Мой ХХ век. Как это было

С декабря 1939 года по июнь 1941 года отец учился в военном училище. Сначала оно называлось Проскуровское (Белоцерковное) стрелково-пулемётное училище Киевского округа. Потом училище перевели в Томск. Оно стало называться Томским училищем Новосибирского округа. Отец много мне рассказывал о том, как их учили на офицеров перед войной. Я запомнил кое-что. В Сибири, в Томске, куда их вскоре перевели, ничего не было готово для курсантов. Казармы не отапливались, пришлось прямо с поезда заниматься хозяйством: заколачивали пустые, без стёкол, окна, делали из пустых железных бочек буржуйки, добывали дрова. Хлеб в столовой так замерзал, что приходилось его пилить на порции пилой.

Учили воевать очень жёстко. У каждого курсанта была своя лошадь, с которой он учился до выпуска. Подъем в 6 утра, час на уход за лошадью: мыли, вытирали насухо, кормили, убирали конюшню. Лошадь должна быть идеально чистой. Старшина проверял чистоту лошади в любом месте белоснежным платком. После этого сами мылись, брились, завтракали и с 8 утра до вечера, с двухчасовым перерывом на обед, беспрерывно занимались: джигитовка, рубка лозы, всякие падения с коня, стрельба на ходу, физупражнения на перекладине, на брусьях, прыжки через гимнастического коня. По территории училища ходить шагом было запрещено, только бегом. Прошёл шагом – наряд вне очереди. По воскресеньям в любую погоду праздничный кросс: 12 километров до стрельбища бегом-шагом, первый номер пулеметного расчёта тащит на себе пулемётный ствол (без воды в кожухе) и коробки с патронами, второй номер бежит с пулемётной станиной на плечах (40 кг). Прибежали на стрельбище – несколько секунд на то, чтобы собрать пулемёт, залить в него воду, установить на огневой позиции – и сразу стрельба боевыми патронами по мишеням, поверх голов солдат из учебного полка, которые уже идут в атаку со штыками наперевес.

После такой пробежки, отец вспоминал, не только руки трясутся – ноги и спина тоже. А стрелять приходилось всерьёз. Не дай бог попасть в солдата или не поразить мишень. Но зато какое это было блаженство в перерыве на обед упасть где попало, накрыться собственной шинелью и заснуть на целый час! Такого удовольствия, по его словам, он до этого никогда не испытывал.

Спустя много лет отец при мне иногда смотрел по телевизору соревнования по гимнастике и, когда видел большие обороты на перекладине или упражнения на брусьях, говорил снисходительно: «Да это у нас в училище почти все курсанты делали, не снимая сапог». Всю жизнь он хранил кавалерийские шпоры с серебряными колёсиками, которые носил в училище.

В общем, физическая закалка была очень сильная. Это и помогло ему выжить в войну. Он говорил, что к концу войны в живых из их выпуска осталось всего несколько человек.

Одного из его товарищей по училищу, Мишу Грачёва, мы с отцом случайно встретили в Ленинграде в Эрмитаже в 1965 году. Позднее они обменивались письмами. Первое письмо Грачёва я хочу поместить в приложениях к этой книге.

Училище отец закончил 6 июня 1941 года (присвоили звание лейтенанта). Так что у него ещё оставалось целых две недели мирной жизни, которые он провёл частично в Томске, в ожидании назначения, частично в поезде по дороге в Ленинград, где и встретил войну. Жену свою он всё это время не видел. Отпусков в то время не полагалось.

Лейтенант Егоров Н. А. после выпуска из училища. Июнь 1941 года

Воевать отец начал на Карельском перешейке, под Выборгом, командиром пулемётного взвода 201-го мотострелкового полка 21-й танковой дивизии. (Мне, кстати, через 25 лет пришлось побывать именно в тех местах, поэтому я хорошо представляю, как это было.) В первом же бою они были наголову разбиты. Чудом он остался жив, с несколькими бойцами смог выйти в сторону Выборга к своим и избежать окружения. Отец мне подробно об этом рассказывал, но я не буду описывать с его слов боевые действия, потому что меня там самого не было и я как бы не вправе рассказывать о сражении, в котором сам не бывал. Отец мой в 70-х годах сам написал небольшую книжку об этом периоде войны. К тому же в интернете сохранился журнал боевых действий этой дивизии. Я хочу только коснуться моральной стороны этой войны и написать о событиях, которые произошли в моей семье в эти годы.

После разгрома под Выборгом и переформирования отец воевал на Северо-Западном фронте на разных командирских должностях, вплоть до начальника штаба полка. Практически он воевал в тех же местах, где родился и вырос: Старая Руса, Холм, река Ловать, рядом Бежецк и родная деревня. Было за что воевать. Ходил несколько раз в контратаки, дрался врукопашную. Был несколько раз легко ранен, один раз серьёзно контужен, но строя не покидал. Он мне много об этом рассказывал, но писать об этом просто страшно. В наше время просто в голове не укладывается, что человек может через такое пройти, остаться живым и психически нормальным. Отец мне признался, что в своей книге воспоминаний несколько наиболее кровавых эпизодов он не стал описывать, потому что писать об этом и даже читать просто физически невозможно. Воспоминания свои он дописал только до начала боёв за Сталинград. Я однажды спросил отца, почему он не пишет дальше о Сталинграде. Он сказал откровенно: «Ты знаешь, Вовка, я несколько раз начинал, но не смог. Как только вспоминаю подробности того времени, мне плохо становится и слёзы на глазах. Там, в Сталинграде мне, кажется, тогда легче было, чем сейчас, когда вспоминаю. Пусть уж лучше это со мной останется».

Два эпизода, о которых он мне рассказывал несколько раз, я хорошо запомнил. Всё-таки расскажу для примера – чтобы понять, что там было в начале войны. Это случилось в районе Луги летом 41-го года. Отец командовал батальоном. После очередной атаки немцев наших сбили с позиций и отступление превратилось в паническое бегство. Сотни солдат без командиров много часов бежали под обстрелом и бомбёжкой, пока не наступила ночь. С темнотой люди просто попадали от усталости на огромном картофельном поле и заснули. Среди ночи отца растолкал какой-то незнакомый офицер и сказал, что его требует к себе генерал. Отец пошёл с ним и увидел легковую автомашину. Вокруг неё несколько офицеров и, действительно, генерал, который приехал из тыла, видимо, «наводить порядок на фронте». Отца спросили его фамилию. Он был тогда уже старшим лейтенантом. Все разговоры свелись к тому, что на этом участке он оказался старшим по званию. Под страхом расстрела ему было приказано к рассвету организовать из этой беспорядочной толпы солдат боевое подразделение, а утром атаковать немцев и занять какую-то деревушку невдалеке перед ними.

Спорить не приходилось. До утра отец организовал солдат во взводы, назначил старших, заставил всех окопаться. Командирам взводов поставил задачу. Бойцов под его руководством оказалось около 200 человек. Это полноценная пехотная рота.

Утром начало рассветать, отец уже хотел поднимать людей в атаку и броском занять эту деревню. Но у немцев были свои планы. Не дождавшись атаки русских, они сами пошли на наши позиции. Их было тоже около 150—200 человек. Но у них были автоматы, и на ходу они вели такой огонь, что нашим в окопах головы было не поднять. Когда они подошли на бросок гранаты, то есть, метров на 30- 40, отец дал команду – и все оставшиеся в живых бросились на немцев. Половина, конечно, не добежала. Но те, что добежали, уже настолько озверели от ненависти, что потеряли чувство страха и дрались насмерть. Отец рассказывал примерно так:

– Последнее, что я помню – это как я выскочил из своей ячейки с пистолетом в руке и побежал на немцев. В ту же секунду меня как будто огромной палкой ударили по ногам. Перевернулся в воздухе несколько раз и упал. Это немец бросил гранату, и она взорвалась под моими ногами. Я тут же вскочил. Боли не чувствовал. Дальше ничего не помню – сплошное какое-то кровавое пятно перед глазами. Как дрались с немцами – не помню. Когда очнулся, посмотрел вокруг: сам стою весь в крови, сердце выскакивает от перегрузки, в правой руке пистолет ТТ с откинутым затвором, без единого патрона. В кого стрелял, чья кровь на мне – не помню. Вокруг меня в поле стоят с десяток наших солдат и примерно столько же немцев. Это всё, что осталось в живых от двух рот. Остальные убитыми или тяжело ранеными усеяли поле вокруг. Те, что остались в живых, с минуту молча смотрели друг на друга. Приходили в себя после этого кошмара. Драться или стрелять друг в друга уже не было сил ни физических, ни моральных. Только хватали ртами воздух и с ужасом смотрели на трупы растерзанных солдат. Через минуту мы, также молча, не трогая друг друга, повернулись каждый в свою сторону и побрели в полном изнеможении и безразличии. Немцы к себе, мы, русские, в свои окопы. Помню, один немец шёл и волок свой автомат по земле за ремень. Не было сил наклониться и поднять.

Немного отдышавшись, отец пошёл искать того «полководца», который грозился его расстрелять, а пока назначил командиром. Но не нашёл. С началом атаки генерал испарился вместе с автомобилем и всей своей свитой.

А отец вместе с оставшимися бойцами пошли на восток, искать какую-нибудь часть, чтобы примкнуть к ней. Немцы не преследовали, видимо, зализывали раны.

Вышли в тот же день к реке Ловать. У моста тысячи людей, лошадей и машин пытаются пробиться через мост на ту сторону. Здесь отец увидел какую-то незнакомую медсестру и попросил посмотреть, что у него с ногами. Та взяла скальпель и пинцет и вытащила из его ног несколько осколков, перевязала, и на этом лечение закончилось. Потом ещё несколько мелких осколков за несколько недель вышли сами. Помню, у отца ноги ниже колен были все в белых кружочках разного диаметра – следы от осколков гранаты.

Отец осмотрелся с обстановкой на переправе. Увидел, что какой-то майор пытается навести там порядок и довольно толково организует проход людей через мост. Вдруг откуда ни возьмись через толпу людей на большой скорости подлетает машина с несколькими офицерами. Один из них выскакивает на ходу из машины и с криком «Панику здесь разводите! Расстреляю как предателя!» стреляет несколько раз из ТТ в этого майора. Тут же прыгает в машину – и был таков. Только через минуту до отца дошло, что это были немецкие диверсанты из русских. Они специально блуждали по ближним тылам и поддерживали беспорядок и панику среди отступавших.

Отец понял, что через мост им не перейти. Оставаться же вблизи моста в этой толпе было крайне опасно: в любой момент могли налететь немецкие бомбардировщики – и тогда мало кто спасётся. Он решил со своими бойцами уйти от переправы, подняться выше по течению вдоль берега и попытаться найти брод или какой-то другой способ переплыть реку. Только отошли на пару километров и тут же увидели, что переправу бомбят немцы. Что там происходило – можно представить!

Но и ему с бойцами далеко уйти не удалось. Вскоре показались катящие вдоль берега немецкие мотоциклы. На каждом три солдата и пулемёт.

Делать нечего, побросали винтовки и кинулись через реку вплавь. Немцы на мотоциклах выскочили на высокий берег и стали расстреливать плывущих. Погибли почти все. Выплыли только отец и ещё один солдат. Выползли на берег, а немцы продолжали стрелять через реку. К счастью, на том берегу у самой воды лежал большой валун. Отцу удалось спрятаться за него. Несколько минут валун дымился от попадавших в него пуль, но отца не задело. Он мне потом говорил, что за эти минуты этот камень стал для него родным и потом много лет часто снился по ночам.

Отцу удалось остаться в живых, и даже в тот же день он нашёл свой полк. Вернее, то, что от полка осталось после разгрома. Вот так воевали в начале войны. Потом, ближе к зиме, фронт стабилизировался.

С декабря 1941 года отец воевал начальником штаба 201-го стрелкового полка, 84-й стрелковой дивизии, 11-й армии Северо-Западного фронта. Это в 23 года!

К зиме 41—42 года немцы заметно выдохлись, да и наши пришли в себя. Оказалось, что не так уж плохо мы воюем. С осени 1941 года на Северо-Западном фронте на участке их 84-й дивизии немцы не продвинулись вперёд ни на шаг. Практически всего за три месяца немцев остановили.

С началом 1942 года командование стало требовать от наших войск активных действий, видимо, чтобы немцы не перебросили с этого участка войска на другой фронт. А как воевать, если нет ни тяжёлой артиллерии, ни танков, ни авиации? Бежать в лобовую атаку со штыком на перевес? Это значит просто губить людей, подставлять солдат немцам для расстрела. Отец как начальник штаба полка должен был что-нибудь придумать. И он придумал: сформировать отдельный батальон лыжников, чтобы ночью в метель скрытно, без стрельбы, ворваться в деревню Пеньково и перебить немецкий гарнизон. А эта деревня находилась на какой-то важной высотке, и немцы оттуда сильно досаждали нашей передовой. Ничего не давали делать. Командир полка приказал отцу самому создать и принять под командование этот батальон.

Где-то в ближнем нашем тылу случайно оказалась действующая мебельная фабрика. Отец съездил туда, и через пару дней ему там изготовили лыжи. Несколько десятков пар, по числу бойцов отдельного батальона. С неделю по ночам он уводил этот батальон с позиций в ближний тыл и тренировал бегать на лыжах, отрабатывал различные навыки по захвату населённого пункта, в ночных условиях и без стрельбы.

И вот наступил этот день. Точнее, ночь на Рождество. Всё как планировал отец, так и получилось. В полной темноте, в метель, одетые в белые маскхалаты, они обошли боевое охранение немцев, в полной тишине ворвались в деревню. Пришлось опять драться врукопашную. Немцев перебили, и тактически важная деревня стала нашей. Это позволило скоро всему этому участку фронта продвинуться вперёд на более выгодные позиции.

За такие дела в конце войны давали Героя. Но в начале войны никого не награждали. Да тогда никто о наградах и не думал. За спиной была родная деревня, Москва и Ленинград. Люди шли на смерть и не думали даже, что они герои.

В результате этого боя отцу достались шикарные трофеи: отличный цейсовский командирский бинокль и великолепный немецкий аккордеон (отец хорошо играл на слух). На следующее утро он докладывал командиру полка о результате ночного боя в присутствии комиссара дивизии. Командир полка похвалил его и забрал у него бинокль. А аккордеон отобрал комиссар дивизии со словами «для тебя это слишком жирно будет».

Зима 1941 г. Офицеры 201-го полка. Крайний справа – Егоров Н. А.