Последний закон Ньютона

– За поголовье?!

– Я тебя убью, – говорит Давид с пугающим спокойствием. – И мне уже ничего не будет, потому что мне уже все равно!

Давид старше Кулайчука на десять лет и тяжелее на двадцать килограммов. Кулайчук это все быстро комбинирует, и любовь к жизни вытесняет принципы.

– Давай пойдем от обратного, – примирительно говорит он. – Давай призывать не прохожего, а самое комбайнера.

Давид тупо:

– В смысле комбайнера?!

Кулайчук ответственно:

– «Водитель, не наезжай движущейся частью на все, что хоть отдаленно не напоминает кочан сахарной свеклы!»

Давид садится и из последних сил пытается вникнуть в предложенную формулу. Видно, что он на грани умственного обморока. Его спасает приход Когосова. Когосов – старейшина и жуткий авторитет в области плаката. Измученные междоусобицей авторы бросаются к нему.

Давид:

– Леня, помири нас, а то я его убью!

Опытный Леня внимательно рассматривает рабочий материал, затем фотографию, затем злых художников.

– Ребята, – говорит он, – у вас ничего не выйдет!

– Почему, – говорят ребята, – говори точно!

– Потому, – говорит Когосов, – что это не свекольный комбайн, это угольный, где вы его взяли?

Давид очень внимательно смотрит на худого Кулайчука.

Кулайчук нервно:

– Что ты на меня смотришь?! Леня, что он на меня смотрит, как три тополя на Плющиху?!

Леня спасает Кулайчука для будущего, послав его за водкой.

Куда ты мчишь, комбайн свекольный?

Глянь, путник движет малахольный!

Любовь к трем беляшам

В жизни нередко случаются красивые истории.

В жизни нередко случаются удивительные истории.

Но случаются они всегда с кем-то и в другом месте. А с нами если и случалось красивое, то разве что в детстве. И лишь много времени спустя вспомнишь то полустертое детское и думаешь, вздыхая: и зачем так торопился стать взрослым?!

Ну стал, и?..

И вот о красивом.

Была зима. Ира подвезла мужа, то есть автора, ко входу в театр, сказала, пока вы там будете долго разговаривать, поезжу по магазинам, может, что обнаружу.

И отчалила.

Уточним, был февраль, невразумительный слякотный день; календарь показывал нищий 1991 год от Р. Х. У автора была договорена встреча с одним главным режиссером одного главного театра. Третьим на встрече был заведующий литературной частью того театра, сокращенно завлит. Судя по интеллигентному, отчасти мрачному виду это был свой хороший человек, то есть умеренно пьющий.

Впрочем, непьющий завлит такое же нравственное недоразумение, как поп-расстрига.

Разговор происходил в просторном кабинете главного; разговор был интересным и разговор затянулся. Ибо автору собеседники решительно понравились. Было заметно, что и автор тоже мог бы вписаться в их крепкий дуэт. Дело, по поводу которого встречались, незаметно ушло на второй план; началось неформальное, читай, человеческое общение. Общение, как и предполагала Ира, вышло долгим; даже один раз оделись и зачем-то вышли на улицу, как выяснилось, по глупости. Ибо продрогли, промочили ноги, попив вдобавок какого-то богомерзкого кофе. Вернулись с поднятыми бровями: зачем, спрашивается, пили да еще так дорого?! Но общее настроение не испортилось. Ира за это время успела объехать все торговые точки в центре, некоторые дважды с тем же успехом. Пару раз она напоминала о себе по телефону, третий раз явилась в театр напомнить лично. Поздоровавшись с мужчинами и извинившись, она напомнила автору, что им еще добираться домой, практически в другой город, а зимой сделать это непросто. Автор посмотрел на свой ботинок и неохотно пообещал сворачиваться. Ира отчалила с деликатным наказом не тянуть резину.