Русь святая – 2

– Знакомец Барышни?

– Истинно так.

– Так значит в этой комнате теперь вы живете? – Спросил наш жандарм, делая вид что утратил интерес к искусству эроса.

– В комнате? – Ключница выронила бронзовый нож и тут же его подняла, вновь порезавшись сунула палец в рот.

– Ну и когда здесь был в последний раз, ваш дружок месье Стас?

– Давно, прошлой весной. – Ключница смутилась и сунув нож себе в кармашек передника, вновь за теребила его кончик, вроде как сообразив что проговорилась, добавила: – Никакой он мне не дружок, по што меня оговариваете!

– Татьяна, ты же не глупая девушка, говоришь дружок барышни, а рисует и фотографирует тебя. Если бы он был дружок Зинаиды Ивановны, то и малевал бы её. Вот и выходит, что это твой дружок.

– Много вы знаете. Да он барыньку наснимал столько, только в ней нету этого, как его…

– Вдохновения? Шарма? – Подсказал Владимирский.

– Во, во, ентого тоже нету.

– Ну, это все голословные заявления. – Наш жандарм всем своим видом изобразил не доверие.

– Каки таки заявления? – Спросила Татьяна, руки которой, невидимыми спицами вязали паутину, которою для неё же развешивал наш жандарм.

– Бездоказательные.

– А это что ж! – И ключница подойдя к комоду, открыла дверку и извлекла на Божий свет дюжину фотографий, некоторые из которых были в рамках. Зинаида Ивановна не была по жизни красавицей, но под фотообъективом художника, в ряде случаев была представлена очень даже привлекательно.

– Это что же, у нас теперь такая мода, обнажёнными фотографироваться? – Разглядывая фотографии, удивлялся наш герой.

– Много вы понимаете, в красоте женского тела? – Как по бумажке произнесла ключница.

– Вот вам и мотив. – Забирая себе фото произнёс Владимирский: – Выходит, значит фотографа не поделили. Так когда говорите, последний раз видели его?

– Кого его?

– Дружка вашего фотографа Стаса. Кстати Стас это Станислав.

– Станислас. – Голос ключницы сбился: – Я не знаю!

– Продолжайте. – Владимирский подошёл к ней вплотную и поймал своим цепким взглядом, блуждающие зрачки Татьяны. Она зачарованно глядела в холодные глаза нашего героя и в сером мраке её глаз фатального** разврата, струился липкий страх. Она пролепетала еле внятно:

– Его привёз в усадьбу пан Бжезинский, ещё весной, пожалуй год назад а сам уехал. Они, как с Зинаиды Ивановны брать стало нечего, в усадьбу нехотя приезжали. Разве что по делам.

– Ну и сколько здесь прожил пан Станислас? – Безразличный образ, спал с нашего героя.

– Пан Станислас, нисколько. Он рисовал немного, делал снимки, весной и уехал.

– Весной?

– Ну да, в начале мая.

– Люблю грозу в начале мая, когда весенний первый гром. – Татьяна не понимающе смотрела на Владимирского, тогда тот вытащил одну из фотографий и показал ключнице: – Это где?

– В саду. – На снимке практически обнажённая Зинаида Ивановна пряталась за полу-раскрытый зонтик и глаза её были полны любви.

– Что-то я не замечал, что бы у нас в начале мая вишня поспела.

– Ну и что, вишня! Зинаида Ивановна приедут, уедут, мне её дела неизвестны! На мне одной весь дом почитай! Неколи мне за вашей Зинаидой приглядывать! Надо же быть такой дурой, всю усадьбу просрала! – Татьяна распалилась и последнюю фразу произнесла со злостью.

– Так когда ты сказала в эту комнату переселилась? – Безразличным тоном спросил Владимирский, абсолютно сбив с толку ключницу.

– Осенью. – Татьяна вновь поняла что проговорилась и стала зло оправдываться: – Это сключительно для присмотра за барыней. Они часто ночью просыпаются, им всякие прихоти исполняй.

– Вот как, значит беспокойная барыня. Что же настало время её проведать. Не изволите доложить?

– Я уж говорила, барыня в сей час отдыхают и принимать не велено.

– Да ты с кем разговариваешь, глупая. Быстро доложи. – Впервые тон нашего героя стал жёстким и ключница нехотя пошла, постучалась в дверь барыни. Она заглянула и сразу вышла вон:

– Наталья Фоминична не здоровы, изволят почивать.

– Владимирский жёстко обнял и прижал к себе ключницу преградившую ему дорогу и та с трудом вырвавшись, сама отстранилась, уступив ему проход. И тогда наш герой вошёл в спальню, старой Федякиной:

– Наталия Фоминична, это я! – На громкое восклицание жандарма, та ответила невнятным пьяным бормотанием: – Ого, восьми летний виски, – Произнёс Владимирский разглядывая на половину пустую бутылку, стоящею между двумя подушками. На этикетке сообщалось, что сей продукт произведён в Глазго в 1806 году. Владимирский вначале понюхал и затем отхлебнул маленький глоточек с горлышка: – Чтоб я так жил, приживалкой и пил семидесяти восьми летний виски, какой не пьёт хозяин Букингемского дворца. – В комнате плохо пахло. На полу, возле ночной вазы валялась пустая бутылка бургонского вина: – У нас что, имеется винный погреб?

– А как же! – буквально ворвалась в комнату наша ключница, до этого стоящая возле двери: – Это надо в истопническую спустится. – И что было совсем удивительно, в первые наша Татьяна, мило улыбнулась Владимирскому.

– Не желаете проводить. – Поинтересовался наш жандарм.

– Нет уж вы сами, а то я одна тут. Барыня встанут, нужно обед готовить.

– Пожалуйте ключики. – Наш герой протянул руку.

Владимирский спустился в подвал, где стояли две печи, при помощи которых обогревался зал. Вдоль стен ровными рядами были уложены дрова, к которым по полу бежали солнечные дорожки, из двух маленьких окон под потолком. Из котельной одна дверь выводила наружу, другая была закрыта на внутренний замок. Наш исследователь подойдя к двери ведущей внутрь, подобрал нужный ключ и отворил её. Затем зажёг керосиновою лампу и войдя в помещение, по запаху понял что здесь хранятся продукты. Сквозь ряды полок и бочек, он двинулся к следующей двери, открыв которую увидел сводчатый коридор выложенный из кирпича. По краям коридора стояли пустые бочки. Спереди была мощная дубовая дверь, с металлической петлёй через всю поверхность двери, которую амбарный подвесной замок соединял с другой петлёй. Открыв замок, наш герой в целях предосторожности сунул его в карман, сразу же ощутив дискомфорт от его тяжести. Зайдя в сводчатую галерею, Владимирский поднял лампу над головой, свет которой выхватывал из мрака стеллажи с бочками и бутылками вина. Там где были бутылки, большая часть полок была уже пустой. Владимир приблизился к бочкам, прочитав на них надпись, вино греческое фряжское, на другой бочке, фарерское, далее мальвазия. Пустые бочки были с открытыми краниками, но все же большинство бочек были с вином, причём возраст самого молодого был тридцати пяти летней выдержки. – Значит правда говориться в легенде, что дед Зинаиды, и отец Наталии Фоминичны, будучи знатоком и ценителем хороших вин, потратил все своё состояние на приобретения этой коллекции. Правда он и кончил закономерно, циррозом печени. Мать Зинаиды вышла замуж за простого служащего, дворянина во втором поколении, тоже прошедшего свой жизненный цикл до цирроза печени, буквально за десять лет. – Так рассуждал наш герой двигаясь под сводчатыми арками, разглядывая значительные остатки крымских вин. Вдруг он остановился, прислушался и засунул лампу себе под бушлат. Через некоторое время он стал различать какое-то движение в соседней галерее. В кромешной темноте, он все же различил крадущуюся фигуру, и даже топор в её руке. Владимирский резко распахнул бушлат и лампа снизу осветила лицо нашего героя, с его жутким шрамом через весь лоб и щеку. Стоящая перед ним ключница, от неожиданности закричала во весь голос:

– Аааааа! – И стало слышно, как звякнуло лезвие топора об каменный пол.

– Что, котлет решила нарубить топориком к обеду? – Прошелестел Владимирский, жутким голосом.

– Я, нет! – Глаза ключницы наполнились ужасом.

– Да милая, это только первый раз страшно убивать. Покайся как на духу? – Каким-то утробным голосом вещал жандарм.

– Клянусь Богом я её не убивала! Я… – Татьяна испуганно зажала себе рот рукой.

– А откуда тебе известно что она убита!? Я тебе об этом не говорил. Поздно, рот разевать словно рыба, ты уже на крючке и если хочешь горячей сковородки избежать, колись как было дело? Что молчишь словно рыба об лёд? Не поделили любовника? В глаза смотреть!

– Татьяна, бухнувшаяся на коленки, все так же зажимая рот руками закивала головой, затем затрясла отрицательно, по её щекам покатились большие слезы.