Незадолго до ностальгии

Незадолго до ностальгии
Владимир Очеретный

Приключение, которое вы хотели бы пережить со своей подругой (другом) в незнакомом городе, когда кажется, что весь мир сошёл с ума.Любовная история с детективной интригой в слегка фантастическом мире – для людей, любящих интеллектуальное чтение.

Владимир Очеретный

Незадолго до ностальгии

1. Уж будьте уверены!

Суд закончился. Место под солнцем ожидаемо сдвинулось к периферии, и, шагнув из здания суда в майский вечер, Киш не мог не отметить, как выросла его тень – метра на полтора.

«Скоро уже закат, – машинально подбодрил он себя, – в полдень будет не так заметно».

И, правда, сейчас не до тени. Её он наверстает и даже сократит. Не первый раз, как говорится. Но Варвара… Умолкшая песня души моей Варенька, зачем ты опять зазвучала?..

С этим и предстояло разобраться – зазвучала ли.

Они расстались год назад и давно не виделись; вещи тогда же были мирно подарены друг другу, и вот внезапно его настиг этот иск – о разделе общих воспоминаний. Такого от Варвары он не ожидал.

Процесс для такого рода дел оказался коротким (всего девять заседаний), но насыщенным. Было рассмотрено пять направлений и несколько десятков эпизодов. В их совместном владении остались воспоминания о том, как это случилось первый раз, второй и третий (все три – за день до женитьбы, а вообще-то на следующий день знакомства), а также семь случаев, помеченных маркером «а помнишь?», и три приключения, которые они запомнили по-разному. Ещё бытовые пустяки, летние и зимние вечера, осенние и весенние, прогулки на лыжах и велосипедах, кормление уток с моста через Пехорку, романтические ужины после возвращения из командировок, променады перед сном – всё то, что спрессовывается в калейдоскопическое мельтешение картинок. Варваре отошло то, что она когда-либо рассказывала ему о своих пациентах (что, в общем, справедливо), о своей жизни до их встречи (вздорная мелочность – как-никак при расставании он оставил ей свою фамилию) и остальные интимные сцены (что ни в какие ворота не лезет). Ему… в общем и целом, немногое: он лишился всего, где звучало «Я так тобой горжусь, Киш!» и «Покажи им, Киш, у кого кишка тонка!», тех дней, когда он валялся с температурой, а она ухаживала за ним, кроме того, ему запрещается использовать образ Варвары в лирических мечтаниях и эротических грёзах. Нарушение последнего ограничения, равно как и проникновение в отчуждённые воспоминания, отныне станет трактоваться, как ментальное сексуальное домогательство и посягательство на частную собственность – со всеми вытекающими.

– У вас есть право во избежание будущих конфликтов с законом уже сейчас пройти вспомогательную дементализацию, что обеспечит вам смягчение обстоятельств в случае нарушений по данному вердикту, – закончив чтение приговора, сообщила ему судья, тридцатилетняя шатенка в чёрной мантии, чьё толстенное обручальное кольцо ужасно раздражало Киша на протяжении всего процесса.

– Благодарю, – Киш учтиво покачал головой, словно был на обеде у радушных хозяев и отказывался от сладкого. – Я даже после армии без этого как-то обошёлся. А там, знаете ли, было много всякого такого, что хочется забыть.

– В таком случае, – кивнула она, – закон предоставляет вам инерционный период забывания сроком в двое суток, начиная с девяти ноль-ноль завтрашнего дня. Суд рекомендует вам использовать данное время по назначению, так как практика показывает, что использование инерционного периода нецелевым образом, а именно – для того, чтобы в последний раз вспомнить всё, – здесь она сделала ударение, – неминуемо приводит к дальнейшему нарушению установленных судом ментальных ограничений и, как следствие, к принудительной дементализации, – ещё одно ударение.

«Бог ты мой, а ведь это могла быть моя одноклассница!», – бесстрастно ужаснулся Киш напоследок.

– Я учту это, – в последнюю секунду он удержал себя от сарказма: он прятал боль за весёлостью, а веселье под слоем невозмутимости. – Непременно.

К последнему заседанию Киш пропитался к даме в мантии мягкой антипатией. Понятно, что среди судей высока безработица – слишком много желающих судить других, и уж если выпадает законный повод, то стараются отработать его по полной. Но данная жрица Фемиды проявляла неугомонный интерес исследователя именно к тем моментам дела, которых он бы предпочёл не касаться. Ноль деликатности. Киш живо представлял, как по вечерам, обмениваясь с мужем новостями дня, её честь рассказывает его чести (?) про них с Варварой (очередную парочку семейных неудачников) и тонко делится подробностями: «Ничего особенного… В основном, всё то же самое… Милый, может, тоже так попробуем?..».

Заодно его утомил собственный адвокат – со звучным, словно сбежавшим с афиши, именем Аркадий Аккадский и негромкий на вид (маленький, с ярко выраженной лысиной и очень энергичный – несмотря на полтинник с хвостиком). Доброжелательность Аккадского так основательно подкреплялась многословием, что порой становилось непонятно, чем это таким неуловимым она отличается от назойливости.

– Как вы? – Аркадий снова был тут как тут.

Киш пожал плечами.

– Что ж, старина, считаю, мы неплохо отбились, – бодро продолжал служитель Презумпции. – На большее и рассчитывать было сложно, а если учесть, что судья – женщина…

Киш промолчал. В небольшом дворе суда оглушительно пахло сиренью. Он надеялся, вдруг повезёт ещё раз увидеть Варвару и перекинуться с ней парой слов без свидетелей. Во время процесса они виделись только в начале заседаний, чтобы подтвердить, что узнают друг друга, а затем удалялись каждый в свой сектор зала, разделенного матовой перегородкой чуть ли не по судейскую трибуну, дабы не множить общие воспоминания.

– Приятно было с вами работать.

Киш решил, что это прощание, и рассеяно протянул руку. Аккадский, которому на последнем заседании не дали вволю наговориться, обхватил её обеими ладонями.

– А вы – необычный клиент, – последовало эпическое вступление, – это я вам искренне говорю: необычный. Признаться, первый раз вижу, чтобы человек в вашем положении не стремился узнать, как обстоят дела у его бывшей на личном фронте. Я мог бы это пробить, – не в первый раз мягко напомнил он как бы невзначай, – у меня есть кое-какие связи. Обычно такие вещи стараются раскопать ещё до процесса, но вы…

– Я могу и сам об этом спросить, – возразил Киш. – Напрямую.

– Вы уверены, что узнаете правду? – мастер Апелляции тонко улыбнулся.

– Если она не захочет говорить, зачем мне это узнавать? – Киш пожал плечами.

– Приятно работать с интеллигентными людьми, – подхватил Аккадский. – Помню, вёл дело одной пары: вот там схлестнулись, так схлестнулись – ни мгновенья не хотели друг другу уступать. Уж на что я всякого навидался, а… – Киш вовремя отключил уши, и чужие перипетии полетели мимо.

Из суда выходили люди. Какой-то распалённый собрат по несчастью, переживший аналогичное унижение, прокричал своей надменно шествующей экс-подруге: «Я тебе это припомню!». Киш взглядом послал парню солидарное сочувствие: бедолаге сложно будет удержать воображение от смачной расправы над своей драгоценной. А ей, по-видимому, только этого и надо, чтобы – как только между ними установится взаимный ментальный контроль – уличить его в нарушении вердикта и выбить знатную компенсацию за ментальный ущерб или даже подвести под дементализацию и тем самым ещё раз продемонстрировать своё превосходство над полным ничтожеством. И он, несомненно, в курсе её нехитрых планов, но ничего не может с собой поделать: возможно, именно откровенность её незатейливого коварства и приводит его в ярость…

Варвары не было. Судя по всему, она снова воспользовалась своим правом покинуть суд другим крыльцом.

Киш почувствовал, как вокруг солнечного сплетения разливается разочарование: он так и не понял, зачем ей всё это понадобилось. Вопросительный крючок, дёргавший нутро на протяжении последних недель, так и не выловил ответа.

Одно он знает точно: на раздел воспоминаний просто так не идут. Для этого должна быть веская причина, очень веская, а он не смог обнаружить хоть какую-то – даже не вескую. Сам он, конечно, ни о чём не спрашивал, – он был слишком уязвлён. За него это сделал Аккадский. «Моя клиентка, – ответила адвокатесса Варвары, – считает, что данный процесс соответствует интересам обеих сторон».

«Это нужно нам обоим», – перевёл Киш на человеческий язык, удалив посредников и стараясь услышать эту фразу, произнесённой голосом Варвары. И повторил: «Это нужно нам обоим».

Понятней не стало. Чего уж там: объяснение с самого начала выглядело вежливой отговоркой, и по завершении процесса оно окончательно приобретало статус причудливого сувенира, который не знаешь, куда приткнуть. Если отыскать в душе холодильник, то объяснению самое место на его дверце (стоило подумать об этом, и Киш понял, что так оно и есть: он таскает в душе огромный холодильник, вот только объяснение к его дверце никак не хотело магнититься, – уж он-то легко обошёлся бы и без судебных разборок).

Даже если отрешиться от эмоций, остаётся внешняя прагматичная сторона. Раздел воспоминаний автоматически делает их обоих (именно так: не только его, но и её) ментально неполноценными, подвергает риску дементализации, что ни репутации, ни карьере, мягко говоря, не способствует, и это Варвара прекрасно знала с самого начала. Не могла не знать. Правда, она никогда не была ушлой и легко могла проигнорировать общепринятые вещи вроде карьеры ради личных воззрений и порывов, но тут никаких специфических, неизвестных ему, воззрений не прослеживалось. Ни воззрений, ни мотивов, ни цели.

Киш с холодностью стороннего наблюдателя пытался обнаружить их на каждом заседании, в самом подборе оспариваемых воспоминаний, и в каждом из них по отдельности, однако цель, по-видимому, была слишком воздушной, чтобы её можно было ухватить и чётко зафиксировать в мысли или хотя бы в чувстве. Можно было даже предположить, что её цель заключалась в том, чтобы он ничего не понял, но и это объяснение не объясняло ничего.

Из всего следовал не очень приятный вывод: получается, он Варю знал довольно поверхностно, если не может определить её мотивы без посторонних подсказок. И не только определить, но даже заподозрить – для подозрений, как известно, нужна почва, а не воздух.

Правда, здесь могут быть внешние, совсем не психологические, причины, которыми она не захотела с ним делиться. Может, Аккадский прав: у неё появился мужчина, сумасшедшая любовь, с которым она хочет начать всё с чистого листа – так, словно Киша и не было в её жизни, и вот этот тип настоял на ментальном разделе?.. Вариант малоприятный, но теоретически вполне реальный. Можно даже допустить, что она не захотела ему об этом говорить – из самых разных соображений. А, может, наоборот: воспоминания о нём не дают ей начать новую жизнь, и она решила выкинуть его из памяти с помощью внешних подпорок? Такое предположение, в свою очередь, выглядело слишком лестно, чтобы Киш всерьёз поверил в него. Но если не всё это, то – что тогда?..

От буйства гипотез кругом шла голова. Пока же он мог констатировать: Варвара избегает приватных разговоров с ним. Впрочем, и неприватных тоже. Он же мог лишь похвалить себя за внешнюю бесстрастность, выдержанную на протяжении всего процесса: если Варя темнила, то и он не собирался показывать ей, как относится к происходящему.

– Мне пора, – соврал Киш.

– Ещё раз: был рад оказаться полезным, – Аккадский вернул ему руку, предварительно несколько раз качнув её вверх-вниз, и с теплотой уже не постороннего добавил: – Не переживайте! Лучше поезжайте куда-нибудь, развейтесь… Проверено – так проще забыть.

Киш благодарно покивал: совет был из тех, что самому вовек не догадаться.

– Если что, мои координаты у вас есть, – уже с деловитой предупредительностью напомнил Аккадский.

– Буду перед сном перечитывать вашу визитку, – пообещал Киш.

Маленький человек хохотнул, понимающе покивал и зачем-то снова ушёл туда.

Оставшись один, Киш внезапно рассмеялся и, потерев ладонью шею, довольно помотал головой. Ничего конкретно смешного здесь не было, просто он лишился защитного слоя невозмутимости – теперь уже не нужного. Да и как должен вести себя в дурацкой ситуации настоящий мужчина? Только смеяться!

Когда смех улетел в небо, Киш на секунду почувствовал себя пассажиром ныряющего в пропасть автобуса, водитель которого, обернув в салон искажённое лицо, ошеломлённо сообщает: «Дальше дорогу я не знаю!!!».

Что сталось с автобусом, Киш так и не разглядел – ноги внезапно пошли сами собой, бездумно. То ли им захотелось размяться после долгих часов ёрзанья на скамье разводимых, то ли после снятия блокировки, наконец, сработало стремление, охватившее его в первый же судный день – сбежать отсюда и не возвращаться.

Киш послушно последовал за ногами: промелькнул дворами, не заметил треть переулка, выплыл к проспекту и наткнулся на вход в Подмосковье, где не бывал уже несколько лет, предпочитая наземные пути. Хм.