головой, рванулся ко мне. Выбора у меня не было. Выхватив пистоли, я срезал его первым выстрелом. Второй достался спускавшемуся сзади него соратнику, который натягивал лук, собираясь пустить острую стрелу в мою сторону. От моего выстрела его развернуло в сторону, и предназначенная мне стрела вонзилась в грудь третьего всадника, который держал в руках пику с цветным флажком. Он недоуменно завалился назад и замер на крупе лошади. Вытащив саблю, я осмотрел своих противников. Никто из них не подавал никаких признаков жизни. Разоружив их, я приторочил все оружие на свою лошадь, а сам пересел на одну из трофейных. Остальных я связал одну за другой, и с таким хвостом тронулся в путь.

Оказывается, я столкнулся с гонцом от султана, который вез фирман командующему турецкими войсками. При обыске у одного из турок я нашел этот документ, запечатанный в шелковом футляре. А цветной значок на пике указывал на статус гонца и позволял ему беспрепятственно продвигаться по всей территории. Все это было теперь в моих руках, но так как я не знал турецкого языка, то решил отдать этот фирман полякам. Военные трофеи, доставшиеся мне, затрудняли движение, но я упорно двигался вперед. По пути я продал лошадей и оружие, оставив себе ятаган с ручкой из слоновой кости и пару боевых пистолетов французской работы, которые находились в седельных чехлах. От встречных путников я узнал, что король находится в своей резиденции Злочеве, что подо Львовом, и отправился туда. Меня также предупредили, что вокруг крепости мелькают татарские отряды, прощупывая ее наиболее уязвимые места. Крепость перекрывала дорогу вражеским войскам на Львов, и поэтому попытки со стороны врагов взять её не прекращались. Отсюда и название крепости Злочев, что по- польски означает «зло слышал». Имеется в виду, что со стороны крепости постоянно следили за дислокацией вражеских отрядов и своевременно принимали соответствующие меры. На данный момент это были передовые отряды татарской армии Аджи-Гирея. Полученная весть заставила меня быть настороже. Я медленно продвигался, внимательно осматриваясь по сторонам, не мелькнет ли где силуэт врага. И природа вокруг меня как бы насторожилась, адекватно отвечая на мои тревожные мысли тишиной и отсутствием всякого движения. Все словно замерло перед каким-то грозным событием, которое должно было вот-вот произойти.

Я ехал по степи, придерживаясь чуть заметной тропинки, видной по недавно примятой траве. Она вела в небольшую лощину, а затем приглашала наверх, зазывно маня росой, поблескивающей на бугорке. Пришпорив лошадь, я выскочил наверх и остановился, чтобы осмотреться. Прямо передо мною виднелся замок, в который мне нужно было попасть. Для этого мне надо было быстро проскочить через открытое пространство, лежащее на моем пути, а затем, минуя небольшую рощу, выскочить на главные ворота замка. Еще раз осмотревшись и проверив свое оружие, я пришпорил коня и ринулся по намеченному пути. Вот уже приблизилась роща, сквозь которую вела довольно хорошая дорога. Но я решил обогнуть ее, боясь засады, и бросил коня влево. Конь, дыша полной грудью, довольно быстро проскочил деревья и вынес меня на другую сторону, где я увидел картину, которую не мог ранее узреть с пригорка, так как мне мешали деревья. Передо мною разворачивалось сражение. Четверо конных поляков отбивались от татарского отряда, пытавшегося окружить их. В этой ситуации у меня было два пути: или развернуться и скакать в замок, учитывая мое поручение, или помочь отбить нападение. Не в моих правилах было бросать людей в беде. Поэтому я, пришпорив коня, ринулся вперед, на ходу взводя курки своих пистолей. Мое приближение не осталось незамеченным. Навстречу мне бросилось несколько человек. На ходу произведя четыре выстрела, я добился того, что противник лишился троих человек, а четвертый, зажав простреленную руку, покинул поле боя. Выхватив затем саблю, я отбил направленный на меня клинок и, проскочив сквозь вражеский строй, присоединился к обороняющимся. Превосходящий противник теснил нас со всех сторон, пытаясь окружить. Под его напором мы вынуждены были отходить назад, пока не уперлись в груду камней, лежащих в степи и покрытых какими-то непонятными знаками. Один из них был в форме треугольника с усеченным верхом, на котором было выбито что-то вроде неправильного круга или очертания какой-то территории, изобилующей непонятными знаками. Он стоял своим неправильным конусом вверх, как бы открывая парад других камней, плашмя лежащих на земле. На них кроме таинственных знаков были выбиты отдельные начальные буквы на неизвестном языке, после которых шло многоточие, заканчивающееся еще одной буквой. Все они были расположены в ряд и напоминали какой-то текст, который нужно прочесть, но ключ к пониманию всего этого отсутствовал. Вскоре мы оказались припертыми к этим камням. Расположившись вокруг них, мы обивали атаки противника, подстраховывая друг друга. На меня наседало три татарских воина. Два из них были опытными бойцами, а тот, что помоложе, порой проявлял бепечность. Я отбивался как мог. В какой-то момент молодой воин, пытаясь достать меня своей саблей, открылся для удара, чем я и воспользовался. Увернувшись от его выпада, я нанес ему несильный удар в правое предплечье, отчего он выронил саблю и схватился за плечо. Рука окрасилась в красный цвет, а лошадь попятилась назад, освобождая место для остальных. Выведя его из строя, я развернул лошадь в сторону оставшихся противников и занес над головой саблю для удара. Капли крови, оставшиеся на клинке после встречи с вражеским предплечьем, стекали с блестящей стали и падали на лежащие сзади камни. Я не заметил этого и продолжал отбивать атаки. Вдруг через какое-то время со стороны камней блеснула вспышка света, которая озарила все вокруг, ослепив наших противников, развернутых в сторону камней. Все сразу замерли, не понимая, что произошло. Я обернулся и увидел, как на треугольном камне засветились непонятные знаки, по границам рисунка стала пробегать огненная линия, а внутри стали проявляться какие-то изображения. Закончив с рисунком, огненная линия перескочила на другие камни, отчего зажглись заглавные буквы, выбитые на них, и стали появляться слова на неизвестном языке, словно кто-то пытался читать зашифрованный текст. Так по очереди были прочитаны все три каменных книги, после чего свет постепенно начал терять свою яркость и вскоре исчез. Все были поражены увиденным. Придя в себя, татарские конники, подняв лошадей на дыбы, развернулись и с криками «шайтан» и воплями бросились прочь. Этим моментом воспользовался один из всадников и с криком «За мной!» поскакал в сторону крепости. За ним ринулись все остальные, включая меня. Мы мчались по направлению к главному входу, но достичь его нам не удалось. Неизвестно откуда наперерез нам вырвался отряд татарской конницы, внезапно появившийся с правого бока. Мы не успевали проскочить мимо него. Это понял и наш ведущий. Резко взяв влево, он повел отряд в небольшую балку, видневшуюся невдалеке. Спустившись вниз, он соскочил с лошади и бросился к небольшому камню, как бы зависшему в объятиях могучего дуба, склонившегося над ним, и стал что-то искать, ощупывая его руками. Все собрались возле него и молча наблюдали за его действиями, сжимая оружие в руках. Наверху слышался топот лошадей приближающегося врага. Еще несколько мгновений – и он окажется здесь. И когда первый вражеский конник стал осторожно спускаться в лощину, осматриваясь по сторонам, раздался щелчок и камень повернулся вокруг своей оси, открывая темную дыру, из которой с криком вылетели летучие мыши, напугав присутствующих.

–Быстро сюда! – крикнул старший и стал пропускать по очереди всех. Мы успели проскочить вовнутрь прежде, чем нас заметили татарские конники, направлявшиеся в нашу сторону. Внутри было темно и сыро. Все столпились, тяжело дыша, ожидая дальнейших указаний. Старший на ощупь нашел в нише смолистый факел, вытащил кресало и зажег его. Подземелье осветилось желтым мерцающим светом. Приостановившись на мгновенье, он развернулся и уверенно повел нас вперед, заранее предупреждая о возможных опасностях. Шли мы достаточно долго, отмахиваясь от паутины и преодолевая объятия корней деревьев, которые порой пронзали свод подземного хода. Наконец, показалась деревянная дверь, которая вывела нас в арку под крепостной стеной. Чуть замедлив шаги и убедившись, что все нормально, мы пошли дальше. Увидя нас, к нам стали подбегать защитники крепости, здороваться и выражать свое одобрение нашим действиям, за которыми они наблюдали с крепостных стен. Подойдя к покоям короля, старший оставил нас одних. И в этот момент все как бы прозрели, с интересом рассматривая меня и интересуясь, как я очутился здесь. Решив ничего не скрывать, я рассказал им о своей миссии. Это вызвало ко мне неподдельный интерес, и они посоветовали сразу идти к королю, пока там пан Витольд рассказывает о наших похождениях. Переговорив со стражниками, они буквально затолкали меня в дверь, захлопнув ее за мною. Я очутился в длинном коридоре, приведшем меня в большую комнату с колоннами, посередине которой стоял длинный стол, окруженный со всех сторон стульями с высокими резными спинками. Осмотревшись вокруг, я понял, что это не то место, которое мне нужно, и повернул обратно. Направившись в другую сторону, я прошел еще через один зал, на стенах которого висели портреты короля и его семьи, и сразу попал в небольшую комнату, где находились те, кого я искал. Услышав звук моих шагов, они прервали разговор и вопросительно уставились на меня. Более того, от дверей напротив ко мне бросились два стражника, на ходу обнажая сабли. Но король, видя спокойную реакцию на меня своего собеседника, с любопытством смотревшего на меня, остановил их движением своей руки.

–Вы что-то хотели? – спросил меня пан Витольд.

– Я прошу прощения, Ваше королевское величество, но время не терпит, и поэтому я взял на себя смелость без приглашения, пользуясь случаем, получить аудиенцию, – сказал я, наклонив голову, как положено в данном случае.

–Пан Витольд не в курсе дела, наша с ним встреча произошла при очень необычных обстоятельствах, и поэтому я не успел поставить его в известность относительно своей миссии. Дело в том, что я привез вам послание от венского епископа. Он слезно просит вас прибыть на помощь. Город со всех сторон обложили турецкие войска, и защитники держатся из последних сил. Еще немного – и освобождать будет просто некого.

С этими словами я достал конверт и через Витольда передал его королю. Тот, осмотрев печати и удостоверившись в их подлинности, вскрыл конверт и стал читать письмо. По мере чтения его лицо приобретало все более озабоченное выражение. Прочитав, он передал его Витольду и, обернувшись ко мне, сказал:

–Вы выполнили поручение епископа и можете быть свободны, о дальнейшем я позабочусь сам, – и повернулся в сторону собеседника, давая понять, что разговор закончен. Но у меня была еще одна просьба.

–Пан король! – воззвал я к нему. – Разрешите мне завтра отправиться домой, где я не был уже достаточно долгое время.

Король, не поворачиваясь, небрежно махнул мне рукой. Что это означало? Согласие или, возможно, «поступай, как знаешь»? Этого я не понял, но истолковал королевский жест так, как мне надо. Затем я тихонько ретировался, оставив их продолжать прерванную беседу. Выйдя из резиденции, я встретил своих новых спутников, ждавших результатов моих переговоров.

–Ну как? – бросились они ко мне с расспросами, очевидно, горя желанием принять участие в намечающемся походе.

–Да никак: отдал послание, как было приказано.