Молчание небес

Слева и чуть спереди сидела его любовь. Он это понял с первой секунды, как заглянул в её глаза.

Да, не Ритка. И, если приглядеться, даже совсем не похожа. Но, Боже мой, какая разница! Этот колокол в груди стучал: Она! Она! Она! И замолкать не хотел!

Лучи солнца, искрящиеся от пылинок, сдвинулись к ранимой шее с голубоватой пульсирующей жилкой. И такая вдруг волна нежности и умиления охватила его, что он чуть не расплакался! Вырвал тетрадный листок и крупно написал:

МЕНЯ ЗОВУТ ПАВЕЛ.

И легонько-легонько тронул незнакомку за плечо.

Та скосила глаза и просунула под мышкой открытую ладонь. Артамонов украдкой положил записку и честными глазами посмотрел на преподавателя. Но тот стоял спиной к аудитории и что-то чертил на доске. Павел попытался вникнуть, но ничего не понял: голова напрочь отказывалась что-либо соображать. Он и на брошенную-то ему ответную записку тупо глядел секунд десять. Потом спохватился.

Меня зовут Юлия.

«Юлия… Юлька… Как Машкову, на первом курсе… Что ж за совпадения-то такие? И Ритка, и Юлька…

Да при чём здесь это?! Ну, любил… Ну, тебя любили… Но здесь-то – другое совсем!.. Эта-то!.. Вот! Перед тобой! При чём здесь те, оставшиеся в воспоминаниях? Другое же!.. Сердце-то как ноет! Дрожу весь… И даже взмок… Как перед затаённым… несбыточным…

Господи, Пашка! Да ты влюбился!» Вновь застрочил на листке.

Встретимся после занятия?

Она прочитала и, не оборачиваясь, слегка кивнула.

Он откинулся на спинку стула и облегчённо вздохнул. А с лица так и не сошла счастливая блаженная улыбка.

– …На этом давайте закончим на сегодня. – Сергей Сергеевич вытер тряпкой испачканные мелом руки. – На следующем занятии я расскажу вам о методах пасынкования и органической подкормки томатов. Все свободны.

Павел пригладил остатки когда-то могучих волос, намотал на шею кашне и, подхватив палочку, захромал вслед за пассией. Да та и не спешила. А чего в шестьдесят лет торопиться-то? Трудно! Тем более – от любви. Да и садоводческий семинар на сегодня кончился.

Скупая щедрость

Он старался есть медленно и аккуратно, но это получалось плохо: хозяйка, поджав губы и скрестив руки под грудью, стояла в дверях летней кухни, прислонившись к косяку, и не отрываясь, слегка брезгливо смотрела на него. Сашка с трудом пережёвывал куски мяса и всё боялся поперхнуться и закашлять.

– Вкусно, – невнятно, полным ртом проговорил он, улыбнулся виновато. – Очень вкусно. Спасибо.

Хозяйка не ответила. Обернулась на огород.

– Наташ! – крикнула громко. – Иди кушать! Сейчас Лидка придёт! Идём!.. – И снова уставилась на Сашку. – А ты чего, бомжуешь, что ли? – спросила она. Нормально спросила, спокойно, но Сашке всё равно почудилась ирония.

– Да нет, работаю потихоньку, – ответил он нехотя. – Окучил же вашу картошку…

– «Окучил»… – Нет, ирония точно была в её голосе. – Велика работа. За одни харчи… Это в твоём-то возрасте! Я думала – при деле сейчас все… Ну, кроме алкашей. Да и те… Работы-то навалом! Везде работяги требуются.

– Мало платят. Не проживёшь на гроши. – Сашке не хотелось говорить, что он без документов.

– А у меня прям обогатился! – женщина всплеснула руками. – Поел, в иномарку сел – и по заграницам со своими деньжищами, да?! – И ещё вдобавок обидно хохотнула.

Сашка промолчал.

На крыльцо легко и стремительно вбежала хозяйская дочка.

– О, окончили уже?! Быстро вы!.. Мам, чего разогревать?

– Да в холодильнике… принесёшь сейчас, подожди…

– Всё, спасибо, очень вкусно всё! – Александр заторопился, поднялся из-за стола. Цепанул рубашкой о кромку. Пуговица отлетела на пол. – Извините, – покраснел он. – Я сейчас, быстро… – Встал на колени, сощурился близоруко, отыскал пропажу. – Извините ещё раз…

– Да погоди ты!.. Давай пришью. Нат, принеси нитку с иголкой.

– Нет-нет, спасибо. – Сашка уже напяливал разбитые кроссовки. – У меня есть, я сам пришью… Куртку куда-то дел, вы не видели?

– Вон она, у ворот висит. На. – Хозяйка сложила в пакет огурцы и помидоры со стола, лучок, полбулки хлеба. – На, поешь вечером, – подала продукты Александру.

– Спасибо. Мы же не договаривались…

Но, чуть помедлив, взял пакет.

– Может, еще кому-то помочь надо? Из соседей?..

– Не знаю, не знаю! – уже поторапливала его хозяйка. – Сам спрашивай.

Сашка перекинул через локоть куртку, вздохнул тяжело, вышел со двора.

– Мам, чего ты с ним так? Нормальный мужик, кажется… – Дочка уже убрала со стола, протёрла его и нарезала на доске колбасу.

– Нормальный, нормальный… Ты-то откуда знаешь? – мать раздражённо тёрла щёткой посуду в раковине. – Ходят здесь… Заразу какую-нибудь подхватишь… Где у нас «Ферри»?!

Дочь молча подала флакон.

– «Нормальный»… Ненавижу тунеядцев! Сама всю жизнь пахала как лошадь, а этот!.. Мужик!.. Сорока ещё нет! Не курит, не пьёт, а по дворам побирается!..

– Чего уж «побирается»? Всю картоху нам окучил, часа три пахал… А ты ему – тарелка щей да зелени кулёк…

– На сколько договаривались – столько и дала! – отрезала мать. – Тоже мне, защитница!

Разом как-то стихли, продолжая заниматься готовкой.

– Лидка из школы идёт, – увидела Натка сестрёнку.

– Вовремя. Отобедаем сейчас.

– Мам, – виновато, не поднимая глаз, сказала Наташа. – Мам, я ему в куртку пятьсот рублей засунула.

Мать замерла. Затем в сердцах бросила в раковину недомытую ложку. Тщательно вытерла руки полотенцем, сбросила передник.

– Ну и дура, – процедила она и скрылась в доме.

Как-то разом, до слёз стало жалко тысячную, которую она тоже тайком положила Сашке в карман, пока тот возился на огороде. Ну, не на сору ж такие деньги найдены! Горбом заработала! А он… за три часа-то… полторы штуки… да со жратвой… И эта ещё, дура сердобольная, со своей пятисоткой… Хоть плачь! Хоть радуйся…