Луна над вечернею хатой
глядит с невысоких небес…
Мёд ведает лапой косматой
Бог Леса – строптивый Велес.
Заблеяли овцы во мраке.
Вздохнул старый дуб на горе.
Опять задохнулись собаки
от брёха на дальнем дворе.
Я ночью проснулся и слушал:
под крышею стонут птенцы…
И долго в колхозной конюшне
копытами бьют жеребцы.
У камина
(романс)
Побудь со мной ещё минутку,
В печальный час побудь со мной…
Как саламандры пляшут жутко
там, за решёткою сквозной!
Что будет там, за тем пределом:
за той прибрежною косой,
за тем туманом белым-белым,
за этой чёрной полосой?
А вьюга дикая хохочет…
И, разгребая спелый жар,
опять грустишь ты зимней ночью,
следя за пляской саламандр.
«И день высок, и полночь глубока…»
И день высок, и полночь глубока.
Я умер и воскрес. И жизнь течёт другая.
И женщина у чёрного окна
голубоватый свет не зажигает.
Прошло столетье или минул год? —
теперь всё так мучительно и странно:
девятая луна обходит небосвод,
как одинокий и печальный странник.
И я всё больше думаю о том,
пока всё дальше время отлетает:
на чёрный день оставлю старый дом,
где женщина огня не зажигает.
На закате
Я на закате шёл домой,
в глухие думы погружённый…
Открылся город надо мной,
на небесах сооружённый.
Перемещались тьмы и светы.
И были красны и черны
мосты сквозные, минареты,
зло изнутри освещены.
Продлилось долгое мгновенье…
И всё смешалось в стон и вой:
упали башни на колени
пред перевёрнутой арбой.
И разлетелись далеко
обломки красных облаков.
«Вечерний август…»
Вечерний август…
На синий лес
стоглазый Аргус
глядел с небес.
Опять природа
молчит веками.
Круг небосвода
тяжёл, как камень.
Стояла осень
уж на пороге.
Толпились сосны
лицом к дороге.
И веток струны
в ночи звучали.
И были думы
полны печали.
«В багровом зареве дымился дальний лес…»
В багровом зареве дымился дальний лес.
Горящий свет лежал на тучах рваных,
Высоко, головою до небес,
огняный столб стоял, прямой и странный.