Озеро. Филологический роман

То они едут в телеге, набитой сеном, с Варей Пащенко – на самом верху. Она такая жаркая, душистая и тревожно-ласковая. Он целует её в огненные губы, закрывает глаза и только чувствует прикосновение, сладость, желание и беззащитность молодой женщины.

Радость и полнота жизни разрывает его на части: хочется кричать от восторга и слёз.

Он открывает глаза и видит, как капелька пота ползёт по её открытой шее и исчезает где-то там, под прозрачной кофточкой между грудей.

То он видит вчерашнюю, вечернюю Елену Андреевну, в лёгком ситцевом платье с открытыми руками, с красивым спокойным лицом и колдовскими глазами.

Она чистит вишни для варенья, и руки у неё красно-кровавые.

– Ванечка…

Она встаёт из-за стола и идёт к дому.

Оглядывается и манит кровавой рукой Ивана Алексеевича:

– Пойдём, пойдём…

Бунин очнулся:

– Чушь какая-то… Чертовщина!

Он никак не мог унять бешено колотящегося сердца. Подошёл к окну и закурил. Стоял мутный ночной сумрак. До рассвета ещё далеко, но с озера уже потянуло влажной прохладой.

Луна далеко ушла к западу и зацепилась за верхушки дальних сосен. Иван Алексеевич зажёг лампу.

Стал собирать бумаги, принадлежности для письма, рубашки и галстуки – всё убрал в полукруглый саквояж и тяжело вздохнул.

Долго сидел перед пустым столом и думал о том, нужно ли написать записку хозяевам.

Решительно встал и пошёл к двери. Когда он уже выходил за ворота, то невольно оглянулся и увидел, как на крыльцо вышла домработница Саша и посмотрела ему вслед.

В предрассветной полумгле дачи казались тёмными и нежилыми.

Бунин прошёл полутёмную просеку и свернул к шоссе.

Возле калитки участка портного Айзеберга на лавочке сидел дачный старик-сторож.

Иван Алексеевич присел рядом с ним и открыл портсигар:

– Угощайтесь!

– Благодарствую, сударь, – я уж при своих…

– Как тебя звать-то?

– Анофин.

– Ну, это фамилия, а имя у тебя есть?

– Имя-то есть, да уж дюже сверкающее, даже произносить неловко.

– Ну и как же?

– Гелиос.

– Замечательно! – воскликнул Бунин. – И когда, Гелиос Анофин, сегодня будет утренний поезд?

– В шесть нуль-нуль… Это когда солнышко зайдёт вот за ту вот ёлку…

– И давно ты сторожишь?

– Да годов пять… Я раньше плотником управлялся: дачки строил, а потом постарел и зачах: рука уже не та… А када старуха-то померла, и совсем сник. Спасибо, Елена Андреевна пристроила: дала угол да вот сторожем пристроила. Красивая и ласковая, как Богородица!

Иван Алексеевич усмехнулся.

– Ну и как служба?

– Я зверь ночной: со мною звёзды живые да шорохи ночные. Глупые людишки спят и не подозревают о красоте ночи… Ко мне собаки приходят, коты, птица прилетает разная, – а однажды лиса забежала: собаки загнали.

Лежит у меня под скамейкой, морду опустила и глазами плачет.

– А что дальше?

– Что дальше, что дальше…

Разогнал собак да и проводил её до лесочка.

Ну, говорю, иди по-хорошему, а она на меня посмотрела… Так посмотрела! Людям надо учиться у зверей разговаривать глазами…

– Здесь ты прав, Гелиос Анофин!

– Прав не прав, а душу имею – не то некоторые… Тут повадилась старуха Кукарекина по ночам бродить: где-нибудь чего-нибудь обязательно стащит: то бельишко, то лопату, а то гамак отвяжет… Эфиопка вокзальная!

Бунин встал:

– Ну, прощай, Гелиос – солнышко дачное! Свети и дальше! А я пошёл, а то уже скоро солнце зайдёт вон за ту ёлку….

На платформе было уже много народа.

Одинокие господа ходили-покуривали. Мужики с мешками. Бабы с корзинами: ягоды, цветы, ранние грибочки.

– Иван Алексеевич! – к нему направлялся Валерий Брюсов и улыбался своей отвратительной улыбкой.

– Валерий Яковлевич, вот ведь не ожидал…

К ним подошла молодая женщина невысокого роста со взбитыми чёрными волосами и огромными глазами на сонном лице.

– Познакомьтесь: Нина!