Адмирал: Сашка. Братишка. Адмирал

Мы как раз подъезжали к оврагу, тут дорога спускалась в него, как сидевшая рядом Оленька затеребила меня за рукав и указала на точки, что стремительно нас нагоняли со спины.

– Возду-у-ух! – тут же заорал я и, настегивая своих лошадей, у меня был ивовый прут для этого приготовлен, понесся на телеге вправо, уходя по дну оврага в сторону.

Дед не менее ловко работал хлыстом, вполне поспевая следом. Чуть-чуть отстал. Мой крик услышали, и люди бросились врассыпную. Да было поздно. Над головами пронеслись четыре стремительных силуэта, оглушая ревом моторов и треском пулеметов. Хотя один пилот «мессера» вроде и из пушки стрелял, судя по звуку. Загнав свою телегу в кустарник, я помог деду остановить его лошадей.

– Оставайтесь тут, кустарник хорошо вас укрывает, а я на дорогу.

Прихватив свою любимую малокалиберную винтовку, я рванул к дороге и увидел завершение этой драмы. Мой крик дошел не до всех, так что четыре «мессера» собрали богатый кровавый урожай. Как раз на моих глазах очередной истребитель с нелюдью за штурвалом с высоты понесся к земле, собираясь в очередной раз обстрелять дорогу. Тут сразу несколько картинок отложилось в моей голове. Маленькая девочка метрах в ста от меня сидела рядом с телом убитой мамы и, толкая ее, пыталась поднять. Звуки были приглушены, я ее не слышал, но судя по движениям губ, та звала свою маму. Не плакала, но была на грани, только сильно испугана. Когда немец открыл огонь, досталось многим, а девчушку буквально разорвало на куски. Это не пулемет, снаряд авиационной пушки поработал. Одновременно я зафиксировал, как появился на виду у края оврага вихляющий из-за пробитых покрышек «Захар» с зенитным пулеметом в кузове. Машина остановилась и кабину тут же покинули двое, водитель и политрук, судя по кубарям и звездам на рукавах. Они мигом влетели в кузов и стали готовить ДШК к бою, взвели затвор. К пулемету встал политрук-очкарик, и почти сразу он открыл огонь. Совсем немного не успел, девочка погибла, но и явно непрофессиональные зенитчики (они слишком неуверенно возились с пулеметом), умудрившись открыть огонь, попали. Рев «мессера», что выходил из атаки, захлебнулся, мотор засбоил и остановился. Однако летчик был опытный, пока хватало скорости, набранной в пике, он повел его вертикально вверх. В тот момент, когда истребитель завис, готовый вот-вот сорваться вниз, от него отделился темный комок, а чуть позже раскрылся купол парашюта.

– Ах ты, сука, выжил, значит?! – зло оскалился я и, прикинув, куда того сносит, рванул к довольно густому лесу. Мы его недавно покинули, километров десять по лесной дороге ехали.

Правда, пробежал немного, шагов десять сделал, как рухнул на траву. Разозленные потерей товарища три оставшихся «мессера» делали заход за заходом. ЗиС горел, в кузове рвались патроны к пулемету, а тела его геройского расчета лежали рядом с машиной, и их достали. Сделав свое дело, немцы улетели. Вскочив на ноги, я обернулся. Там овраг изгибался и нам повезло за поворотом найти высокие кусты кустарника, под которые мы телеги и повозки загнали. У поворота, осторожно выглядывая, стоял дед со своей неизменной берданкой. Рядом виднелась светлая макушка и уши Волка. А ведь велел ему в лагере оставаться. Вот отца тот всегда слушал. Надо было снова на поводки лаек посадить, чтобы за мной не убежали, как на дороге к смолокурне это сделал. Правда, сейчас охотничьи псы мне были нужны. Свистнув, призывая Волка, следом за ним из-за поворота выметнулись тушки трех других лаек. Этот свист они знали, я так на охоту звал.

Махнув деду, показывая, что все в порядке и чтобы он возвращался на временную стоянку, ожидая моего возвращения, я с собаками побежал дальше. К горящему грузовику было не подойти, жар, да и патроны рвались, но я смог это сделать по-пластунски. Снял с политрука планшет, а с шеи фотоаппарат, настоящую «лейку». Даже уцелела после падения. Ее убрал в свою котомку, что неизменно носил на боку. Нужная вещь, туда же сунул и планшет, вот он вошел не полностью, торчала верхушка. Маловата оказалась котомка для планшета. Достав документ из нагрудного кармана, стараясь не испачкаться в крови, я прочитал их и прибрал, после чего, отойдя в сторону, рванул к лесу. Немец уже опустился на лес, в стороне на лугу разворачивалась стрелковая рота в цепь, явно прочесывать собрались, искать летчика, но я надеялся их опередить. Кстати, по документам политрук был военным корреспондентом одной из главных газет. Молодец парень, погиб как герой.

Бежал я до леса, не останавливаясь, даже дыхание не сбил, хотя до него больше километра было. Но и в лесу скорость передвижения не сбросил, где тот примерно совершил посадку, я видел, так что двигался туда. Лайки не отставали, хотя было заметно, что недоуменно поглядывают на меня. На обычную охоту это было не похоже. Бежал я не просто так, а внимательно поглядывал по сторонам, так что, заметив свежий след, тут кто-то пару минут назад прошел, остановился и присмотрелся. Какую обувь носят немецкие летчики, я знал, благо встречаться приходилось не раз, а это точно след немецкого сапога.

– След. След, – командовала я лайкам, те принюхались к следу, внимательно посмотрели на меня, и мы рванули по следам за немцем.

Уйти тот успел недалеко, хотя и торопился. Лайки у меня не были обучены брать человека, чистые помощники на охоте, так что, когда тот обернулся, вскидывая «вальтер», я с ходу первым выстрелил. Еще бы немного, и тот застрелил бы Белку. Попал я в руку выше локтя, отчего пистолет выпал, а подбежав, еще и в лоб засветил прикладом. Крепкий у меня приклад, даже трещины не появилось, а вот летун рухнул на землю без сознания. Сразу же присев рядом, дыхание мне переводить не требовалось, лайки разлеглись вокруг, охраняя нас, я перевязал руку немцу и быстро обыскал. Планшета у того не было, но за голенищем правого сапога торчала карта. Это хорошо, она мне нужна, так что забрал и спрятал под рубаху. Потом снял кобуру с пистолетом и при обыске нашел подмышкой в кобуре «Вальтер-ППК», семизарядный, точно такой же, с каким Бонд бегал. Стянув с раненого часть комбинезона, вытащив руку из рукава, снял кобуру с ремешками, все это свернул и убрал в котомку. Магазины для обоих пистолетов нашлись в карманах. Всего по одному было, патронов в запасе так совсем нет.

Выщелкнув один патрон из запасного магазина бондовского пистолета, осмотрел его. Патроны оказались от «браунинга», семь шестьдесят пять. У меня таких в запасе не было, так что всего четырнадцать патронов в наличии. Ну я с ним воевать и не собираюсь, как и у летуна, оружие последнего шанса будет. Он ведь свободной рукой, выронив пистолет раненой, за ним потянулся, я уловил движение, правда, тогда не понял зачем. Сейчас разобрался.

Закончив с обыском, я отсел в сторону и стал перекладывать трофеи в котомке, достав планшет погибшего политрука. Зачем взял? Сам не понимаю. Переложив вещи и всю мелочовку из кармана летуна, даже шлемофон с него снял с очками и наручные часы, стал изучать планшет погибшего корреспондента. Кроме карты, откровенно плохонькой, без обозначений, нашел банку тушенки, то-то его так распирало, пару сухарей и три коробки с пленкой для фотоаппарата. Сняв последний с шеи, я осмотрел его и проверил. Пленка внутри была, сделано всего три кадра. Сам я в прошлой жизни, когда учился в школе, ходил в фотокружок. Мне отец фотоаппарат подарил, хороший, «Киев», вот и изучал, ну и так, для саморазвития, так что с «лейкой» я разобрался быстро. Убрав все обратно в котомку, встал и, отойдя в сторону, сделал два снимка лежавшего летуна, причем так, чтобы попадали в кадр лайки. Волк лежал рядом с телом, глядя на меня мудрым взглядом, так что кадр получился отличный. Вот так, закончив со всеми делами, я подошел и пнул по раненой руке немца. Пуля кость задела, так что больно, уж поверьте мне. Вот и тот, застонав, очнулся и сел, прикрыв рану ладонью другой руки, хмуро осматриваясь. Не дал ему прикинуть свои шансы, подняв, погнал обратно на дорогу. Пришлось обойти цепь красноармейцев, выходя им в тыл, так что не обнаружили.

Над дорогой стоял вой, натуральный такой. Погибших много, детей не один десяток, так что беда, вот как можно было охарактеризовать то, что было на дороге. То, что я задумал, решил сделать еще тогда, когда видел, что этот белобрысый немец лет двадцати пяти на вид, покинул свою подбитую машину. Оставлять этого нелюдя в живых, что с презрительной гримасой смотрел на выживших, не хочу и не оставлю. Я решил отдать его тем, кто выжил, тем, кто потерял родных или детей. Где-то читал о подобном. Не помню где, но это отличная идея, и я решил ее повторить. Нужный плагиат. Я бы даже сказал, необходимый.

Провел я немца так, чтобы тот не попался на глаза армейцам, иначе отберут и не допустят самосуда. Так что когда мы вышли на дорогу, тот не сопротивлялся, в охотку шел, придерживая раненую руку, я, осмотревшись, выстрелил из винтовки в воздух, привлекая к себе внимание. Рядом лежала перевернутая телега и убитая лошадь, вот на ее круп я и вскочил.

– Товарищи! – голос мой немного срывался, я волновался, эмоции так и переполняли. – Это один из тех немецких летчиков, что расстреливал вас недавно. Он был подбит и выпрыгнул. Я привел его на ваш суд, на народный суд…

Немец заподозрил неладное, когда вокруг него стал собираться, уплотняясь, народ, причем с таким выражением лиц, что в их намереньях может разобраться любой, даже немец. А я говорил и говорил. Сообщил, что знаю немного немецкий и пообщался со взятым немцем. Оказалось, что они выполняли приказ, специально бить беженцев, уничтожать их. Мол, им требуется освободить земли, чтобы заселить сюда свои семьи, вот они с удовольствием это и выполняли. Когда я это произнес, толпа как один колыхнулась к немцу, тот, визжа, пытался укрыться за телегой. Но не помогло, вытащили, сомкнулись над ним. Визг перерос в вой, который быстро захлебнулся, как-то нехорошо захлебнулся, как будто ему горло порвали. Все, кто был в стороне, пытался протиснуться, чтобы не то чтобы ударить, хотя бы зубами и ногтями дотянуться и впиться в ненавистное арийское тело. Армейцев тут хватало, слушали внимательно, но ни один не вмешался и не отбил немца, у некоторых на лицах было полное одобрение моим действиям.

Когда толпа отхлынула, я обнаружил лишь изрядное пятно крови и какие-то куски. Летуна буквально и натурально порвали на мелкие куски. Вздохнув, месть свершилась, хотя людям, что вершили суд, как-то легче от этого не стало, хотя некоторые и пытались выглядеть бодрячком. Другие, обессилев, садились там, где стояли, силы покинули их после того, что они сделали. Обернувшись, я вдруг заметил знакомую «полуторку» и зеленые фуражки погранцов.

– О, Шальский. Не-е, парни, встречаться с вами я не хочу.

Дед стоял чуть в стороне, я его заметил, еще когда начинал произносить свою речь, так что тот все же видел. Не скажу, что слышал, с его тугоухостью, но все видел, так что, ввинтившись в толпу, я направился к нему.

– Ты куда это? А поговорить? – услышал я сзади знакомый голос, и меня крепко ухватили за плечо.

Обернувшись, криво усмехнулся и кивнул старшине, здороваясь.

– Вас много, вот друг с другом и поговорите, – отрезал я.

– Ты мне тут поговори еще. Чего устроил, что еще за самосуд?

– Ты это видел? – указал я на все вокруг.

Тот помрачнел и кивнул, возразить на это ему было нечего.

– Какими судьбами тут?

– От немцев уходим. Своих я там, в овраге спрятал. Вот за немцем и рванул. Дальше вы видели.

– Не все, поздно подъехали, но да, видели.

Все-таки меня и отвели к старлею, и тот записал показания. Ругать не стал, но огорченно покачал головой, правда мне все равно стыдно за свои действия не было, я потому и сказал ему, что считаю, что все сделал правильно. У нас ведь какой суд, народный, вот народ и покарал убийцу. Тот промолчал, не стал в споры вступать о законности, а закончил с опросом. Очень его заинтересовал тот политрук и боец с уничтоженной машины, о них я рассказал во всех подробностях, на этом все, меня отпустили, слишком много дел было на этом участке дороги, где и произошла бойня.

Добравшись до деда и ухватив его за рукав, повел в сторону оврага. По пути свернул к лайкам, что охраняли мою котомку, никого к ней не подпуская. Кстати, я планировал сбегать за парашютом, шелк его очень ценен, сестрички и мама бы порадовались, однако рота что проводила прочесывание, возвращалась, и у одного из бойцов в руках был белый ком купола парашюта. Нашли, значит.

Дед заметно волновался, у него снова появились непроизвольные подергивания головы, так что отдалему котомку и вместе с лайками отправи к стоянке, сообщив, что сейчас вернусь, и мы двинем дальше, а сам с «лейкой» стал обходить дорогу и делать фотографии. Самые жуткие кадры старался подобрать, чтобы до нутра пробирали. Не где трупы, а где в основном родственники оплакивали погибших, снимал горе, что было на их лицах и вокруг. Старался сделать так, чтобы в кадр попадал и столб дыма над лесом. Где упал сбитый истребитель. Снял и догорающий ЗиС, с погибшими героями рядом. Снимал с пограничниками, что осматривали тела и готовились отнести их в сторону, для погребения в братской могиле. Сделал и общие снимки дороги, не только отдельные. Так и щелкал, слишком много кадров было, но пленка оказалась не бесконечной и закончилась. Так что, вернув фотоаппарат в чехол, я заспешил к нашим.

Там меня уже ждали. Первым делом поменял пленку в фотоаппарате. Проверил, как котомка, освободил ее от всего, убрав в один из немецких ранцев. А вот «вальтер», тот что ППК, скинув куртку, наладил под рубаху, подогнав ремешки. Хорошая кобура, почти незаметна. Вот так одевшись, я попил воды, напоив лаек, побегали мы хорошо, и занял свое место на козлах телеги. Мы так и поехали дальше по оврагу, возвращаться на дорогу, где было множество погибших, я не хотел категорически, оберегал семью от такого зрелища. До вечера, вернувшись чуть дальше на дорогу, мы преодели около двадцати пять километров, больше, чем мы обычно в сутки проходим, и встали на ночевку. Устали все, включая лошадей, так что продолжать движение ночью мы были просто не в силах. Укатал нас всех сегодняшний день.

Сегодня пятнадцатое июля, завтра утром будем в городе, куда так стремились. Нужно сделать покупки и двигаться дальше. Подобный темп я собирался поддерживать еще пару дней, а может и больше. Канонада за день, несмотря на то, что мы постоянно были в движении, не только не стихла, но и сблизилась. Даже дед ее стал слышать, что его также тревожило.

Ночью меня поднял заворчавший Шарик, оказалось, у нас пытались увести лошадей. Лайки это тоже почуяли, так что, подхватив винтовку, я рванул к тому месту, где они паслись, это недалеко, метрах в тридцати от нашего лагеря, укрытого под очередным деревом. Как уже говорил, я старался места стоянки именно такие подбирать, под деревьями. В небе стояла луна, так что воров я хорошо видел.

– А ну стой! – крикнул я, заметив, что двух лошадей уводят.

Увели бы и остальных, но меня заметили. Один запрыгнул на спину Орешка, второй бежал рядом с другим конем. Понимая, что воры фактически поставили крест на спасении моей семьи, я стал действовать не раздумывая. Вскинул винтовку к плечу и выстрелил. Тот, что был верхом, получив пулю в спину, свалился на гриву коня, я же, на бегу перезаряжаясь, сделал второй выстрел. Вскрикнув, упал и второй вор. Обернувшись, я заметил, что за мной спешит дед с берданкой, босой и со всклокоченной бородой, но не остановился. Лошади остановились, так что не составило труда к ним подойти и передать деду, чтобы отвел обратно. Первый свалился на траву, я его осмотрел. Хриплое неровное дыхание, рана в пояснице, не жилец. Даже добивать не стал, а вот второй хоть и ранен был серьезно, но в сознании. Я осветил его трофейным фонариком, тот, хрипло дыша, попросил остановить у него кровь.

– Ты мою семью убить хотел, – покачал я головой. – Нет уж, око за око.

Коротким тычком ударив лезвием ножа в шею, я отошел в сторону, наблюдая, как толчками выходит из вора кровь вместе с жизнью, после чего вытер нож и, положив винтовку на сгиб локтя, направился обратно к лагерю. Кстати, винтовку я так после стрельбы вчера и не почистил, времени и сил просто не оставалось. Все отдавал, только чтобы уйти от немцев как можно дальше. Наши все от выстрелов проснулись, возбуждены были, так что, успокоив, я велел спать дальше. Нам требовался отдых, на это я и упирал.

Подойдя к своей телеге, переложил винтовку в другую руку и посмотрел на горизонт, в ту сторону, где были немцы. Горизонт было хорошо видно, там светлели зарева пожаров. На дороге, что находилась в полукилометре от нас, мы всегда старались вставать лагерем подальше от нее, так и шло движение. Рев моторов было слышно постоянно. Вздохнув, я забрался под телегу, на свое место, Волк тут же лег мне в ноги, а Марина, лежавшая рядом, тихо спросила:

– Кто это был?

– Воры. Тут деревня не так далеко, вот они по ночам по-тихому беженцев и обирают. Я узнал это у раненого.

– Понятно. Гады какие.

– Это да. Спи, завтра тяжелый день.

Встали мы еще до рассвета, успели сварить похлебку. Все же нам нужна жидкая и горячая пища, из остатков муки напекли лепешек, мы с дедом за это время лошадей запрягли, ну и трупы воров оттащили подальше, где густая высокая трава была, чтобы малые их не видели.

Еще солнце не поднялось, как мы успели покушать, собак покормили и, собравшись, выехали на дорогу, на которой пока было мало беженцев, остальные еще спали на обочинах и в кустах рядом, если такие были. Согласно карте до Дна было километров шесть, совсем немного не доехали.

Так что уже в девять утра мы подъехали к нему. Но не заезжали, а объехали и пересекли железнодорожные пути, последние километры мы вдоль чугунки двигались. Там, найдя подходящее место, разбили лагерь. Дед остался охранять и следить за порядком, а я, полностью разгрузив телегу, забрал Марину, Димку и Валентину, а также Волка и Белку. Для охраны у нас был Шарик, что так и привязан к задку моей телеги. Марину в город вело серьезное обстоятельство, зуб разболелся, второй день уже мучилась. Так что я планировал найти стоматолога, остальные так, прокатиться решили, а собаки для охраны.

Мы въехали на территорию города и двинули вглубь, у прохожих интересуясь, где что находится. Из десятка прохожих всего один оказался местным, он все и объяснил, вот мы и двинули по нужному адресу. У очередного магазина стояла очередь. Мое внимание привлекла засыпанная воронка и щит, установленный рядом, где сообщалось, что десятого июля от разрыва немецкой авиабомбы тут погибло больше восьмидесяти человек. Рядом лежали цветы, полевые. Марина, сидевшая рядом, только вздохнула. Столько смертей за это время.

У всех магазинов стояли большие очереди, где и по сотне человек, мы же ехали к рынку, там куда дороже, но должно быть все, что нам нужно. По пути был и кабинет стоматолога, что практикует на дому. Он там и оказался, пожилая женщина, она осмотрела Марину и назвала цену. Нормально, я сразу отдал, и Марина осталась, зуб рвать не будут, он поддавался лечению. Валька осталась с сестрой, ну а мы с Димкой покатили к рынку. Терять время в ожидании, пока пройдет лечение, не стоит, я планировал убраться отсюда как можно быстрее. Сам рынок бурлил людским водоворотом. Вроде и немцы на подходе, а торговля на площади у железнодорожного вокзала шла вовсю, особой обеспокоенности на лицах вокруг я как-то не замечал. Даже дымы пожаров на станции, а ее бомбили, их особо не тревожили.

Оставив телегу под присмотром Димки и псов, со мной только Волк пошел, я заторопился ввинтиться в толпу, что ходила по рынку. Тот стихийный был, это заметно, на тряпочках товар был выложен или на принесенных ящиках, видимо, тут раньше так, по мелкому торговали, но когда город переполнился беженцами, то и торговля расширилась. Причем милиция не возражала, один сотрудник скучал в стороне, просеивая взглядом прохожих. По мне он тоже прошелся и не остановился, я его не заинтересовал. Найдя те места, где торговали продовольствием, я от зерна отказался, на кой оно мне, но мешок муки, недавно молотый, нашелся. Я сторговался за него, потом за мешок гороха. Тот у нас давно закончился. Продавец оказался не левый, а работник местного колхоза, продавалось все официально, с борта «полуторки».