На небесах ещё светло… Постскриптум

из светящихся камней.

Или лучше на угоре
заночую до утра:
вижу – счастье, вижу – горе
ходят ночью по дворам.

А потом пойду к воротам,
тихо сяду на крыльцо
там, где месяц косоротый
усмехается в лицо.

Перед снегом

Ветер ходит вдоль земли.
Каркают вороны.
Расшатались вереи
в разные стороны.

На воротах сена клок.
Прясла шиты лыком.
На дворе мычит телок:
мыкается мыком.

Осень. Долго длятся сутки.
Ветер ходит вдоль земли.
И повизгивают суки.
И вздыхают кобели.

Злыдни

Засыпают боги, слава Богу,
В это время, в этот самый раз
Вылезают злыдни на дорогу,
В одинокий сумеречный час.

То в селе собак перекусают,
Стянут от телеги колесо,
То кого-то насмерть напугают,
Перегаром выдохнут в лицо.

А народу больно и обидно,
Что гуляют, пока боги спят,
Папа-злыдень, и мамаша-злыдня,
И тринадцать вшивых злыденят.

Берегись! Едва наступит вечер
Злыдни, только задом наперёд,
Принимают облик человечий —
И тогда сам чёрт не разберёт.

Даже днём, не то что тёмной ночью,
В наш жестокий и прекрасный век
Очень трудно разобрать наощупь,
То ли злыдень, то ли человек.

Красный кочет

В небесах, на склоне ночи
пролетает Красный Кочет:
разгребает жар зари
за пределами Земли.

И опустится на крышу,
и три раза пропоёт.
А поднимется повыше —
звёзды яркие клюёт.

На ветру да на свободе,
на рассвете – поутру
ходит важно в небосводе,
как по сельскому двору.

«Туча небо заслонила…»

Туча небо заслонила
и прошла. И видно мне:
Каин Авеля на вилы
поднимает на Луне.

Посмотрел: лежит опушка
вся в холодном серебре.
Поглядел: стоит избушка
на потерянной тропе.

В три соломы крыша крыта.
В три приступочки – крыльцо.
Дверь тяжёлая закрыта
на железное кольцо.

И горит в избе огонь…
Сладко сердце замирает:
плавно гривою играет
под окошком рыжий конь.

И когда я от крылечка
тронул дикого коня,
зазвенела вдруг уздечка,
словно речка по камням.