Молчание небес

– Гриш, ребята приезжали?

Он обернулся.

– Я спрашиваю: дети были? А ты чего такой потерянный?

Она подошла к нему. Увидела на столе бумаги. Взяла, прочитала внимательно.

– Натка всю свою долю Серёжке отписала. Или его детям, – глухо сказал Григорий и выпил из стакана.

Она машинально отодвинула от него бутылку и дочитала бумаги до конца. Ласково потрепала его по голове.

– Ну, чего ты… Говорили ж об этом… Тебе хоть частичку надо было от родителей получить на память.

– Особенно… в рублях… – произнёс он раздельно. – В рублях… особенно… Я эту свою долю в десять тысяч за два дня зарабатываю… А получить надо! Как же, на память!.. А Серый их за полгода зарабатывает… Значит, Натка за него ещё полгода отрабатывает… Сначала за меня пять лет… Потом за него два года… Теперь ещё полгода… А мне, Иуде, – «на память»! Раз маму схоронили…

Она присела перед ним на корточки.

– Дурашка, я же тебе говорила: через них федеральную дорогу тянут! Я сама проверяла, через наше министерство бумаги проходили! Попридержать нашу долю, не продавать пока! Там через год-два земля миллионы долларов будет стоить!

Он изо всей силы ударил раскрытой ладонью по этому красивому любимому лицу. Жена отлетела к холодильнику, больно ударилась об угол. Засучила ногами, пытаясь подняться. Кровь из носа струйкой быстро бежала по подбородку и шее. Глаза – изумлённые и полные ужаса и слёз.

А у Григория будто что-то отпустило внутри. Он спокойно взял бутылку и выпил остатки из горлышка. И коньяк так же, струйками, тёк у него по подбородку и кадыкастой шее.

– Я вспомнил, – вдруг сказал он совершенно трезво. – Когда у Заречного умерли родители – все братья ему свою долю отписали. Чтоб доучить. Он доучился. И почти всех в город перетащил. А кто не поехал – помогать стал. Да у нас вся деревня такая! Ни одной паскуды не было! Если только пришлый, со стороны… – Посмотрел на жену. – Чего развалилась?! Платье хоть одёрни, заголилась вся! За пятьдесят уже, а всё, как проститутка, наряжается! И всё «деньги, деньги»!.. Когда ж нажрётесь до отвала?..

* * *

Примирились они, конечно. Не сразу, но помирились. И кровь, и слёзы утёрли. И в деревню свою он через некоторое время съездил. Выкупил у Серёжки полностью домик матушки. Положил перед Наткой с Серёжкой газетный сверток с деньгами.

– Это… – Слюна в горле стояла комком. – Вы… эт самое… сами поделите… Как хотите…

– Сколько здесь? – голос у сестры был, как всегда, спокоен.

– Двести тысяч.

– Куда столько? Ты же говорил: больше тридцати не дают.

– Это сейчас не дают! – занервничал Гришка. – А потом дорожать будет! Дорогу через вас пускают. А зачем вам «потом»? У меня сейчас есть!

– Всё равно много. На всю жизнь хватит…

– Во! А я что говорю?!

Наталия неуверенно посмотрела на младшенького.

А Гришка вдруг перестал горячиться.

– Братишка… Сестрёнка… Я вас очень прошу – возьмите!

Наталия перевела на него взгляд.

– А чего, Гриш, возьмём!.. Возьмём же, Серёжка? Возьмём, братишка, не расстраивайся ты так, возьмём… Ты с ночёвкой?

– Ага, – неожиданно для себя ответил Григорий. – Водилу бы где притулить…

– Я его к себе в дом сведу, а здесь посидим…

– Посидим, посидим… – Лида уже накрывала стол.

И Серёжка почему-то застенчиво улыбался.

…Григорий переписал домик на жену: пусть сама спекулирует. И начисто вычеркнул всё это из памяти и сердца.

И лишь когда встречался в управлении с Сашкой Заречным, то старался делать вид, что не увидал того, не заметил. Чтоб не здороваться.

То ли неприятно было.

То ли стыдно отчего-то.

Разговор с редактором

– Пойдёмте-ка, батенька, в курилку. А то с этими законами и штрафануть могут. Там поговорим. А я вас потом чаем угощу.

Редактор – маленький, лысоватый очкарик пенсионного возраста – отыскал в столе Юркину рукопись, схватил с подоконника сигареты и быстро направился к выходу.

– Идёмте, идёмте!

И пока шли по коридору, он всё время оборачивался к Юрию и жаловался: – Это что ж за беспредел такой творится?! Вся редакция курящая – нет! Как в гетто сгоняют! И попробуй только в кабинете закурить – ни надбавки, ни премии не увидишь! Новый главный не курит – и всё! Всем нельзя! Ну, где тут справедливость?

Юрий безразлично кивал и плёлся следом.

Курилка была просторная, белокафельная, как мини-бассейн. Стены увешаны самодельными объявлениями, криво прикреплёнными скотчем. Шаги мужчин гулко отдавались в пустом помещении, пока они дошли до распахнутых настежь окон. Редактор, Антон Семёнович, жадно затянулся и сразу взял быка за рога:

– Как-то вы, Юрий Петрович, резко ушли от своей тематики. У вас же взаимоотношения людей всегда были на первом месте. Страсти, выбор… «Ту би о ноу би». А сейчас… что-то… собачки, природа…

– А что вас не устраивает? – Юрий смотрел в сторону, на объявления и, кажется, уже догадывался, к чему всё сведётся.

Предлагаю выпить. Т/ф…

Предлагаю рыболовные снасти мужа. Срочно! Оч. дёшево! Т/ф…

Предлагаю. Дорого. (Телефона не было. Одно только зачёркнутое имя: Кандолиза. Рядом было приписано: Маруся, Роза, Рая)

– Батенька, да меня всё устраивает! Всё! Хорошо написано, добротно! Но ведь это… это же беспроигрышные темы: дети и животные! Беспроигрышные! Да ещё с трагическим концом!.. Понимаете? Зачем же вы так опускаетесь, а? – произнёс он с лёгким оттенком брезгливости. И резюмировал: – Редакция журнала на это не пойдёт.

Предлагаю пса. Ухоженный, незлобный. Откликается на кличку «Ну ты и дурак» и «Кретин». (Множество телефонных номеров, приписанных разными почерками)

Подайте на воспитание собаки и («и» было зачёркнуто, поставлено тире) мужа.